Сага о бескрылых (СИ) - Валин Юрий Павлович - Страница 16

Лоуд враз перерезала лучиком большие клещи, потом подошла к лежащему мастеру. Ступня с частью голенища отрезалась на удивление легко — оборотень тронула тяжелую чушку — в середине краснело запекшееся мясо и два светлых кружалка костей. Оказывается, там две кости — забавно. Пахло мясо не так уж неприятно — уж получше, чем живой храмовый Мастер. Лоуд присела к руке мертвяка — луч легко отсек запястье, заодно оставив в камне на полу узкую, едва заметную щель. Э, припёротая оборотень, уменьшить же длину нити можно. Лоуд подняла мертвую кисть — тяжелую, подпекшуюся на срезе. Блеснуло что-то под кожей — оборотень ковырнула ногтем — вынула тончайшую пластинку — желтовато-сияющую, красивую с узором. Совсем храмовые с ума сошли — украшения себе под кожу прячут.

Ненужную ладонь Лоуд швырнула на пол, пластинку, пусть и подпорченную лучом резака, кинула в мешок — наверное, тоже денег стоит. Всё, хватит время терять.

Мешок, получившийся довольно тяжелым, кувшин с отравой, оружие, резак — оборотень едва протиснула все это в люк параши. Знакомый путь по дерьму и подушкам… Сейчас вылить отраву в кувшины Мудрейшего, прорезать решетку на вентиляции, потом уйти по крыше…

Она влезла в колодец под покоем и замерла — наверху звякали. Потом зажурчала наливаемая вода… Эх, опоздала оборотень-ублёвка! Что стоило чуть раньше пойти⁈

Лоуд стояла по колено в дерьме, с мешком на плече, с кувшином, инструментами, и проклинала себя. Ведь все уже так славно придумала. Только со временем обманулась…

Наверху заговорили. Девичье томное щебетание, басовитый, сиплый спросонья голос… Он. Вор памяти, ющец подзаглотный, жирейший из жирнючих…

Откинулась крышка люка и свет померк. (Затмение? Есть такое слово?). Снизу Мудрейший выглядел вдесятеро крупнее. Лоуд с опозданием потянулась тушить свой светильник…

Сверху зажурчало.

Всему есть предел. Пусть куцая жизнь и память у некоторых оборотней. Пусть камера, допросы, развлечения надзирателей, жратва убогая, нэк проклятый. Что угодно можно с оборотнем творить. Когда он на цепи. А если без цепи, еще посмотрим…

Луч прорезал полутьму чистой яркой нитью. Лоуд приняла образ мастера — он был высоким, шагнула к слабому журчанию. И провела лучом у жирной пробки, что собою люк запечатала. Струйка мгновенно иссякла, потом вниз мягко шлепнулся комочек отделенной плоти…

В то мгновение тишины Лоуд подумала, что что-то не так сделала. Неуязвим Мудрейший и бесчувственен?

Это был рев. Не крик, не вопль боли, а неистовый рев какого-то огромного древнего животного. Или бога? Оскопленного бога?

Лоуд смеялась и не слышала сама себя. Рев на мгновение прервался — в легких Мудрейшего закончился воздух. Икнула оглушенная жрица…

В этот момент оборотень подхватила за хвост и метнула в откупоренный люк крысу. Увесистый снаряд, разбрасывая липкие брызги, жутким арбалетным болтом влетел в отхожее святилище. Заверещала жрица, но ее тут же заглушил трубный рев вдохнувшего полную грудь воздуха Первого Жреца…

Волоча за собой мешок и резак, оборотень уползала по камням и давилась сумасшедшим хохотом…

Луч резака, чуть побледневший в дневном свете, управлялся с прутьями решетки. Слабое шипение инструмента заглушал рев Мудрейшего — звук, отдаленный туннелем вентиляции, казался еще величественнее — оборотень улыбалась. Рев прервался, когда был перерезан третий прут. Лоуд расслышала другие крики, должно, быть, телохранителей и жриц. Потом Мудрейший закричал снова, но уже неровно, не так торжественно, жалобно подвывая…

Пятый прут…

Лоуд на миг оглянулась — в люк сбросили светильник — лужица горящего масла мерцала среди бумажек и дерьма.

Шестой, седьмой прут…

Кричали на разные голоса, в колодец что-то падало…

Резак управился с восьмым прутом — оборотень с трудом удержала попытавшуюся выпасть тяжелую решетку, прислонила к камням. Снаружи, кстати, тоже кричали на разные голоса.

Лоуд повезло — во двор как раз въезжал обоз под погрузку, и десяток ослов, напуганных жуткими воплями из храмовых окон, попытался вырваться с храмового двора. Погонщики и привратники лупили животных палками, те ревели, часть охранников устремилась к оружейной, ибо кто-то закричал, что на храм напали хиссисийцы…

Лоуд в образе писаря Хэвуса прошла по карнизу — мешок чуть не утянул ее вниз. Спрыгнула на крышу пристройки — каким чудом ее не заметили снизу оборотень не поняла — наверное, одни ослы были слишком увлечены другими ослами. Оборотень, тихо смеясь, — восторг от воя подпаленного Мудрейшего вернул в кровь отзвуки опьянения паленым нэком, — влезла в окно галереи. И наткнулась на охранника.

— Ты что? Брат Хэвус? — встревожено вскрикнул храмовый брат, хватаясь за дубинку на поясе. — Что ты там делал?

— Вот, на крышу упало, — пытаясь согнать с лица счастливую улыбку, сказала Лоуд, и сунула в руки охраннику резак. Брат машинально взял инструмент…

Оборотень с изумлением смотрела на нож в своей руке. Почему выхватила, почему ударила именно туда, под челюсть, было не понять. Может, не только в голове память имеется? В руках что-то сохранилось?

Лоуд стряхнула с короткого клинка капли крови. Брат-охранник сидел на корточках, привалившись к стене. Потом неохотно повалился на бок. Оборотень спохватилась — в любое мгновение в хозяйственную галерею могли войти. Запихивая резак в мешок, Лоуд метнулась прочь — скорее во двор, пока ворота не закрыли…

Облик погонщика она скопировать не успела, усилий хватило лишь на городскую одежду. Зато удалось сунуть мешок на одну из тележек. Привратники пинками выгоняли из ворот горожан, ослов и тележки, подбегала стража, вооружившаяся копьями.

— Закрыть ворота!

Лоуд вместе с последним ослом и погонщиком вышвырнули наружу — окованные створки ворот храма начали закрываться.

— Да что ж за утро такое⁈ — прохрипел пожилой погонщик, держась за разбитый нос.

— Воше ушас, — согласно прошепелявила оборотень.

— Еще и обделался кто-то, — выругался погонщик в разорванной рубахе, принюхиваясь.

Лоуд промолчала — на нее уже косился осел. Чуткие какие все…

Забрать мешок и быстрее к порту. К морю… Там и искупаться можно. (Есть такое слово?)

Глава 6

ХРАМОВЫЙ ФЛОТ ИДЕТ НА СЕВЕР

Флот собирался на рейде, у Якорных островов. Ну, не то чтобы собирался, но честно пытался собраться. На «Фосе», не успевшем отвыкнуть от похода, все было нормально, — даже криворукое пополнение пока не очень мешало службе. Во второй половине дня вышли из порта, и весьма быстро высадились на островке у Большого Якорного. Ирон орал на новобранцев, те пытались осознать, что люди-горожане в прошлом остались, а здесь только гребцы бессловесные, коим Слово и арх — единый бог. Обычное дело — кто-то из новеньких сдохнет, а кто-то моряком станет. Укс свой первый поход уже плохо помнил — давно то было.

С грузом пока хлопот не имелось — лежал писарь связанный, с кляпом во рту и мешком, надежно завязанным на башке. Наверное, вспоминал, как ему уютно в Канцелярии сиделось, как вольно к жрицам бегалось. Моряки на живой багаж пока внимания не обращали — тут бы с остальным разобраться. «Фос» был перегружен: тяжести принимались строго по накладным, возражать смысла не имело — особо говорливых штаб-братья секли прямо на пристани. И к долгой молитве обращенные глупцы тоже имелись: стояли на коленях, к доскам пирса за ладони прибитые — к Слову очень громко взывали. Кораблям грузиться под этот вой проще не стало, но штаб-братья не об удобствах заботу несли, а об усердии службы. Ирон был архом опытным, посему его скромный унир быстро загрузился, да кое-как подальше от Штаба ушел. И дураку понятно — столько груза маленькому «Фосу» не увезти — и при слабом волнении мигом перекинется. Ну, море все по своим местам расставит. Что-то за борт упадет, иной лишний груз волной смоет или моряки сожрут.

— Вообще, что это за дрянь такая? — орал Ирон. — Его ж как не кантуй, оно на «банки» ложится. Что за конструкция, какой креветкой подзаглотной удуманная?