Сага о бескрылых (СИ) - Валин Юрий Павлович - Страница 36

— Думаю, он мне должен. Слушай, хозяин, я мало что вспомнила. Нужно подумать.

— Думай, — согласился десятник и продекламировал:

— Так людоедка, истомленная нэком, много скитавшись,

К должнику своему возвратится и месть совершит. А быть может, там он,

Серебро приготовил, и выю покорную гнет у постели раскрытой, обещая процент задолжалый…

Рабам при надсмотрщиках разговаривать запрещено, и это хорошо — Лоуд куцые мыслишки хиссийских невольников не очень понимала, а здесь брели рабы даже не местные.

Повозки катили довольно ходко, временами рабам, двигавшимся следом, приходилось переходить на рысцу. Облик полуголого двуногого животного с огромным тавром между лопаток и веревкой на шее оборотню не слишком нравился, но это был самый простой способ попасть в Сарап. Тамошние приказчики закупили подешевевшую в городе черепицу — строиться в предчувствии войны в самом Хиссисе желающих было немного — и теперь везли товар в таинственный поселок. Рабы были взяты для погрузки товара, правда, Лоуд этого развлечения избежала — подменила раба-счастливчика чуть позже, когда тех кормить привели. Настоящий клейменый уже отдыхал — Укс обещал труп надежно припрятать.

Дорога была скучной: пыль из-под колес, редкие окрики надсмотрщика, грозящего плетью. Да и двигались не вдоль моря. Лоуд шла в паре с высоким, унылым рабом, судя по спине, с плетью весьма хорошо знакомым. Да, кормят этих закудханных чуть лучше чем братьев Храмового флота в боевом походе. Лупят, разговаривать запрещают — видимо, рабы уж точно не люди, их даже убивать неинтересно. Лоуд размышляла над тем, что, собственно, полезного можно узнать в Сарапе? Грузчик полагал, что там может быть интересно, но он к Пришлым всегда неравнодушно относился. Оборотень пыталась вспомнить, что знала о Пришлых до «пустоголовости» — понятно что что-то знала, но, видимо, ничего особенного. Ладно, из любопытства можно взглянуть.

Глава 14

Пыль, скрип колес. Дело шло под вечер, а кормить и не собирались. Наверное, на месте ужин будет. По расчетам, выгодная черепица ближе к закату в Сарапу прикатит. Работать на Пришлого оборотню не очень-то хотелось, одной ночи чтобы осмотреться и уйти должно хватить. Грузчик будет ждать между дорогой и берегом — не должны разминуться. Пока сложность составляло лишь поддержание иллюзии — нож из-под набедренной повязки так и пытался выпятиться. Говорил десятник — «оставь свой, возьми железку поменьше», но куда ж без Белоспинного?

Наконец открылась бухта, причалы. Лоуд пыталась рассмотреть корабли: стояли барки, местные униры, еще что-то, прикрытое парусиновым тентом (да, есть такое слово). Толком разглядеть не удалось, пришлось уделить внимание стене вокруг поселка. Вполне крепостная стена, с невысокими, но крепкими башнями. Наблюдатели на башнях стоят, вот один замахал флагом. Подальше от стены, за дорогой, зеленели сады. Сад окружала ограда: заостренные колья, между ними вплетены ветви сухого шиповника — топорщатся колючки. У тенистых ворот торчала пара охранников с копьями…

Дальше Лоуд стало не до наблюдений — повозки вкатили за ворота поселка, и сразу начали разгружаться. Пришлось метаться как ошпаренной, бережно складывать черепицу. Орали надзиратели. Оборотень содрала себе два ногтя и все равно трижды заработала плетью по спине. Боль была жгучая, невольно заорешь. Впрочем, другим рабам тоже перепало, и выли от боли они даже погромче. Порядок в Сарапе был понятный: болтать нельзя, визжать позволяется.

Опомнилась оборотень только в загоне. Уже темнело, надзиратель отсчитал десяток — рабы суетливо запрыгивали в низкую дверцу, последний заработал плетью по тощей заднице. Рядом, отделенные деревянной решеткой, теснились другие загоны. Видимо, рабов в Сарапе было больше, чем считали завидующие горожане Хиссиса. Разом замолк большой двор, закончили визжать пилы, стучать молотки. Только с конюшен доносилось ржание лошадей и рев ослов.

Лоуд сообразила, что нужно выбираться. Что из этой клетки секретного увидишь? Лохань в углу для дерьма? В целом загон был на удивление чистым, солома рассыпана свежая. Рабы сидели в молчании, нетерпеливо смотрели во двор. Понятно, ужина ждут. У соседнего загона уже слышалась возня — судя по всему, жрали там клейменые. Наконец, поднесли пищу и к клетке в которую пустоголовая оборотень забралась. Рыбы, сглатывая слюну, смотрели как в длинную колоду-корыто наливают теплое варево. Потом кормушку вдвинули в загон. На одном краю колоды лежала стопка лепешек. Рабы по одному подползали, разбирали хлеб. Лоуд догадалась, что момента лучшего не будет, поползла последней, неловко опираясь рукой о край корыта — одноклеточники смотрели удивленно, но вопросов не задавали. Пока оборотень добралась до лакомства, флакон со снадобьем опустел. Понятно, что равномерно рассыпать «приправу» не удалось, ну, не обидятся же соседи. Оборотень, подхватила лепешку — пах хлеб хорошо. Рабы устраивались у корыта — без суеты, снаружи прохаживался надсмотрщик, пристально поглядывал. Началась трапеза, Лоуд по примеру соседей отламывала край лепешки, делала вид, что черпает варево: ячмень, овощи, кусочки рыбы — по запаху не так уж плохо. Соседи сосредоточенно набивали рты, переступая коленями вокруг корыта, ловко выхватывая особо лакомые ломти разваренной рыбы. Лепешки кончились, дохлебывали и вылизывали по-простому, языками. Оборотень тоже вымазала морду, но не особенно усердствовала — тут сглотнешь снадобья ненароком, а ночь планировалась весьма бодрой.

Корыто живо очистили, пришли кухонные рабы вытащили кормушку, налили воды, задвинули обратно. Рабы пили, умывались. Немного воды осталось, кое-кто, поспешно обтирался влажной тряпкой — видать, и за чумазость в славном Сарапе полагалась дополнительная плеть. Лоуд пренебрегла — не для оборотней такое купание. Прошел мимо загона надсмотрщик, стукнул по прутьям решетки дубинкой. Рабы засуетились, начали продевать веревки в кольца ошейников. Возникла толкотня: видимо, кто какое место займет было немаловажно. Оборотень попыталась оказаться с краю, но в последний миг потеснил мосластый невольник. Надсмотрщик уже возвращался: десяток рабов замер — лежали на соломе, привязанные за ошейники к низкой жерди, замерли все на одном боку, одинаково поджав ноги. Лоуд было интересно: дадут ли одеяла? Нет, не дали, видимо, считалось что и так тепло. Надсмотрщик ушел, жители загона обмякли, послышались шепотки.

— Эй, дашь? — просопел мосластый сосед.

— Отвяжись, брюхо болит, — прохрипела Лоуд, не очень уверенная, что поняла правильно.

Сосед не настаивал — через мгновение уже глубоко задышал — уснул.

Оборотень лежала, прислушивалась. Рядом спали, а дальнему краю «вязанки-цепочки», видимо, снадобья поменьше досталось. Нашептывал лежащий в середине коренастый раб: рассказывал сказку об удачливом купце и глупых гарпиях. Ближе к углу загона двое клейменых осторожно покачивались в одном ритме — не у всех там брюхо болело.

Лоуд размышляла о том, что местные клейменые и без всякого нэка хуже песчаных червей, и еще о том, что ждать середины ночи незачем. Горел огонь у ворот в рабский двор, сидели там надсмотрщики, доносился разговор. На площадках внутренней стены стояла пара часовых — эти тоже никуда не денутся. Чего ждать? Весь этот невольничий двор с разгородками все равно что огромная лохань-параша.

Мосластый за спиной спал или помер от снадобья — дыхания слышно не было. Лоуд нащупала веревку у своего ошейника, узел поддался без труда. Но стоило приподняться на локте, как повернул башку клейменный, лежащий спереди: рожа сонная, щербатая:

— Ты что? В плеть возьмут…

— Спал бы ты, — посоветовала оборотень.

— А мне охота из-за дурня под плеть подставляться?

Лоуд пожала плечами. Не хочешь под плеть, под другое подставишься. Раб лишь громко вздохнул в ладонь, зажавшую щербатую пасть. Оборотень мягко вынула нож из-под лопатки невольника, стряхнула с клинка капли — сейчас Белоспинному горячая кровь не доставила никакого удовольствия — все равно, что блохастую курицу прирезал.