Леонид Красин. Красный лорд - Эрлихман Вадим Викторович - Страница 44

Шестнадцатого ноября глава Департамента полиции получил от столичного охранного отделения сообщение о прибытии Красина в Петербург, но в Москве он появился только в апреле. Маловероятно, что он целых четыре месяца провел в столице, не оставив никаких следов и ничем не занимаясь, тем более что жена в мемуарах пишет, что они вернулись в Россию весной 1912 года и к лету обосновались в московской квартире. Вероятно, Красин по своей привычке перед переездом сперва совершил «прикидочный» визит — возможно, он сам съездил в Москву, чтобы подыскать жилье для себя и своей семьи, или сделал это через друзей вроде того же Классона. Уже после этого, в феврале или марте, он с женой, детьми и верной Лялей совершил окончательный переезд. Во всяком случае, первые донесения московской охранки о его контактах помечены апрелем. Сообщалось, что он сперва посетил, что вполне естественно, отделение компании «Сименс-Шуккерт», а после — дом Классона. Потом он также встречался исключительно с инженерами, причем никто из них, как подчеркивала охранка, не был занесен в списки подозрительных лиц.

Было, пожалуй, только одно исключение: агент охранки сообщал, что 19 декабря Красин и его жена виделись в конторе компании с Авелем Енукидзе — в то время он после ссылки жил в Петербурге и участвовал в подпольной работе. В частности, в начатом в апреле 1912-го издании новой большевистской газеты — знаменитой впоследствии «Правды». Красин и его старый друг наверняка имели долгий и интересный разговор, и Енукидзе не мог не рассказать последние партийные новости — например, о Пражской конференции и окончательном «разводе» ленинцев с меньшевиками. Впрочем, Красин, скорее всего, воспринял эту информацию как далекую и не относящуюся к нему: об этом говорит то, что больше он (во всяком случае, по данным полиции) не общался ни с кем из «действующих» революционеров. Правда, некоторые авторы в попытках оправдать (или, напротив, обвинить) Красина утверждают, что он до самого 1917 года исполнял тайные поручения Ленина и большевиков. Например, М. Лядов пишет, что в 1912 году, когда Красин снова жил в России, он опять вместе с Камо организовывал «эксы» в Закавказье.

Любовь Красина с дочками в Норвегии. 1917 г. [Семейный архив К. д’Астье]

Неукротимый Камо в 1909 году перебрался из берлинской психиатрической больницы в тифлисскую, откуда через два года бежал. В Париже побывал у Ленина, потом через Турцию вернулся на Кавказ. В его биографиях, например в книге И. Дубинского-Мухадзе в серии «ЖЗЛ», говорится, что после этого он посетил Москву и встретился там с Красиным. В письме Камо, написанном уже позже, в Метехской тюрьме, приводятся слова Никитича: «Ты действительно сумасшедший, если берешься сейчас за экспроприацию!» Далее Камо признается: «Я не послушался и приступил к делу». В сентябре он с товарищами попытался ограбить карету с деньгами на Коджорском шоссе, но неудачно. Сумел уйти, скрывался в Тифлисе, а между делом ездил в Москву и Петербург, но с Красиным больше не встречался — должно быть, обиделся из-за неласкового приема. В январе 1913 года был там же, в Тифлисе, арестован и просидел в тюрьме до самой Февральской революции.

Красин же, забыв и думать про «эксы», занимался своими служебными делами — организацией поставок немецких электротоваров в Москву и Центральную Россию. Всего за год его деятельности эти поставки увеличились на 30 %, и довольное начальство переместило его на еще более высокую должность — генерального управляющего российским филиалом компании. Это случилось осенью 1913 года, вскоре после слияния дочерних компаний «Сименс» и «Шуккерт», когда всю работу филиала требовалось реорганизовать. Для этого Красину предстояло переехать в Петербург, но он смог сделать это только весной, завершив дела в Москве. И он, и Любовь Васильевна были рады переезду: столица всегда нравилась им больше, к тому же работа там открывала новые перспективы, как карьерные, так и финансовые. Сначала Красин по старой привычке снял дачу в Куоккале, недалеко от прежней, но после первой проведенной там зимы решил переехать поближе к городу. В 1915 году семья перебралась в Царское Село, резиденцию двора и аристократии, откуда ее глава ежедневно ездил на работу поездом или на служебном автомобиле — еще одно приятное следствие прогресса. Его зарплата доходила до 150 тысяч рублей в год, и столько же он получал «в безотчетное распоряжение», то есть мог тратить по своему усмотрению. В его подчинении находилось почти четыре тысячи сотрудников компании, а его главными задачами были производство продукции компании и ее реализация на быстро растущем российском рынке.

Людмила Матиас вспоминает: «Я видела дом в Царском Селе, где мы жили, — теперь там находятся офисы местного муниципалитета. Там есть чудесный парк, где мы каждый день гуляли с нашей любимой французской гувернанткой. Летом мы уезжали в окрестности Петербурга, на дачу с большим садом. Это были счастливые времена, и на даче всегда было полно народу. Моя мать была очень гостеприимной, поэтому там жили друзья, родные, а еще гувернантки и учитель. У нас была большая семья, и я помню, как однажды в Финляндии (в Куоккале. — В. Э.), где мы проводили лето, нам пришлось снять целых две дачи, потому что на одной не хватало места». Вероятно, Красин тоже был счастлив — он жил той жизнью, к которой всегда тяготел, и вряд ли мог подумать, что очень скоро она закончится.

Положение Красина, как и всей компании «Сименс-Шуккерт», драматически изменилось 19 июля (1 августа) 1914 года, когда Россия вступила в войну с Германией и ее союзниками. Русское акционерное общество фирмы «Сименс-Шуккерт» не было ликвидировано, но все работавшие там немецкие специалисты отбыли на родину, что фактически обезглавило компанию. Вдобавок прекратились поставки материалов и комплектующих не только из Германии, но и из других стран Европы, отрезанных линией фронта. В этих условиях Красин оказался, по сути, единственным, от кого зависела работоспособность чрезвычайно важного для страны предприятия — завода динамо-машин на Васильевском острове, который был основным поставщиком электродвигателей, трансформаторов и высоковольтных аппаратов для армии, флота и промышленности.

Ничто не говорит о том, что Красин поддерживал пораженческую политику Ленина с его лозунгом: «Превратим войну империалистическую в войну гражданскую!» Скорее он был близок к Плеханову, который, как и европейские социалисты, ставил интересы национальной обороны выше солидарности трудящихся. По-прежнему критически относясь к царской власти, он оставался патриотом России — можно согласиться с Т. О’Коннором, что он и социализмом заинтересовался потому, что «рассматривал его как средство быстрой индустриализации России». Теперь он тесно сотрудничал с правительством с целью перестройки деятельности предприятий «Сименс-Шуккерта» на военные рельсы. Когда в мае 1915 года русские общественные деятели и промышленники создали Центральный военно-промышленный комитет под руководством А. И. Гучкова, Красин вошел туда одним из первых и взял на себя руководство электротехнической секцией.

Тогда же он начал сотрудничать с Алексеем Ивановичем Путиловым (1866–1940) — одним из самых влиятельных русских промышленников и финансистов. Внучатый племянник легендарного основателя Путиловского завода, создатель и директор крупнейшего в стране Русско-Азиатского банка, он перед войной создал военно-промышленный синдикат, производивший большую часть российских артиллерийских орудий, снарядов, военных кораблей. Оценив деловые способности Красина, Путилов летом 1915 года предложил ему место управляющего пороховым заводом Барановского в Петрограде. Он также включил его в совет директоров своего банка, за что Красин в свою очередь ввел его в правление «Сименс-Шуккерта». В следующем году он стал управляющим еще одного порохового завода — Владимирского, открытого, вопреки названию, не во Владимире, а в Подмосковье, в нынешнем городке Рошаль. В воспоминаниях его жены говорится, что Красин организовал на деньги предприятий, с которыми сотрудничал, несколько военных госпиталей и она с подругами посещала эти госпитали, помогая раненым. Про мужа она пишет: «Каждый день он вставал с рассветом и редко заканчивал работу до полуночи».