Жестокий мучитель - Iris - Страница 30

Я стону, выгибая спину, пока он продолжает трахать и целовать меня одновременно.

Элиас впивается зубами в мою губу, прежде чем пососать израненную плоть.

— Ты сводишь меня с ума, - выдыхает он.

Я чувствую, как мой желудок переворачивается.

— Элиас, - стону его имя, когда его темп становится все более неистовым. — Пожалуйста.

Он быстро шлепает меня по ягодицам, а затем хватает за бедра, вколачиваясь в меня с еще большей силой.

— Блядь, nena, ты делаешь меня таким чертовски твердым.

Я стону, интенсивность желания между бедрами становится почти болезненной, пока я держусь за последнюю нить контроля, которая у меня есть.

— Мне нужно кончить, - хнычу я, забыв о том, что нужно говорить потише.

— Кончи для меня, Наталья. Я хочу почувствовать, как эта тугая пизда сжимает мой член так сильно, что я не могу не выстрелить каждую каплю спермы глубоко в тебя.

Я стону, грязные слова доводят меня до исступления и я отпускаю себя. Мое тело дрожит от его прикосновений, когда он продолжает свой дикий ритм, вколачиваясь в меня жестко и быстро.

— Черт! - кричу я, мое тело так напряжено, что кажется, будто я парю в воздухе.

Он рычит позади меня, издавая животные звуки, когда разрывается на части, впиваясь в мои бедра так сильно, что я знаю, останутся синяки.

И все же мне все равно. На самом деле, я хочу, чтобы он это сделал. Я хочу, чтобы он оставил свой след на моем теле, и я могла запомнить этот момент, каким бы безумием это ни было.

Последнее, чего я должна была бы хотеть, это иметь на своем теле хоть какое-то напоминание об Элиасе Моралесе, но в глубине души я словно всегда знала, что именно этим и закончится наша извращенная, чертова динамика.

Элиас выпускает свою сперму глубоко внутри меня, и я уже второй раз не могу поверить, что он кончает в меня. Без защиты.

Это глупо и безрассудно, и по какой-то сумасшедшей причине мне это нравится. Мне нравится тот факт, что он рискует сделать меня беременной, потому что так сильно хочет меня.

Его губы скользят по моей шее, и он посасывает плоть, тихо дыша.

— Это был рай, nena.

— Что значит “nena”? -Спрашиваю я.

Его губы изгибаются в улыбке, касаясь моей кожи.

— Это значит ”детка".

Мое тело нагревается, и я стону, чувствуя, как все еще полутвердый член пульсирует внутри меня.

— Элиас, ты действительно проделал весь этот путь только потому, что тебе нужно было меня трахнуть? - Спрашиваю я, глядя на него через плечо.

Он закрывает глаза, и его челюсть сжимается, когда он качает головой.

— Я же говорил тебе, Гурин. - Он вытаскивает из меня свой член. — Я здесь, чтобы убедиться, что ты придерживаешься правил.

Я тяжело сглатываю, когда он засовывает его обратно в штаны и ослабляет хватку на мне. Натягиваю трусики и штаны обратно, пока его сперма стекает по внутренней стороне моих бедер, и поворачиваюсь к нему лицом.

— В этом нет никакого смысла. - Я кладу руки на бедра. — Это ты не придерживаешься правил, шантажируя Михаила.

Он лишь отмахивается.

— Ты говорила с ним, и он подтвердил, что отменил помолвку, верно?

Я киваю в ответ, внутри кипит гнев из-за внезапной перемены в нем. В одну минуту он не может оторвать от меня руки, а в другую - холоден и отстранен.

— Хорошо, тогда моя работа здесь закончена. - Он смотрит мне в глаза, но лишь мельком. — Хорошего Рождества, Гурин. Увидимся в академии.

С этими словами он открывает дверь и выходит из дамской комнаты, оставляя меня с чувством опустошения и подавленности.

Элиас Моралес имеет надо власть, которую я никогда не пойму. И теперь, когда мы перешли черту, я знаю, что чем больше он играет со мной, тем глубже вонзает свои когти. Это болезненное чувство, возникающее на стенках моего горла и царапающее грудь, – предупреждающие знаки. Если я не буду внимательной, Элиас наконец получит то, чего всегда хотел. Он сломает меня и оставит лишь обломок той девушки, которой я когда-то была.

Глава 19

Элиас

Дядя Эрнандес заводит меня в свой кабинет, глаза сощурены.

— Все в порядке, дядя?

Это не первый раз с начала зимних каникул, когда он силой приводит меня сюда без каких-либо объяснений.

— Твои оценки в этом году упали. Что происходит?

Я пожимаю плечами.

— Разве имеет значение, какие оценки я получаю в Академии Синдиката?

Его челюсть сжимается.

— Имеет, когда я плачу сто тысяч долларов в год. - Он стучит сжатым кулаком по столу. — Я хочу, чтобы твоя успеваемость вернулись на прежний уровень, иначе у нас возникнут серьезные проблемы.

Я стискиваю зубы и киваю.

— Да, дядя.

Как всегда, я вынужден склониться перед доном Эрнандесом, и мне это надоело.

Мой отец жалок и слаб и выполняет все желания Эрнандеса. Меня от этого тошнит. Ненавижу дядю почти так же сильно как и отца, поскольку что в моих глазах он был соучастником маминой гибели.

Они оба самодовольные придурки, а мой дядя – это позор за то, поддержал его после того, что он сделал. Вспышки последней ночи в Мексике заставляют меня вздрогнуть, когда я вспоминаю сцену, как отец избил мою мать так сильно, что она не смогла прийти в себя.

Она пыталась помешать ему отвезти меня в Америку, и я никогда не простил его за это. У него всегда были проблемы с алкоголем, а когда она впала в истерику из-за того, что он забрал ее сына, он бил ее снова и снова, пока она не истекла кровью и не умерла. Меня охватывает стыд, потому что мне было тринадцать лет, и я должен был дать ему отпор, но вместо этого испугался и забился в угол, наблюдая, как он забирает единственного человека, который имел значение в этом мире.

Я сжимаю челюсть, не веря до конца, что моему дяде было все равно, что его сестру забили до смерти за такую мелочь. Она была Эстрада, хорошей женщиной, а мой отец - пустая трата гребаного пространства и всегда был таким.

Мой дядя вздыхает.

— Что тебя беспокоит? - спрашивает он.

Я качаю головой, нахмурив брови.

— Что ты имеешь в виду?

— На тебя не похоже пренебрегать своими оценками. Почему ты не сосредоточен? - спрашивает он.

Я пожимаю плечами.

— Трудно сказать.

В глубине души я знаю, что это потому, что моя одержимость Натальей Гурин затмила все остальное в жизни. Она стала всем, что меня волнует.

Эрнандес смотрит на часы.

— Завтра годовщина смерти твоей матери.

В канун Нового года её забили ее до смерти, и именно поэтому я всегда ненавидел Новый год. Нет ничего радостного в наступлении нового года, особенно после того, как ты кого-то потерял.

Я сжимаю челюсть, поскольку мой дядя редко говорит о своей сестре.

— К чему ты клонишь?

— Хочешь посетить ее могилу в Мексике? - спрашивает он.

Мне кажется, что он ударил меня под дых, когда смотрю в его темные, бездушные глаза. За шесть лет, прошедших с момента ее смерти, Эрнандес ни разу не предлагал мне вернуться в Мексику и навестить ее могилу. Я киваю в ответ.

— Да.

— Я организую самолет, который доставит тебя утром. - Его челюсть сжимается. — Я тоже поеду.

Я прищуриваюсь.

— Почему сейчас?

— С моей стороны было неправильно не отпускать тебя раньше, но в Мексике для нас было опасно. - Он тяжело вздыхает. — Я знаю, как сильно ты скучаешь по ней. Я тоже по ней скучаю.

Я смотрю на него, ярость бурлит в моих венах.

— Ты не можешь говорить серьезно. Мой отец забил твою сестру до смерти, а ты говоришь мне, что скучаешь по ней, хотя с тех пор поддерживаешь его.

Мускул на челюсти моего дяди напрягается.

— Конечно, я скучаю по ней, но она вела себя неразумно. Нам всем пришлось переехать в Америку.

— Я не понимаю, зачем нужно было переезжать ей или мне. - Я качаю головой. — Мы были совершенно довольны.

Он усмехается.

— Ты напоминаешь мне ее, Элиас. Упрямый и своевольный.