Самодержец (СИ) - Старый Денис - Страница 33

Покинув уже ненавистную Пруссию, Вольтер устремился в Швейцарию, в Женеву, считая, что именно этот город будет более снисходителен к писательству одиозного просветителя. Ранее Франсуа писал Ивану Шувалову о возможности приехать в Россию, но тщетно. Иван Иванович столь много потерял власти, что более чем Президентом Российской Академии Художеств и инспектором университетов, никем и не являлся. Такие решения должен был принимать император самолично.

Русский самодержец своим творчеством и неординарностью манил француза. Петр казался, и не только Вольтеру, фигурой сверхзагадочной, нечитаемой личностью. Он был, как все монархи, просвещенным, одновременно каким-то непонятным, не свойственным эпохе. Не то, чтобы Петр был консерватором, но и к Вольтеру, как написали французскому философу, был более чем холоден. Франсуа хотел убедить русского императора в том, что именно его, Вольтера, учение единственно верное, что все, о чем говорит и пишет француз естественно для человека, который по определению свободен и имеет права.

Петр ответил Вольтеру, один раз, но все же снизошел до ответа. И было там… целая система государственного управления, которой восхитился Франсуа. И разделение властей, в чем Петр пошел многим дальше и Монтескье, и самого Вольтера, только-только пришедшего к понимаю системы трех ветвей власти. Было в письме и перечисление естественных, неотложных прав человека. Даже был дан ответ, к которому сам Вольтер только приближался. Петр писал, где именно заканчиваются права человека. Это гениально и просто — права человека заканчиваются там, где начинаются права другого человека. Сам же человек не может иметь вседозволенность, ибо тем самым нарушит права другого [в сущности, система права, разработанная к XXI веку]. И много иного было в письме, которое Вольтер зачитал до дыр. Но… в России его не ждали. Более того, Вольтеру намекнули, что он персона нежелательная для пребывания в Российской империи.

В Женеве также не получилось. Не поняли кальвинисты-протестанты вольтеровского богоотрицания. Тогда Франсуа и купил небольшое поместье у городка Ферне, который находился на границе Франции и Швейцарии и очень близко к Женеве, чтобы ощущать себя горожанином, но достаточно далеко от города, чтобы не нервировать швейцарские кальвинистские религиозные чувства.

Признанный всеми, но нежелательный нигде — вот постулат, полностью объясняющий положение дел Вольтера. Писем было много, почитай со всех европейских держав так и слали бумаги, исписанные всяким разным, чаще всего строками соглашательства, но не было столь обстоятельных писем, как написанное рукой русского императора.

— Господин, к Вам господа пожаловали! — в кабинет зашел несменный слуга Вольтера, Огюстен.

— Ты же узнал их имена? Отчего не докладываешь, кто именно решил меня тревожить? — спросил Вольтер, не поворачиваясь к двери, а продолжая смотреть в чисто вымытое так, что и не заметно стекла, окно.

— Господа не соизволили представиться, но сказали, что разговор слишком важен, чтобы Вы его отклонили, — сказал Огюст и еще раз поклонился, что в его преклонном возрасте сделать было непросто.

— Пусть Клод проверит их, и они оставят оружие. А также скажи охране, чтобы были начеку, — принял решение Вольтер.

Хоть какое-то разнообразие в жизни, что вот такие незваные безымянные гости пожаловали. Таинственность. Но Франсуа многое в своей жизни повидал, в том числе и власть имущих людей, которые ему благоволили, но предпочитали оставаться инкогнито. Может и сейчас подобная ситуация и кошель Вольтера станет вновь пополняться? А то за последние полгода доход стал меньше прежнего в сто тысяч ливров.

Не то, чтобы Вольтер так сильно опасался смерти, чтобы держать постоянную охрану в пять человек, однако, он боялся иного, что его рукописи либо украдут, либо сожгут. Были у французского просветителя и такие письма, которые могут сыграть немалую роль в политике. Некоторые монархи и приближенные к ним допускали вольности в высказываниях в своих посланиях Философу. После политическая конфигурация менялась, и уже прежние слова могли бы сыграть злую шутку с тем, кто десять, двадцать лет назад писал Вольтеру.

Взять Фридриха Великого. У Вольтера были такие письма, что прочитай их Мария-Терезия, так с горяча и объявила бы войну. По мнению только ставшего королем Пруссии Фридриха II, австрийская монархиня и женщина легкого поведения, и детей нагуляла, и недостойна управлять германскими народами. И еще Бог весть чего написано на прусской бумаге, с прямыми и косвенными оскорблениями в адрес императрицы. Похожее есть и в отношении Людовика и русского императора. Правда, Фридрих писал оскорбительно о Петре еще тогда, когда тот не был коронован, но бумага-то помнит все.

— Кто вы, господа, чем старый философ может помочь молодым и сильным мужчинам? — спросил Вольтер, разглядывая двоих вошедших.

Рослые, явно имеющие дело с военным искусством, вместе с тем, нет в них офицерской выправки, как и нет видимости исполнительности. Эти могут и исполнять приказ, но по-своему. Вольтер научился видеть забитость внутри каждого человека. Он, человек, который столько лет работал над пониманием человеческой свободы, видел раболепие там, где его скрывали и свободу, волю, там, где хотели всячески демонстрировать покорность. В этих толика свободы была, а исполнители на службе лишены собственной воли.

— Свобода! Равенство! Братство! — провозгласил один из вошедших мужчин громко, напористо, решительно.

— О! — улыбнулся Вольтер, он не страшился, его действительно забавляла ситуация. Скука и уныние выветрились, и на смену Франсуа-Мари Аруэ пришел блистательный Франсуа Вольтер. — Я уже слышал такой лозунг. Мне кажется, господа, что нам было бы неплохо пообщаться в более дружелюбной обстановке, для чего я требую, именно так, требую, чтобы вы представились и сразу же назвали цель вашего визита. В противном случае, уже не обессудьте, но тратить свое время на вас, даже после озвучивания столь яркого лозунга, я не стану.

— У Вас, господин философ, нет выбора, потому… — начал было один незнакомец.

— Ну, что же Вы, Клод, Вы же так испугаете нашего герольда Просвещения, — одернул друга другой незнакомец.

Во время краткого диалога двух мужчин Вольтер, с нескрываемым любопытством смотрел то на одного, то на другого гостя.

— Очаровательно, господа, это очаровательно! — рассмеялся философ. — Я выживал при прусском дворе, я лавировал между многими знатнейшими людьми Европы. Неужели вы действительно решили, что такими трюками способны сразу же меня покорить своей воле. Меня! Кто свободу и вольность мысли превозносит в Абсолют? А что до актерской игры, то… сносно. Поработайте еще немного с постановщиком пьесы. Кстати, а кто этот гениальный драматург?

Подобный ответ философа чуть не ввел в ступор Ивана Коровина и Вуко Короважича, капитана и прапорщика Тайной канцелярии Российской империи. Это их послали к Вольтеру, чтобы уговорить философа сотрудничать. Но этот старик, впрочем, моложавый, был более странным, чем к этому были готовы разведчики [Ф. Вольтер прожил до 1778].

Иван и Вуко больше двух лет готовились к той операции, этап которой сейчас, казалось, проваливают. Носители французского языка работали с большой группой дворян и мещан, чтобы их речь не отличалась от той, на которой говорят французы. Даже учитывались региональные диалекты. Профессора права читали лекции парням и даже пяти девушкам. Тот же Вольтер, наряду с иными французскими просветителями, был обязателен к прочтению, мало того, к осмыслению. Ну и серьезная физическая подготовка, с изучением тактики уличных боев и диверсионной работы.

— Месье, нам хотелось бы сохранить свои имена в тайне до того момента, когда Вы согласитесь стать знаменем Великой Французской революции, — сказал Иван Григорьевич Коровин.

— Вы продолжаете меня фраппировать, господа. Решили встряхнуть старику жизнь? Революция? Это слово для меня, как запах свежей печенки для кота, или стакан воды для путника в пустыне, когда тот уже сутки не пил. Не бросайтесь великими словами! — Вольтер начал проявлять нервозность.