Косталь-индеец - Ферри Габриэль - Страница 10

Пока негр и индеец спят, посмотрим, что происходит с доном Корнелио.

Бедняга разом очнулся от своего сладкого сна, внезапно почувствовав сильный холод, и увидел, что висит над бушующими волнами, почти достигающими до гамака. Он вскрикнул от ужаса, и в ответ на его крик послышалось глухое ворчание и пронзительное шипение, выходившие, по-видимому, из вершин обоих тамариндов.

Корнелио с ужасом осмотрелся вокруг, — повсюду виднелись только пенящиеся волны неизмеримого моря. Теперь ему стало понятно все — и бегство жителей, и эти челноки, привешенные на верхушках деревьев. Что с ним теперь будет? Он едва умел плавать, но если бы даже он и мог поспорить в этом искусстве с ловцами жемчужных раковин, — все равно это искусство не могло бы ему помочь в этой ситуации.

Огненные глаза, блеснувшие в вершине дерева подобно раскаленным угольям, объяснили ему причину глухого ворчания, которое он только что слышал; несколько диких животных, без сомнения ягуаров, укрылись от наводнения в развесистой кроне тамаринда.

Не станем описывать мучительные часы этой жуткой для бедного студента ночи; скажем только, что он с невыразимой тоской ожидал наступления дня, но, к несчастью, наступившее наконец утро наполнило его новым ужасом: при его свете он действительно увидел на верхушке одного из тамариндов целую семью тигров: самца, самку и двух тигрят, тогда как по ветвям другого ползали отвратительные змеи. Внизу бушевала водная стихия, и в ее мутных волнах носились вырванные с корнем деревья, плавали испуганные лани, над которыми с пронзительными криками летали хищные птицы.

Куда ни взгляни — везде зрелище опустошения и смерти. Порою свирепый инстинкт голодных зверей при виде добычи, находившейся почти в их лапах, боролся в них со страхом; но страх одерживал верх, и Корнелио видел, как их глаза снова закрывались, как будто они хотели отогнать от себя соблазнительную мысль растерзать его.

Несколько часов протекли таким образом, наконец студенту послышались какие-то странные, незнакомые звуки. Они были то громки и ясны, как звуки военной трубы, то глухи, как рычание находившихся по соседству ягуаров.

Затем увидел он вдали маленький челнок, в котором сидели двое людей. То были индеец и негр. Время от времени один из них, индеец, очевидно, привыкший к такому опасному плаванию, бросал весло и подносил к губам морскую раковину, дикие звуки которой должны были вызвать богиню вод. Погруженные в это странное занятие, ни Косталь, ни Брут не заметили студента, который не смел и шевельнуться в своем гамаке. Наконец его крик достиг их слуха.

— Ты слышал, Косталь? — спросил негр.

— Да, как будто кто-то крикнул, наверное, тот бедолага, которого мы ищем. Но где же он? — прибавил индеец. — Я вижу только гамак, подвешенный между двух тамариндов… Э, клянусь душою моего отца, он там!

Индеец разразился громким хохотом, который, впрочем, показался студенту небесной музыкой. Без сомнения, его увидели, за что он горячо возблагодарил небо.

Брут разделял веселость своего товарища, как вдруг музыка совершенно другого рода разом положила конец его веселью.

— Неужто эти проклятые звери повсюду? — испуганно воскликнул он, услышав концерт четырех ягуаров, находившихся над головою студента, крик которого обозлил голодных хищников.

Косталь тотчас же понял всю опасность положения студента и направил челнок к тамариндам; несколько ударов веслами приблизили его к деревьям, в вершине которых его зоркие глаза, несмотря на густую листву, тотчас же заметили четвероногих неприятелей.

В то же время и негр увидел ягуаров и змею и, думая только о своей безопасности, воскликнул жалобным тоном:

— Косталь! Если это вчерашние тигры, как я заключаю по мяуканью тигрят, то подумай, как они должны сердиться на нас!

— А ты полагаешь, что я не сержусь на них? — возразил Косталь, который, крикнув студенту, чтобы он не шевелился, хладнокровно положил весла на дно пироги и взялся за ружье.

— Что ты хочешь делать? — воскликнул негр.

— Хочу прикончить одного из хищников! Ты сейчас увидишь, как это делается!

И, схватившись снова за весла, он направил лодку прямо под одного из взрослых ягуаров.

Инстинктивно почуяв опасность, животное испустило рев, на который со всех сторон отозвалось гулкое эхо и от которого негр задрожал всем телом. Царапая острыми когтями кору тамаринда, оскалив зубы, ягуар устремил на охотника свои огненные глаза. Но последний, по-видимому, вовсе не поддался влиянию этого взгляда, а хладнокровно прицелился и выстрелил. Свирепый хищник тяжело рухнул в воду, течение которой тотчас увлекло его. Это был самец.

— Скорее, Брут! — воскликнул Косталь. — Отъезжай прочь.

В то же время он вытащил острый кинжал и стал в оборонительное положение.

Но как ни торопился растерявшийся от страха Брут, он опоздал: рассвирепевшая самка испустила короткий, угрожающий рык и, не обращая внимания на студента, как молния, бросилась в челнок.

Челнок перевернулся вверх дном. Охотник, тигр и негр исчезли под водой. Спустя секунду, все трое снова появились на поверхности; Брут вне себя от страха работал руками и ногами со всей энергией отчаяния. На его счастье, индеец плавал, как дельфин, и с кинжалом в зубах в одно мгновение очутился между ягуаром и негром.

Оба врага измеряли друг друга взорами; человек спокойно и решительно, зверь — рыча от бешенства.

Внезапно охотник нырнул, и удивленный исчезновением своего противника зверь поплыл к дереву, на котором остались его детеныши. Но вдруг он начал биться, как будто его увлекал какой-то водоворот, затем до половины исчез в воде и снова появился на поверхности мертвый, с распоротым брюхом, между тем как вода кругом окрасилась его кровью. Охотник тоже вынырнул, оглянулся и поплыл к челноку, уже довольно далеко унесенному течением, догнал его и через несколько минут уже подплывал в лодке к плескавшемуся в воде негру, помог ему войти в челнок и поплыл к студенту. Тот еще не успел опомниться от изумления, возбужденного в нем смелостью и хладнокровием незнакомца, когда индеец тем же кинжалом, которым убил тигра, разрезал дно гамака и, таким образом, дал студенту возможность без труда сойти в лодку.

Увидав себя в безопасности, студент горячо пожал руки индейца и поблагодарил его за спасение. Косталь не отклонил этой благодарности, но отнесся к ней равнодушно, как будто считал это дело не стоящим внимания, и с беспокойством озирался по сторонам.

— Чего ты ищешь? — спросил Брут. — Не хочешь ли ты связаться с этими змеями, или тебя соблазняют шкуры тигрят, так как шкуры старых тигров мы потеряли безвозвратно.

— Пусть их живут; бедные твари не причинят большого вреда, да им и трудно будет выбраться отсюда, — спокойно возразил Косталь. — Я ищу то место, где мое ружье упало в воду, и мне кажется, я его нашел. Хотя мое ружье дает одну осечку на каждые пять выстрелов, но я убил из него много тигров и не хочу оставлять его на дне.

С этими словами тигреро разделся и направил пирогу к тому месту, где, по его мнению, она перевернулась; затем он бросился в воду и снова нырнул.

В течение некоторого времени, показавшегося зрителям бесконечным, индеец не показывался на поверхности. Только волнение воды на том месте, где он нырнул, доказывало, что он деятельнейшим образом отыскивает свое несравненное ружье. Наконец его голова показалась над водою, и он поплыл к пироге, держа в одной руке ружье, отыскать которое ему стоило таких усилий.

Между тем время текло своим чередом, и солнце начинало уже довольно сильно припекать, когда негр, студент и индеец направились, наконец, в своем маленьком челноке по дороге или, вернее сказать, по направлению к гасиенде Лас-Пальмас.

Дорогой Корнелио спросил своих спасителей, как они его нашли.

— Нас послал к вам всадник, очень спешивший в жилище дона Сильвы, — сказал Косталь. — Не знаем, отделался ли он так же счастливо от наводнения. Жаль было, если бы он погиб, потому что он храбрый молодой человек, а храбрецы встречаются редко.