Порождение тьмы - Ферринг Дэвид - Страница 16

– Немедленно!

– А что, если доспехи переварят его прежде, чем мы доберемся до Миденхейма? – спросил дварф, который первым увидел глаза под шлемом.

– Не думаю. Сейчас они замерли. Не знаю, как в них попал этот несчастный, но они ничего не успеют ему сделать. Если, конечно, он не умрет в дороге.

– Но мы не можем тащить исчадие Хаоса в Миденхейм, – не унимался Устнар.

– Почему не можем?

– Э-э… нас могут схватить. Часовые нас ни за что не пропустят.

– Устнар, все прекрасно знают, что дварфы спокойно ходят в город и так же спокойно из него выходят, причем в любое время. Если уж ты не хочешь показывать мне ваши потайные туннели, то, по крайней мере, возьми с собой этот экземпляр.

– На следующей неделе будет карнавал, хозяин, – сказал один из дварфов.

– Ну и что? – спросил человек.

– В этом году праздник пришелся на осень, хозяин. Приедут тысячи людей. Мы вполне сможем затеряться в толпе вместе с этим отродьем. Скажем, например, что он уже надел маскарадный костюм.

Человек кивнул, затем немного подумал и приказал:

– Тащите сюда фургон. Соберите все инструменты. – Он наклонился к самому шлему. – Ты только что мигнул, хотя, может быть, это и не имеет значения. Но я все-таки попробую тебя оттуда вытащить. Смею тебя заверить, я вовсе не альтруист. У меня свои планы, и ты мне поможешь их осуществить. Ты меня понял?

Он закрыл глаза, затем вновь их открыл.

Он по-прежнему оставался пленником доспехов; в этом смысле мало что изменилось. Несколько дней и ночей он лежал на дне фургона, абсолютно неподвижный, и страдал от боли.

Это была не та боль, которую он терпел, пока доспехи медленно высасывали из него жизнь. Бронза – всего лишь металл; теперь он страдал и мучился по-настоящему. Кожа горела огнем везде, где соприкасалась с металлом, а это было все его тело. Ему казалось, что его сжигают живьем, а избавиться от боли было невозможно, поскольку доспехи всё так же полностью закрывали его тело, не позволяя шевельнуть ни единым мускулом, не давая даже кричать от боли.

Муки не прекращались ни на мгновение, даже ночью, ибо он не мог спать; этого ему не позволяли доспехи. Не было надежды и на вечное забвение, поскольку дварфы во главе со своим хозяином-человеком решили сохранить ему жизнь. Он все так же оставался в тюрьме, только сменил одного тюремщика на другого – гораздо более жестокого.

Его сжигала непрекращающаяся адская боль.

Мучась в своих доспехах, он дрожал мелкой дрожью и бился в судорогах – единственные движения, которые были ему доступны.

Он видел свет, потом тьму, дни, ночи; он чувствовал, что фургон то стоит, то движется. Он слышал голоса человека и дварфов. Чтобы не сойти с ума, он старался понять, о чем они говорят, но боль вновь охватывала все его существо, и мысли начинали путаться.

Наверное, прошел целый век, когда его, наконец, куда-то потащили. Двое дварфов, смеясь и перебрасываясь шутками, пытались придать ему сидячее положение и усадить рядом с третьим. Четвертый в этом участия не принимал.

– Ничего не получится, хозяин.

– Да ну его, – сказал дварф, сидевший на козлах. – Он приходит в хорошее настроение, только когда начинает жаловаться. Дайте ему кошелек с золотом, кружку хорошего эля, красивую деву, и Устнар будет самым несчастным существом по эту сторону гор Края Мира!

Он и этот дварф ехали в фургоне, остальные следовали сзади на лошадях. Целую вечность Конрад видел только небо. Теперь он впервые получил возможность въехать в город Миденхейм в сидячем положении.

Впереди виднелась узкая и высокая гора, на которой был построен второй по величине город Империи – Миденхейм, а он не мог понять, откуда он знает о Миденхейме и об Империи. Кто-то когда-то рассказывал ему об этом городе; этот кто-то вроде бывал в Миденхейме, который еще называют городом Белого Волка. Волк? Вольф? Что-то знакомое, но что это за волк?

Горная вершина нависала над окрестными лесами, и даже сквозь застилавшие глаза слезы – а слезы жгли его глаза постоянно – он различал вдали высеченные прямо в скалах домики. Дорога стала извилистой; впереди показались каменные мосты и виадук.

– Это все мы построили, – сказал ему дварф. – Ну, не совсем мы, наши предки. Мои предки. А вот людям ни за что такое не построить. Люди думают, что они нашли это место, да только куда им! Эта гора называлась Фаушлаг – то есть «удар кулака», хотя дварфы дали ей свое название. Я тебе не надоел, нет? Если надоел, скажи мне: «Заткнись». – Дварф хмыкнул, затем нахмурился. – Надеюсь, Литценрайх знает, что делает, – тихо сказал он. – Иначе все мы сядем по уши в дерьмо. И не только мы. И зачем я сболтнул об этом карнавале? Впрочем, он все равно заставил бы нас тебя сюда притащить. Ты что-нибудь слышал о карнавале в Миденхейме? Должен слышать, о нем все знают!

– Слушай, Варсунг, ты не мог бы помолчать? – сказал Устнар. – Если этот еще не умер, то ты точно уморишь его своими разговорами.

– А мне приятнее говорить с тем, кто не изводит меня вечными жалобами!

Устнар занял свое место в конце фургона. Человек по имени Литценрайх ехал впереди, а Варсунг управлял лошадьми, продолжая разговор с закованной в доспехи фигурой.

Две лошади втащили фургон на длинный извилистый виадук. Здесь было полно повозок и экипажей, фургонов и тележек, всадников и пешеходов. Вскоре фургон остановился перед большими воротами, которые охраняли стражники, и занял место в длинной очереди желающих въехать в город.

Наконец подошел их черед. Литценрайх выехал вперед, Варсунг подвел фургон к самым воротам. Возле них стояли два стражника. Один пропускал повозки, другой осматривал подъезжающих. Окинув внимательным взглядом фургон, стражник посмотрел на бронзового рыцаря, сидящего рядом с дварфом, затем на сопровождающих фургон всадников.

– Откуда вы? – спросил он.

– Из Миденхейма. Меня зовут Литценрайх. Эти дварфы – мои помощники.

Стражник кивнул:

– Да, вас я помню. А вот это кто, в дурацком наряде? Почему он его не снимает?

– Кто? – спросил Литценрайх.

– Вот этот. В доспехах.

– Здесь нет никого в доспехах. Кроме вас.

Стражник изумился. Он потер глаза, затем потряс головой, затем зажмурился и снова открыл глаза.

– Видно, я слишком долго простоял на дежурстве, – пробормотал он и махнул рукой, пропуская фургон. Они въехали в город Белого Волка.

– Отлично, хозяин, – заметил Варсунг.

– Пустяки, – ответил человек. – Надеюсь, никто из гильдии не узнает, кого мы привезли. Быстренько сворачивай, спрячем нашего гостя.

– Наконец-то дома, – сказал Устнар. – Как мне опротивела эта лошадь! Я думал, мы уж никогда не доедем.

– Смотри, куда ступаешь, недомерок!

– Это кто еще недомерок? Сам коротышка!

– Хватит! – оборвал их Литценрайх. – За работу! Все только начинается.

Фургон въехал в узкую улочку и остановился. Бронзовый рыцарь почувствовал, что его вновь перетащили в дальний угол фургона, и стало совсем темно. Фургон поехал дальше, стуча колесами по булыжной мостовой.

Наконец он остановился. Рыцаря подняли и куда-то понесли. Было по-прежнему темно; видимо, его чем-то накрыли, чтобы спрятать от любопытных глаз.

Он слышал топот, скрип открывающихся дверей, кто-то спорил и переругивался, потом снова громкий топот, снова хлопанье дверей, пока, наконец, не наступила полная тишина, а вскоре через прорезь забрала он увидел свет. Он лежал на спине и смотрел в грязный потолок.

Его тело все еще словно горело в огне, но силы были уже на исходе; он дрожал, чувствуя, как к сердцу подступает ледяной холод.

Над ним склонилось чье-то лицо, наверное, это был Литценрайх, который заглянул в прорезь забрала.

– Моргни глазами.

Он моргнул. Больше он не мог ничего – только моргать да еще смотреть направо и налево.

– Вам что-нибудь нужно, хозяин?

– Не знаю. Здесь очень темно. Дай фонарь и зеркало.

В лицо ударил яркий свет, и он замигал, чтобы показать, что он жив, все еще жив и все еще пленник доспехов. Ему показалось, что он видит чьи-то глаза, которые вроде бы ему знакомы. Он попытался вспомнить, где он их видел, но память его не слушалась.