Среди Йоркширских холмов - Хэрриот Джеймс - Страница 30

— Вы меня слышите, Бендлоу? — Комната зазвенела от оглушительного баса. — Я каждую неделю прихожу начиная с октября и…

— Ну заполняю я карточку на тройную ставку и сразу выигрываю двадцать четыре номера. Жду, жду чека на семьдесят тысяч фунтов да так и не дождался. Где уж! Получил только письмо от одного из устроителей.

— Послушайте, Бендлоу! — От вопля мистера Будби зазвенели стекла. — Вы держите этот костюм уже год, и…

Он поперхнулся. Перед столом, покинув очаг, возник Бланко и посмотрел на него. Задирать голову псу особенно не пришлось — выше и крупнее я собаки не видал. Мистер Бендлоу сообщил однажды, что Бланко горной шведской породы, и я на всю жизнь запомнил, с какой снисходительной улыбкой он выслушал мой удивленный ответ, что о такой породе слышу впервые, Я остался при убеждении, что Бланко — помесь, но в любом случае выглядел он просто великолепно: белоснежная шерсть, могучая грудь, а уж рост! И вот теперь пес неподвижно стоял прямо перед мистером Будби — неподвижно, чуть приподняв львиную голову. В глазах застыла угроза, в груди нарастало утробное ворчание.

Человек и собака смотрели друг на друга. Ворчание стало заметно громче, и на миг губы Бланко вздернулись, показав львиные клыки.

Будби попятился и сказал заметно тише:

— Вы отдадите мой костюм?.. Я…

Мистер Бендлоу, явно раздраженный, что ему слова не дают сказать, взмахнул иглой.

— Еще не готово. Загляните на будущей неделе.

Бросив прощальный взгляд на Бланко, богатырь удалился.

— Прекрасное такое письмо с извинениями, — продолжал портной. — Он сообщил мне, что я бы получил свои семьдесят тысяч фунтов, но их нельзя выслать из-за одного маленького обстоятельства. Да, из-за одного маленького обстоятельства, можете себе представить. Я, оказывается, заполнил шестнадцать квадратов вместо восьми. А письмо и правда прекрасное, и видно было, что он искренне сожалеет, но сделать ничего было нельзя.

— Да-да, очень грустно. А не могли бы вы привести брюки в порядок до конца следующей недели? Я был бы очень приз…

— И от денег этих мне толку бы не было. Я могу про людей с деньгами такое рассказать…

Я уронил брюки на стол, кивнул и стремительно ретировался.

Я медленно брел по улице (в голове у меня кружил водоворот пустопорожних историй, которые здесь я воспроизвожу дословно, благо тогда же сделал записи) и тщился постичь феномен мистера Бендлоу. В конце концов он все-таки отдавал готовую работу, из чего следовало, что кроит и шьет он главным образом по ночам. Портной, кстати, он был редкостный, и мне доводилось видеть его костюмы, столь превосходно сшитые, что можно было понять, почему люди вроде Будби обращались к нему, несмотря ни на что. Все сводилось к чистой удаче: иной раз он удивлял меня, заканчивая починку или перелицовку почти к назначенному сроку.

Его отличала бесподобная уверенность в своих талантах и умственных дарованиях. Собственно говоря, он был настолько убежден, что знает все обо всем и особенно осведомлен в тонкостях экономики, что считал своим святым долгом делиться этими познаниями со всеми, кто оказывался рядом, а поскольку женой так и не обзавелся, то, кроме клиентов, ему благодетельствовать было некого.

Лишь один раз я видел его в растерянности, за несколько лет до описываемых событий: он снял мерку с Хелен для юбки, а примерку устроил только через несколько месяцев. Когда знаменательный день наконец наступил, юбка в талии не сошлась на два дюйма. Мистер Бендлоу уставился на корсаж, не веря своим глазам, потом подергал, потянул, но без толку. Тогда он обвил ее талию сантиметром, заглянул в записную книжку, снова обмерил. Не вставая с колен, он устремил на нас ошеломленный взгляд.

Хелен улыбнулась и избавила его от терзаний.

— Мне следовало предупредить вас, — сказала она, — что я беременна.

Он прищурился на нее, но примерка задержалась по его вине, и возмутиться он все-таки не мог. Однако наши отношения, наверное, натянулись бы, если бы не прочная симпатия между мной и Бланко, на которого хозяин надышаться не мог.

Бланко было пять лет, и, хотя он отличался завидным здоровьем, иной раз требовалась моя помощь — обычно для извлечения булавок из подушек лап. Он был единственной портновской собакой на моем веку, что не давало материала для сравнений. Однако я пришел к выводу, что, ложась ежедневно на пол в мастерской хозяина, пес подвергался, так сказать, профессиональному риску. Во всяком случае, булавки проникали глубоко под кожу, и их удавалось извлечь пинцетом лишь после долгих усилий. Бланко всегда был как будто благодарен мне и входил в число собак, которым нравилось навещать нашу приемную. Некоторые собаки, попав на нашу улицу, сразу переходили на противоположную сторону, поджимали хвосты и торопливо крались мимо нашего крыльца, но Бланко врывался в дверь, буквально волоча за собой на поводке мистера Бендлоу.

Неделю назад хозяин приводил его на профилактический осмотр, и Бланко, прогарцевав по коридору по дороге в смотровую, не преминул приветственно всунуть голову в приемную. Прямая противоположность суке желтого Лабрадора, которая проехала задом по плиткам всю длину коридора с выражением величайшей муки на морде, хотя ей предстояло всего лишь сменить повязку на лапе.

Бланко был само добродушие и суровел только, когда, по его мнению, мистеру Бендлоу угрожали. Портному он оказывал бесценную услугу — в его мастерской мне не раз доводилось наблюдать бушующих клиентов обоего пола, которых проволочки довели до исступления. Но массивная белая голова с холодными глазами, появляющаяся из-за угла стола, успокаивала их просто не удивление. Иногда требовалось слегка поворчать или обнюхать лодыжки клиента, и уж это действовало без промаха.

Еще я часто думал, что Бланко блестяще подтверждает мою давнишнюю теорию, что в маленьких домиках заводят больших собак, а в больших домах обитают маленькие. Да, огромные особняки с башенками и садами в несколько акров служили приютом бордер-терьеров и джек-расселл-терьеров, а в кухоньке, выходящей прямо на улицу, царил какой-нибудь Бланко.

Неделю спустя — неизлечимый оптимист! — я. опять навестил мастерскую мистера Бендлоу. Он по обыкновению сидел на столе по-турецки — эдакий трудолюбивый гном.

Очередной клиент, сердито насупленный фермер, как раз повернулся, чтобы уйти, но на прощание произнес негодующе:

— Я по горло сыт. Некогда мне сюда каждую неделю являться! — В голосе у него нарастал гнев. — А вы и не почешетесь. Только так не пойдет, знаете ли…

Мистер Бендлоу взмахнул иглой.

— На следующей неделе, на следующей неделе…

— Это я уж сколько раз слышал! — рявкнул фермер, и я поглядел через стол на распростертого у очага Бланко. При таком обороте событий он всегда вставал и становился перед заказчиком, но на сей раз могучий пес даже ухом не повел и продолжал лежать неподвижно, когда фермер с заключительным яростным фырканьем вышел вон, хлопнув дверью.

— Доброе утро, мистер Бендлоу, — сказал я деловито. — Я забежал на минутку за…

— А, мистер Хэрриот! — Гном нацелил на меня иглу. — Когда вы ушли, я вам рассказывал про людей с деньгами. Старик Краудер в Аплгейте. Восемьдесят тысяч фунтов после себя оставил, а когда я ему брюки чинил, так он с кровати не вставал. Не шучу и не сочиняю. Так и не вставал, пока…

— Кстати, о брюках, мистер Бендлоу…

— А у него экономка была — Мод… Фамилию запамятовал — и уж так его обихаживала. Можно сказать, с постели поднимала и спать укладывала, стряпала для него, тридцать лет минуты отдыха не знала! И знаете, он ей и пенса не оставил. Она оспорила завещание, знаете ли, но присудили ей только пятьсот фунтов. А все денежки отошли какой-то дальней родне.

— Мои брюки готовы? Они мне необходимы для…

— Я вам про случай и похуже расскажу, мистер Хэрриот. Мальчишкой я у фермера работал. У него тысячи были, но он ни в пивную не заглядывал, ни в кино не ходил, носа со двора не высовывал. Экономил каждый пенс. Уж не знаю, что он с деньгами делал, в доме прятал, не иначе… Мне это про одну историю напомнило…