Лесной бродяга - Ферри Габриэль - Страница 15

В полусотне футов начинается густой, полный прохлады лес, через который проходит дорога к гасиенде Дель-Венадо.

На отделяющем водоем от леса пространстве путники разложили громадный костер с целью защиты себя от ночного холода, а также от посещения ягуаров и пум, у которых могло возникнуть желание прийти сюда, чтобы утолить жажду.

Невдалеке от костра поставили две походные кровати для сенатора и испанца; слуги занялись приготовлением к ужину половины громадного барана, которого жарили на огне, а в одной из колод охлаждался целый бурдюк с вином, также предназначавшийся к ужину.

Все путешественники были так изнурены утомительной ездой, что ночлег на берегу Позо показался им настоящим раем.

Меж тем наши три отставших путника также приближались к цели своей поездки; перед ними в зареве костра уже виднелся живописно расположившийся бивак дона Эстебана.

— Вот мы наконец и добрались до места отдыха, любезный Тибурсио! — проговорил Кучильо дружеским тоном, под которым он вернее надеялся скрыть мучившую его злобу и неприязнь. — Сойдите с лошади, а я отправляюсь предупредить начальника о нашем прибытии. Вон и сам дон Эстебан де Аречиза, под командой которого вы будете служить, если пожелаете, и, говоря откровенно, это было бы самое лучшее для вас!

Кучильо старался всеми силами убедить Тибурсио принять участие в экспедиции дона Эстебана, чтобы надежно держать его в своих руках. Он указал пальцем на сенатора и дона Эстебана, сидевших на своих походных кроватях, ярко освещенных заревом костра, вследствие чего новоприбывшие, оставшиеся в тени, были для них еще невидимы. Кучильо подошел к испанцу и проговорил, нагибаясь к нему:

— Я хотел бы, с позволения сеньора сенатора, сказать вам несколько слов наедине!

Дон Эстебан встал и сделал бандиту знак следовать за собой по темной дороге, ведущей в лес.

— Вам не приходит, конечно, в голову, сеньор, кого я спас от смерти по вашему великодушному приказанию? Я доставил сюда молодого человека здоровым и невредимым.

Дон Эстебан молча опустил руку в карман и подал бандиту обещанный золотой.

— Его зовут Тибурсио Арельяно, — продолжал Кучильо, — спасая его, я повиновался также влечению своего доброго сердца, но думаю, что мы оба совершили ошибку!

— Почему? — спросил дон Эстебан. — Нам будет очень легко наблюдать за ним, так как он, наверное, примкнет к нашей экспедиции.

— Он просил двадцать четыре часа на размышление.

— Разве вы предполагаете, что ему известна наша тайна?

— Я этого опасаюсь! — проговорил Кучильо с зловещим видом: ложь, с целью поселить подозрение в душе испанца, ему ничего не стоила, так как таким способом он рассчитывал скорее и вернее осуществить свои замыслы, а кроме того, он находил, что это не более как должное возмездие с его стороны.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что моя совесть была бы совершенно спокойна, если бы пришлось… Да, черт побери! — добавил он вдруг резко. — Если бы мне пришлось отправить этого молодца к праотцам!

— Боже сохрани! — воскликнул живо дон Эстебан. — Впрочем, я допускаю, что ему все известно, но у меня в распоряжении сто человек, а он один! — добавил испанец, желая опровергнуть доводы Кучильо, в которых он усматривал простую алчность. — Не тревожьтесь о нем, я за него ручаюсь, держитесь спокойно и уверенно.

— Спокойно, как бы не так, — проворчал бандит, принужденный в присутствии своего господина, подобно злой собаке, ограничиться рычанием, имея в то же время горячее желание броситься и растерзать. — Это мы еще посмотрим…

— Я повидаюсь с этим молодым человеком, — добавил дон Эстебан, направляясь обратно к лагерю в сопровождении Кучильо, задававшего себе мысленно тревожные вопросы о том, что заставило Тибурсио допытываться, с каких пор его лошадь находится в его владении.

«Он задал этот вопрос именно в ту минуту, когда лошадь споткнулась, — раздумывал бандит. — Совершенно не понимаю, по какой причине, но во всяком случае мое правило — опасаться всего, что кажется непонятным!»

Когда де Аречиза и Кучильо достигли бивака, там царило какое-то странное смятение. Все лошади сбились вокруг самой старой кобылы, и пламя костра освещало их глаза, горевшие тревожным огнем. Они вытягивали шеи по направлению к людям, как бы ища у них защиты, иногда раздавалось громкое, полное ужаса ржание: видимо, инстинкт предупреждал животных о какой-то далекой, но страшной опасности.

— Вероятно, поблизости бродит ягуар, и лошади чуют издали! — проговорил один из слуг.

— Что из того! — возразил другой. — Ягуары нападают только на жеребят и никогда не осмеливаются броситься на сильную лошадь!

— Ты так думаешь? — подхватил первый. — В таком случае спроси у Бенито, что сделалось с его лошадью, которую он так любил.

Услышав свое имя, Бенито подошел к разговаривавшим.

— Однажды в такую же ночь, как сегодня, — начал он, — я заехал очень далеко от гасиенды Дель-Венадо, где тогда служил, и решил переночевать близ источника Охо-де-Агуа[25]. Я привязал свою лошадь довольно далеко от себя, в том месте, где была погуще трава, а сам заснул непробудным сном, так как в тот же день проехал верхом более двадцати миль. Меня разбудило ночью яростное рычание и отчаянное ржание лошади. Луна ярко осветила, и все было видно довольно хорошо. Испуганный дьявольским ревом, я принялся раздувать костер, угасший, пока я спал, но мои усилия оказались напрасны, так как не сохранилось ни одного горящего уголька. Вдруг мимо меня проскакала моя лошадь; она, видимо, оборвала ремень, которым я привязал ее к дереву, хотя могла при этом запросто удавиться. «Вот тебе и на, — с досадой подумал я, — теперь ее придется ловить!» Не успел я это подумать, как невдалеке увидел громадного ягуара, преследовавшего лошадь с такой легкостью и быстротой, что каждый прыжок переносил его по крайней мере футов на пятнадцать вперед. Я понял, что моя лошадь погибла, и с волнением прислушивался к каждому звуку, но все было тихо кругом. Наконец, минут через десять, которые мне показались бесконечными, ветер донес до меня жуткий рев…

Слушатели содрогнулись: яростное рычание заглушило последние слова Бенито; затем наступила гробовая тишина, в которой таился охвативший и людей, и животных безумный страх.

V. БЕНИТО ПРОЯВЛЯЕТ НЕКОТОРОЕ ПРИСТРАСТИЕ К ЯГУАРАМ

Старый слуга мог бы беспрепятственно продолжать свой рассказ, не рискуя быть прерванным: очевидность близкой опасности, соседство грозного хищника парализовало языки всех слушателей.

Но Бенито невольно замолчал и сам, обдумывая средство спасения; наконец, дон Эстебан прервал воцарившееся молчание.

— К оружию! — закричал он.

— Это бесполезно, сеньор, — возразил старый вакеро, к которому быстро вернулось самообладание благодаря его привычке к опасности. — Главное — не давать угаснуть огню.

С этими словами он подбросил в костер хворосту, и пламя сразу осветило окрестность и горстку испуганных людей, взметнув к небу сноп искр.

— Беда только, если они чувствуют сильную жажду, — проговорил Бенито, — это, к несчастью, с ними часто случается, и тогда…

— Что же тогда? — с беспокойством прервал его один из слушателей.

— Тогда ягуар не боится ни людей, ни огня, — продолжал вакеро, — и, по-моему, если нет особой надобности заграждать ему дорогу, то лучше всего убираться по добру по здорову, куда подальше. Эти звери обычно более страдают от жажды, чем от голода.

— А что же будет после того как он напьется? — спросил Бараха, чувствовавший себя, видимо, очень скверно.

— Тогда он старается утолить голод. Он дьявольски кровожаден, что, конечно, вполне естественно!

Снова донеслось свирепое рычание, но несколько более отдаленное, что доказывало, согласно теории Бенито, что на этот раз хищник не слишком терзался жаждой. Люди сохраняли настороженное молчание, и только слышался треск сучьев, в изобилии подбрасываемых в костер Барахой.