Сага о бескрылых (СИ) - Валин Юрий Павлович - Страница 4

В ту ночь Сюмболо и Акропоборейсес впервые попробовали Сок Истины или Новый нэктар. И настоящего нэктара в том судьбоносном напитке была едва ли четверть — для запаха…

Опьянение пришло сразу, мгновенное и сокрушительное, будто удар о землю внезапно умершего в полете бореда. Пошатнулись стены Трапезного зала, но тут же вернулись на место. Уайксс видел смеющиеся лица, сотни голосов слились в единый хор, зазвенели кифары, разом полился нежный напев флейт, кто-то уже танцевал. Мелькали у столов ловкие жрицы, встряхивая налитыми грудями, без устали наполняли подставленные чаши чудесным напитком. Клубился над столами дым курильниц и сгущался горьковатый вкус Сока Истины…

Уайкссу подали вторую чашу, он жадно припал губами, тут пухлая рука стражника дружески хлопнула его по плечу — молодой боред расплескал, глотнул не в то горло, закашлялся. Все хохотали, девушка слизывала капли с бороды бореда, мальчишка гладил крылья и что-то спрашивал. Уайксс хотел ответить, хотел еще чашу, но жрицы до него не доходили. Все пили, и обижаться на окружающих было невозможно. Уайксс всех их любил — еще недавно чужих, непонятных, но таких близких, веселых. Братьев… И девчонку, что уже шарила под его туникой, тоже хотел любить. Ее даже больше. И телеснее. Вот прямо сейчас: такую нестерпимо привлекательную, растрепанную, с криво накрашенным ртом и пьяными разными глазами…

Прекрасный мир рассыпался на куски, запомнившиеся невыносимо ярко.

…Осколки раздавленной чаши казались сияющими как небывалого оттенка рубины…

…Извивалась, прижатая к бочке, жрица, выла в экстазе, так маняще, что мужская страсть и кровь закипали, едва не брызгая на мозаику полов Трапезного. Менялись мужчины, а жрица, скользкая и блестящая, трясла задранными коленями, нетерпеливо манила к себе крылатых…

…Еще расхаживал по залу великий жрец Ронхаб, мелькала святая желтизна мантии меж танцующих и сливающихся в объятьях…

…заваливал Ваха-с-Вершин на царский стол двух бореад — хлопали белоснежные крылья изнемогающих красавиц. Опрокинулись прямо на царя, что встряхивал упоенно седеющей гривой, усердно даруя счастье дивно пухлотелой горожанке…

…— Равные! — кричал и стонал кто-то.

… она вся была такая крепкая: и грудью, и губами. И глаза разные в размытой пудре сияли от счастья. Радовали друг друга, пока Уайксса не оттащили от нее за крылья. Один из Мудрейших, стражник, какой-то матрос согласно разделили благодарную деву…

…женщин, крылатых и других, было меньше мужчин. Сплетались на столах, ложах и полу тесные клубки, стонали, хлопали крыльями, стучали коленями и локтями, визжали и хлюпали. Уайксс оказался внизу, под чудной тяжестью — воистину Мудрейший из царей, знал с какого сокровища начать праздник — эта равная была чудовищно тяжелой, горячей, немыслимо приятной, чавкающей и благоухающей жареной рыбой. Была нестерпимым блаженством. На ней тоже кто-то лежал — тяжесть грозила расплющить, по крыльям бореда топтались ноги — Уайксс выл от боли и нескончаемого наслаждения, вцепившись в огромные шары с темными пятнами сосков, не отпускал, не отдавал того огромного сокровища…

…— Равные, равные! — завывала сотня голосов…

… боред что-то пил, обливаясь, — не то, просто брага. Сок Вечности закончился — в опрокинутой бочке лежали двое мужчин, вылизывали дно. Уайкссу тоже хотелось хоть глоток, хоть одну каплю со вкусом дубовых досок, но он не мог дойти к бочке…

…Аглеа он узнал лишь по серьгам — искаженное личико, закатившиеся в экстазе глаза, прическа рассыпалась и иссиня-черные локоны спинами юрких угрей скользили и хлестали по плечам двух мужчин, стиснувших между своих тел прекрасную внучку богов…

…наверное, тогда Уайксс уже начал трезветь — запах паленого вызывал тошноту, дикий вой о «равных» терзал уши и мозг, на молодом бореде прыгала широколицая девка — Уайксс со смутным изумлением узнал одну из безымянных дневных служанок — возможно, именно поэтому плотское удовольствие казалось не таким уж удовольствием…

…— Стань равным, стань! — его куда-то тянули, служанка не отдавала бореда, жадно наседая и вопя: — Сейчас, сейчас…

— Равным! Равным!

Вроде бы уже другая девка ласкала молодого бореда на ходу — вели к сдвинутым столам, утопающим в холмах белоснежного белья и подушек. Уайксс возжелал дивно красивую голую красотку, что стояла на коленях, алчно владея двумя горожанами — от энергичных движений водопад черных кудрей прыгал по спине, открывая багряный симметричный рисунок. Уайксс подумал, что дивная красавица на кого-то похожа. На Климин?

У столов Уайксс понял, что вокруг навалены вовсе не подушки. Как же это⁈ Ноги щекотали перья, пахло возбуждением и ни на что не похожей тошнотворной паленостью. На столе сидел на корточках огромный волосатый человек, совершенно нагой, держал странную кишку-шланг, прикрепленную к узкому металлическому ящичку. За плечами гиганта подпрыгивал Зозимос, какой-то до смешного мелкий без своих крыльев, клал ладони на звериные плечи гостя и вскрикивал:

— Равные, мы равные! Не бойся, Уайксс, это легко!

Девка, какие-то горожане, ласково и настойчиво подталкивали Уайксса к столу — молодой боред, спотыкаясь об упругость крыльев, попятиться, — не пустили:

— Стань равным, стань!

Еще какая-то женщина ухватила сзади между ног — Уайксс застонал от возбуждения, рухнул животом на крышку стола всю в черных мелких брызгах-крапинках.

Волосатый гигант щелкнул чем-то на наконечнике своего орудия — оттуда вырвался луч — тонкий как нить, длиною с ладонь, ярко-рубиновый, очень красивый…

Уайксс почувствовал, как ему расправляют крылья.

— Не дергайся, — проворчал волосатый великан с размытым, словно пустым лицом. — Иль неровно выйдет…

Больно не было. Почти не было. В нос с новой силой ударил запах паленого. Потом Уайксс почувствовал странную легкость слева, бореда перехватили за руку, еще чуть-чуть придержали.

Когда правое крыло отделилось, перья скользнули по руке Уайксса — он навсегда запомнил ту последнюю упругую легкую нежность…

В Трапезном зале никого не было. Из стоящих на ногах никого — и Уайксс чувствовал себя странно. Зато пол шевелился, стонал и вскрикивал — сотни обессиленных Равных все еще ерзали и извивались, пытаясь наслаждаться на каменных плитах, покрытых обрывками одежд, обломках лож и столов. И барахтались на небывалой белоснежной постели. Равные черви среди равных червей.

Уайксс пошатывался, пытаясь устоять на ногах — его все время тянуло вперед. Трудно стоять, когда весь мир упоенно копошиться на полу. Мохнатый гигант со своим странным лучом исчез, жреца Ронхаба тоже не было. Царь Дорасеас-Боре окончательно затерялся среди блаженных червей. И невеста Аглеа была где-то там. Все были там. Даже большая рыбная бабища.

Нет, кто-то еще оставался на ногах. Ваха-с-Вершин косолапо топтался у ларца, покосившегося, но чудом не упавшего со священного камня. Поддевал своим оружием крышку — ларец, хранящий царский венец истинных внуков Борея никак не поддавался. Наконец, серебряная крышка заскрипела…

В дверях Уайксс попытался нагнуться и поднять чей-то хитон — и чуть не врезался лицом в пол. Нужно привыкнуть быть равным и легким.

Хитон оказался не хитоном, а городской рубашкой. Чувствуя себя дико, Уайксс накинул на себя примитивную одежду горожан — ничего не мешало. Заскрипев зубами, новый равный, хотел вознести мольбу матери Орифии, но зачем? Ведь выжившая из ума старуха сегодня предала внуков богов. Ха, совсем некому молиться легчайшему из боредов.

Уайксс свернул к Верхней стене и опомнился, уже почти подойдя к низким зубцам. Куда? Упасть вниз неуклюжим опозоренным камнем? Будь прокляты боги, все, сколько их есть в мире! Дохлые, вонючие, проклятые боги!

У распахнутых ворот никого не было — к статуе матери Орифии

[1]