Суть вещи - Алексина Алена - Страница 12

Лиза гоняет в уме визир логарифмической линейки – так, что цифры под ним становятся почти неразличимыми. Зато это отлично отвлекает ее от серо-зеленых мыслей о Мите. Лиза решает отложить их на следующее утро, когда не надо будет спать и торопиться и она сможет как следует обдумать то, что Митя сказал ей, и, может быть, даже рассказать о его словах бабушке.

В кои-то веки Лизе не надо ни торопиться, ни отбиваться, и она, почти впав в транс, завороженно наблюдает, как постепенно запотевает лобовое стекло, а потом таксист включает обдув, и тогда область запотевания – красно-золотой туман, каждой микроскопической капелькой отражающий свет фонарей и фар, – сдается под дыханием вентиляторов, постепенно отступает, теряется и гаснет. Стекла снова чисты и прозрачны. В голове приятно звенит пустота.

Таксист тормозит у ее подъезда, молча возится со своим телефоном, но, когда она протягивает ему деньги, говорит:

– Не нужно. Ваша поездка уже оплачена онлайн.

Лиза знает, кем оплачена поездка, но отодвигает от себя имя и вылезает под снег.

Ключи из рюкзака она вытащила, как только села в такси, вместе с наушниками, всю дорогу держала их в кулаке и теперь с трудом разжимает пальцы – они обтекли металл, как отливочная форма, – прислоняет к датчику ключ-таблетку и аккуратно, стараясь не касаться двери, входит в подъезд.

Дверь не скрипит. Это приятно, и Лиза концентрирует на ней внимание: на пружине блестит крошечная пахучая капелька масла, на желтоватой плитке внизу – еще одна, пока не затоптанная грязными ботинками возвращающихся под вечер соседей, и Лиза совершенно отчетливо видит бабушку: она спускается, чтобы позаботиться о двери.

Придерживая пружину, бабушка капает масло из специальной плоской бутылочки с острым носиком и припаянной к нему крышечкой и покачивает дверь, прислушиваясь. По подъезду разносится пронзительный запах старой швейной машинки. Дверь довольна и благодарна бабушке, и Лизу охватывает желание быть причастной к этой благодарности, так что она задерживается еще на миг и как раз успевает подхватить третью каплю, ставшую на холоде тягучей, и вернуть ее пружине, а затем тихонько закрывает дверь, прислушиваясь к удовлетворенному гудению механизма.

Обычно с наступлением зимы дверь скрипит чудовищно, и это каждый раз заставляет Лизу сжиматься, делая все внутри еще более плотным. А так как к вечеру после работы плотность внутри Лизы по ее субъективным ощущениям составляет около семидесяти девяти тысяч килограммов на кубический метр (точнее подсчитать сложно), Лиза опасается, что рано или поздно внутри нее произойдет небольшой взрыв, по мощности сопоставимый со взрывом тринадцати тысяч тонн взрывчатки в тротиловом эквиваленте.

Вообще-то подобный взрыв никак нельзя назвать небольшим. Лиза тихонько смеется. Но вот так взорваться было бы крайне невежливо по отношению к соседям, да и бабушке не понравилось бы. Так что к вечеру Лиза старается избегать всего, что способно увеличить плотность, а если не может повлиять на какие-либо вещи или события, просит об этом бабушку. Ее вообще можно попросить почти о чем угодно, и она всегда старается выполнить просьбу, не задавая никаких лишних вопросов. Лиза очень ценит это качество.

Проходя мимо лифта, Лиза на секунду останавливается, чтобы провести пальцем по кнопкам, дождаться, когда лифт распахнет перед ней створки, и вглядеться в идеальное пространство пустой кабины. Вечером она никогда не отказывает себе в этой небольшой радости – посмотреть маленькое кино о том, кто уже пришел сегодня домой. Лиза удивлена: сегодня лифт и его кнопки выглядят так, будто ими вообще никто не пользовался. Это странно, такого еще не бывало.

Лиза выходит на лестницу и отправляется к себе на седьмой.

Она никогда не входит в лифт – по двум причинам. Во-первых, Лиза понимает, что, как только двери лифта захлопнутся за спиной, взрыв внутри станет так же неизбежен, как приход контролеров, проверяющих счетчики горячей воды и электроэнергии. А во-вторых, если предпочесть лестницу, можно минимизировать вероятность встречи с соседями – при этих условиях вероятность понижается до рекордного значения в ноль целых три десятых процента. Мало кто после рабочего дня пойдет домой по лестнице.

Но сегодня все иначе. Видимо, лифт неисправен, вот почему его кнопки никто не нажимал.

Сзади появляется Ваня, внук Марьи Семеновны с шестого этажа. Он тащит две здоровенные сумки, а потому только приветственно крякает, увидев Лизу, и спешит ее обогнать. Лиза по запаху понимает, что где-то рядом – наверное, следом за ним – идет сама Марья Семеновна, и, надвинув пониже капюшон, прибавляет шагу. Но это ошибка – с людьми никак не обойтись без ошибок. Марья Семеновна ковыляет навстречу внуку, так что она надвигается на Лизу сверху, на ходу суетливо запахивая замызганную вязаную кофту. Лиза никак не может определить цвет кофты. Очевидно, ее давно следовало бы постирать, а то и выкинуть.

– Лизонька! Здравствуй, девонька! Как дела твои? Ну, не отвечай, не отвечай! Привет бабушке. Скажи, завтра поднимусь, сегодня уже сил нет.

Лиза машинально поправляет правый наушник и огибает Марью Семеновну по широкой кривой, стараясь не задеть ее ненароком. Вечером она позволяет себе не обрабатывать входящие от малознакомых людей.

Поднимаясь дальше, она какое-то время еще улавливает обрывки разговора:

– …бала эта ненормальная, того и гляди тюкнет кого-нибудь по башке. Так зыркает злобно на всех… – Это голос Вани. Марья Семеновна вяжет по этой основе:

– …орю Лиде: надо… учреждение… От таких чего угодно…

Обрывки пролетают и истаивают в подъездных сумерках. Хлопает соседская дверь.

Перед своей дверью Лиза на секунду замирает, готовясь к встрече с бабушкой. Потом аккуратно вешает рюкзак на крючок у двери и отпирает один замок за другим. Топчет коврик ритуальные три раза, возвращает себе рюкзак и входит в квартиру, бесшумно прикрывая за собой дверь. Бабушка на кухне, и это хорошо. Лиза ставит рюкзак на обувную полку, снова, стараясь не шуметь, закрывает дверь на все замки и только после этого снимает куртку и вешает ее на крючок со львенком, намертво прикрученный на уровне ее талии. Нежно гладит львенка по эмалированной гриве. Разувается и ставит ботинки на обувную полку. Снова берет рюкзак, к которому тянется провод наушников, и проходит в комнату. Закрыв за собой дверь, ставит рюкзак на стул, открывает его, достает бутылку с водой и отвязывает от нее провод.

Зажмурившись, Лиза снимает наушники – и внезапно из стен, из окна, из-за двери – отовсюду сразу – в Лизу начинают бить тугие струи звуков. На кухне что-то доказывает бабушке телевизор; соседи слева со скрежетом и дребезжанием бутылок распахивают древний холодильник; соседи справа открывают форточку и выпускают в нее проржавевший женский крик; голубь или крыса возится в вентиляционной трубе, что-то роняет, замирает и снова начинает шебуршать; шумно падает снег за окном; на помойке покрикивают галки; кто-то выходит из подъезда и идет по новому снегу – мерно шагают две ноги, рядом приплясывают еще четыре.

Эти струи, наверное, сбивали бы ее с ног. Но они бьют одновременно со всех сторон, создавая иллюзию того, что Лиза удерживается в вертикальном положении благодаря собственным усилиям, хотя, по Лизиным подсчетам, на то, чтобы не затыкать уши, вечерами уходит гораздо больше сил, чем на то, чтобы удерживаться на ногах. Поразительно: некоторые люди, знает Лиза, намеренно направляют в надетые наушники струи звуков, чтобы сконцентрироваться только на них, выключить остальной мир. Однажды Лиза подсоединила наушники к телефону и направила в них бабушкиного любимого Баха. Даже вспоминать не хочется, что было потом. Лиза аккуратно сворачивает провод, убирает наушники в чехол, затем закрывает рюкзак и убирает его под стол, в специальную нишу.

В комнате Лизы идеальный порядок: спокойные серые тона, спартанская металлическая мебель, пустые шероховатые поверхности. Это успокаивает. Бабушка то и дело норовит добавить какой-нибудь “уютный пестренький текстиль”, но Лиза непреклонна – чтобы перезарядиться, ей позарез нужна именно такая серая глухая капсула. Она мечтает заложить кирпичом окно и наглухо замуровать вентиляционное отверстие, но каждый раз, когда об этом заходит разговор, бабушка проворно гуглит и подсовывает Лизе санпиновские нормы, составленные, кажется, специально для того, чтобы Лизу и других порядочных граждан всегда было хорошо видно и слышно.