Дымовое древо - Джонсон Денис - Страница 27

Он взобрался по ступеням и остановился под прикрылечным светильником – неоновым кольцом в пестринках мелких насекомых. Через окно увидел её: она стояла посреди гостиной с растерянным видом. Рукой держала за горлышко бутылку.

Похоже, она его тоже разглядела.

– Хотите сигару? – спросила она.

– Что?

– Хотите сигару?

Совершенно простой вопрос, на который он не мог дать ответа.

– Я тут решила пригубить пару глотков перед сном.

Ему пришлось сделать шаг назад – она распахнула дверь, вышла и села на перилах крыльца. На ногах Кэти держалась не очень уверенно, и он ожидал, что она вот-вот рухнет в темноту.

– Хочу, чтобы вы тоже попробовали.

– Что это?

– Бренди.

– Не интересуюсь крепкими напитками.

– Так это рисовое бренди.

– Рисовое?

– Рисовое бренди. Ну… бренди. Рисовое.

– Вы себя чувствуете… – он прервался. Что за дурацкий способ начинать разговор. У неё же умер муж!

– Нет.

– Нет?

– Не чувствую.

– Вы…

– Я никак себя не чувствую.

– Миссис Джонс, – сказал он.

– Нет, не уходите, – ответила она. – Вот я до этого просила вас не уходить, а вы взяли и ушли. Слушайте, не волнуйтесь, я с самого начала знала, что он не вернётся. Вот почему я схватила вас за руку тогда в ресторане. Я знала, что надежды нет. Надежды нет, так что почему бы нам просто… не переспать?

– Господи Иисусе, – опешил он.

– В смысле, не прямо сейчас. То есть да, именно сейчас! Заткнись, Кэти. Ты пьяна!

– Вам бы лучше чем-нибудь подкрепиться.

– У меня есть немного свинины, если только она не протухла.

– Вот лучше бы вам и покушать, не думаете?

– И булочки ещё.

– Булочки, наверно… – Он не договорил. Хотел сказать, что булочки, возможно, впитают какую-то долю бренди, но стояла жара, шея у него обгорела и теперь болела, да и что толку было обсуждать впитывающие свойства разных видов пищи?

– Что с вами, молодой человек?

– Я живу без кондиционирования.

Она смерила его пристальным взглядом. Кажется, она была скорее безумна, нежели пьяна. Проговорила:

– Жаль слышать о вашем муже.

– Чего?

Она наполовину расстегнула блузку, и разрез открывался почти до пупка. Её бюстгальтер покрывал неожиданный узор из крошечных синих цветочков. По животу струился пот. У Сэндса и у самого проступила на коже болезненно-раздражающая сыпь от подмышек до сосков. Хотелось приложить к телу лёд. Хотелось, чтобы вдруг пошёл снег.

Миссис Джонс сказала:

– Если вы войдёте и выпьете капельку бренди, я чуть-чуть поем. У меня работает кондиционер.

Кондиционер располагался в спальне, так что они легли в кровать и занялись чем-то вроде любви. В процессе он чувствовал себя неловко. Впрочем, нет. Гадко. Сразу же после того, как они закончили, он столкнул с себя её руки и вернулся в гостиницу с разумом, омрачённым угрызениями совести – они обволакивали его, точно машинное масло. Только-только успела овдоветь, и в тот же день, когда до неё дошла весть… С другой стороны, после она, похоже, не испытывала стыда, да и не казалась такой уж пьяной. Похоже, она только злилась на мужа за то, что он умер.

На другую ночь Шкип проходил мимо её дома, но не заметил в окнах света. Попробовал постучаться, но не получил ответа. Постучи он хоть немного громче – перебудил бы соседей. Он ушёл.

Сухой сезон ещё не наступил, но дожди уже прекратились. Непосредственно после каждого заката слой туч придавливал Дамулог толщей горячего воздуха, который иссушал цветы и плавил мозг. Постепенно весь город стал прихлёбывать ром. Роми, молодой инженер-геодезист, затеял в столовой «Солнечный луч» кулачную драку с какими-то мусульманами, и они поколотили его на площади перед зданием, но никто не встал из-за столика, даже чтобы поглазеть.

Субботним вечером люминесцентную лампу в столовой окутали плотным роем полосатые осы и небольшие стрекозы. Остервенело спариваясь, они падали посетителям в тарелки. Одна стая за другой приземлялась в это скопление, ползала по всем осветительным приборам, а затем исчезала из виду. В кафе Сэндса подкараулил мэр Луис. У него закончился шаббат, и он искал себе компанию.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Буду каждую ночь спасать вас от одной и той же напасти, – сказал Луис Шкипу и отвёл его отужинать в свой дом из дерева и кирпича с невиданным в этих краях полом из линолеума. Они ели острое свиное адобо[36], пили паинит – местный кофе. А также ром «Олд Касл» – не скотч, не бурбон, просто ром. Поскольку Роми не показывал носа из гостиницы, скрывая от общественности синяки, для развлечения Шкипу оставался только мэр. А что же Кэти Джонс?

– Утром во вторник она уехала в Манилу, – сказал мэр. – Собирается сопровождать останки мужа до аэропорта.

Новость поразила его, словно удар грома:

– Она уехала с концами?

– Встретит там своего свёкра, а он уже повезёт останки в Соединённые Штаты.

– Так она не возвращается домой с ним вместе?

– В сущности, она собирается только погрузить кости мужа на самолёт, потом-то она приедет обратно в Дамулог. Из-за своей деятельности она не сможет проделать весь путь до Штатов.

На следующий день они с мэром Луисом и грузом четырёхдюймовых железных труб поехали на разноцветном праворульном грузовике «Исудзу» на площадку для будущей водопроводной станции, где на середине широкого поля возвышалось большое бетонное здание фильтрационного отделения. Было видно как на ладони, что проект прокладки труб только-только сдвинулся с мёртвой точки. Также мэр Луис грезил о том, что когда-нибудь здесь удастся разбить стадион. Отмерял шагами периметры мини-отелей, футбольных полей и плавательного бассейна посреди плоского пустыря, заросшего слоновой травой, и вдохновенно жестикулировал своими маленькими ручками.

Дождя не было трое суток кряду. Люди покидали знойные жилища и ночевали на улице – на баскетбольной площадке, где имелась единственная в Дамулоге забетонированная поверхность, глядели в однообразно-чёрное затянутое небо и, не произнося почти ни слова, ждали рассвета.

Каждую ночь Сэндс бродил по городку и по нескольку раз проходил мимо дома миссис Джонс, но так и не увидел света в окнах, пока не настал четвёртый день его блужданий.

Она ответила на стук, но не впустила в дом. Вид у неё был ужасен.

– Ты дома.

– Уходи, – отрезала она.

– Завтра я уезжаю из города.

– Вот и хорошо. Вот и не возвращайся.

– Могу устроить так, что через некоторое время вернусь, – пообещал Шкип, – может быть, через пару недель.

– Как хочешь.

– Можно зайти и поговорить с тобой?

– Убирайся!

Он развернулся на каблуках и направился прочь.

– Ладно-ладно-ладно, – окликнула она. – Иди сюда.

Поздним утром понедельника на площади появилось джипни – и ожидало там пассажиров, стоя с открытым капотом: над двигателем склонились двое мужчин, ещё чьи-то ноги торчали из-под машины, а водитель сидел на переднем сиденье, накачивал тормоза и громко негодовал.

Сэндс оказался первым на борту. В Маниле ему случалось кататься на таких штуках на короткие расстояния, но ни разу ещё не приходилось ехать через горы, как предстояло сегодня. На вид в этих продолговатых джипах помещалось около десятка человек, спереди и сзади, но на самом деле они возили столько народу, сколько влезало в салон, покуда не ломались оси, и передвигались по любой поверхности; их всегда размалёвывали всевозможными кричащими цветами, изукрашивали флажками, хромированными подвесками и прочими громыхающими побрякушками, каким позавидовал бы любой подросток-автолихач, на лобовом же стекле неизменно красовалось название машины, а то и целый геральдический девиз: «Коммандос», «Чемпион мира» и тому подобное. Это джипни именовалось «Ещё живой».

Пока длились ремонтные работы, Сэндс ждал на скамейке в пассажирском отделении, уставившись в пол, усеянный рисовыми зёрнами, а со всех сторон теснились другие пассажиры и несколько человек, которые просто искали себе укрытие от солнца. Через два часа, когда неполадки были устранены и экипаж нагрузился по меньшей мере двадцатью ездоками вместе с их багажом, Сэндсу показалось, что момент настал. Но в салон по-прежнему втискивались новые тела. Он насчитал как минимум тридцать два человека, включая одиннадцать пар ног, свисающих с крыши, и двух младенцев – один спал, а другой орал как резаный. Также было слышно, как где-то тут же кудахчут цыплята. Пассажиры прибились настолько плотно друг к другу, что у каждого первого можно было рассмотреть выступившие от перегрева мельчайшие красные прожилки на глазных яблоках или, если вдруг захочется, высунуть язык и попробовать на вкус капельки пота на щеках у соседа… Последний подсчёт Сэндса перед тем, как это чудо техники зашевелилось, сдвинулось вперёд волей некоей сверхъестественной силы, величественно поползло вон из городка, будто потный, засаленный айсберг – что толку в тормозах у такой непреклонной туши? – остановился на сорока одном пассажире: двадцать пять – сзади вместе с ним, трое – на переднем сиденье, дюжина – на крыше. Плюс водитель. Плюс ещё другие, влезающие в последнюю секунду, и ещё больше бегущих за машиной и карабкающихся на крышу, пока они не развили достаточную скорость, чтобы последние немногие из отставших не остались позади, смеясь и взмахивая руками. Сэндс оказался лицом к лицу со стариком, похожим на обезьяну, с женщиной, похожей на ящерицу, и с девочкой, ноги которой выглядели как у столетней бабки. Не отъехав ещё порядком от города, они нырнули под низкий полог бананового леса, который чуть приглушил ревущий полдень, миновали пару-другую крохотных оцепенелых деревушек из нескольких дубовых хижин, в какой-то момент проехали прямо через костёр из горящих бамбуковых стволов посреди разбитой дороги. Затем джип, пошатываясь и постанывая, понёсся вверх по горным серпантинам. Затем спустилась шина. Почти все соскочили на землю, и Сэндс, улучив мгновение, собрал всех в кучу для общей фотографии. Сорок семь человек сгрудилось вокруг экипажа, вскрикивая от восхищения, пока он взводил затвор фотоаппарата.