Дрожь - Ферриньо Роберт - Страница 34

— Нино! — Джимми смотрел в ноги Напитано, и мысли хаотично метались у него в голове. — Я понимаю, что тебе выгодно всячески спекулировать на теме Яйца и его письма, я уже взрослый, все эти приемы знаю. Но сейчас настало время признаться — это ты написал письмо? Скажи мне правду, я должен знать. Если я узнаю, что ты мне лгал, тебя не спасет твоя жалкая колымага.

Напитано откусил еще пирога и рыгнул. Запахло корицей.

— Я не боюсь никого и ничего. Я в большей безопасности, чем сам папа римский!

— В папу римского стреляли, когда он благословлял толпу на площади Святого Петра. — Джимми изобразил, будто нажимает на курок воображаемого пистолета, наставленного на Напитано. — Бах! Вот так все и может произойти. Бах, и весь этот миленький кожаный салончик будет заляпан мозгами.

— Не смешно, — отодвинулся Напитано.

— Так это ты послал письмо? — Джимми приставил дуло — указательный палец ко лбу Нино. — Правду, и только правду, Нино. Иначе я выстрелю.

— Мистер Напитано? — Голос Карлтона прозвучал неожиданно громко.

— Все в порядке, Карлтон. — Напитано разгладил шелк на коленях и посмотрел на Джимми. — Я не придумываю монстров. Я только на них наживаюсь. Но в одном ты прав — безопасных мест действительно нет.

Глава 26

— С переездом, — поздравил Яна Джимми.

— Мелроуз был настоящим сортиром, — поморщился Ян, облокачиваясь на черную плиту, напоминающую саркофаг. Это был болезненного вида истощенный денди с тоненькими усиками и в черном костюме с молниями на рукавах, груди и бедрах. В таком облачении он походил на недокормленного астронавта.

Галерея «Инферно» стала известна миру несколько лет назад, когда Джимми написал о ней статью. Тогда она напоминала скорее дешевую забегаловку, в которой собирались никчемные неудачники, привлеченные бесплатной выпивкой и канапе. Первая выставка включала в себя авторский экземпляр «Психо» с подписью Тони Перкинса, черный ящик из упавшего самолета и пару рождественских открыток от серийных убийц. Обзор Джимми оказался очень едким, но выставка все равно прошла на ура. Насколько же велика сила прессы! Достаточно даже самого критического замечания, чтобы люди заинтересовались.

Теперь галерея находилась в Санта-Монике, недалеко от пляжа. Помещение выглядело очень элегантным с его высоким потолком и музейным освещением.

Джимми остановился у картины Джона Уэйна Гейси. На полотне были изображены Пого с Яном и его женой Клео, высокой хрупкой женщиной в черном платье без бретелек. На Яне тоже был черный костюм и красный галстук. Пого красовался в рубахе с белым жабо, красной шляпе и полосатом пиджаке. Всех троих художник запечатлел с одинаковыми улыбками.

— Боюсь, эта не для продажи. Она из нашей частной коллекции, — пояснил Ян. — Джон закончил ее за два дня до казни.

— Ты, Клео и Гейси — столик в аду вам троим уже заказан.

— Ян? — В компании молодой пары, державшейся за руки, появилась Клео. На ней было черное платье в горошек, рыжие волосы, подстриженные под пажа, напоминали шлем. — Андерсены хотят купить большую картину Рамиреса. Я разрешила взять ее домой.

— Сегодня у нас праздничный ужин, — объяснил мистер Андерсен стеснительно. Это был странноватый тип в летних хлопчатобумажных брюках и такой же рубашке. Рядом с ним его тонкая и почти прозрачная жена напоминала моль. — Клео сказала, что вы не собирались расставаться с картиной до начала выставки, но...

— Чушь, Кристофер, — ответил Ян. — Для вас двоих все, что угодно!

Он взмахнул кистью и подождал, пока помощник принесет рисунок в карандаше. На огромном листе изображалось тело со вскрытыми внутренностями.

— Вот видите, здесь подпись самого Ричарда Рамиреса, — пояснил Ян, указывая на нижний правый угол. — Ричард так обозначает только особенные свои работы.

Андерсены склонились над картиной.

Джимми медленно бродил по галерее, все еще чувствуя боль в спине. Перед ним предстал шедевр Джеффри Дамера — металлические коробки для завтрака, сваленные на стол для бальзамирования, изготовленный в девятнадцатом веке. Стоила эта композиция всего шесть тысяч долларов. Джимми направился в соседнюю нишу, но и там было все то же самое. Стены украшали огромные фотографии из газовой камеры калифорнийской тюрьмы. Работы Кэрила Чессмана оценивались в пятнадцать тысяч долларов.

— Эти снимки чудеснейшее приобретение, — прокомментировала Клео, приближаясь к нему. Подол ее платья задел ногу Джимми. Задорная прическа ее молодила, но лицо Клео напоминало погребальную маску — столько на нем было косметики. Определить ее возраст было невозможно. — Дело в том, что газовые камеры больше не запускают, а смертельная инъекция куда менее драматична.

— А что скажешь о повешении?

— Повешение ассоциируется с историей и не представляет такой эстетической ценности для настоящего коллекционера, — серьезно произнесла Клео. На ее тонком запястье поблескивал золотой браслет. — Хотя, конечно, эрекция меняет дело. Знаешь, у многих повешенных это случается — член встает как каменный. — Клео наклонилась к нему. — Если удастся увидеть эрекцию, то можно смело назначать самую высокую цену.

— М-да, даже странно, что не все бросились заниматься таким бизнесом, — улыбнулся Джимми.

— Мы ждали тебя.

Джимми понятия не имел, о чем она говорила.

— Я хотел спросить о кое-каких фотографиях. Возможно, вы их когда-то продавали. Яйцо...

— Они в соседней комнате, глупыш, — сказала Клео, мягко беря его под руку. — Тебе ведь нравятся игры, не так ли? Уверена, никто и не подозревает о том, какой ты на самом деле.

Джимми поколебался, но все же последовал за ней сквозь тяжелые черные бархатные шторы, отделявшие галерею от офиса.

— Сюда. — Клео указала на длинный деревянный рабочий стол, усыпанный снимками жертв Яйца. Множество фотографий устилало практически всю поверхность стола. — Какой ручкой предпочитаешь расписаться? — неторопливо поинтересовалась Клео. — Я заплачу тебе тридцать долларов за каждый снимок. Всего их девяносто четыре.

Джимми в изумлении рассматривал лица убитых людей. Все подобные снимки походят один на другой. В данном случае разница заключалась лишь в том, что Джимми было знакомо каждое из этих лиц. Он знал их детей, родителей, друзей. Сидел в их гостиных и разговаривал с людьми, любившими их. Он помнил, например, что Дениз Фредерикс взяла напрокат костюм Бритни Спирс для вечеринки в честь Дня всех святых, на которую ей так и не суждено было попасть. Что Уильям Холберг дочитал роман Стивена Кинга до половины, когда его убили. Книжку он оставил на ночном столике с загнутым краем странички.

— Ретроспектива Яйца откроется через три недели, — засмеялась Клео.

Джимми поборол неожиданное желание ударить ее и загнать этот смех обратно в глотку.

— Негодный мальчишка, — заворковала Клео, — заставил меня ждать до последней минуты. Я уж испугалась, что придется выставлять снимки без любимейшего автора Яйца. Я послала два или три письма в твой журнал, но они все вернулись обратно. Я звонила, оставляла сообщения. Но ты так и не ответил.

Большинство снимков были цветными, размером восемь на десять. Все они делались за полицейской лентой. Некоторые были сняты более крупным планом, и лишь единицы были сделаны «Поляроидом». Но даже эти единицы оказались не из Лагуны.

— Игра у тебя, конечно, интересная, — сказала Клео, — но смотри не заиграйся.

Джимми заметил цифровое изображение Уильяма Холберга. Это был явно официальный снимок. Рядом с трупом лежал пакет с мусором — Холберг пошел его выбрасывать, а по дороге его настиг убийца. Содержимое пакета вывалилось на асфальт — половинка грейпфрута, вымазанная в кофейной гуще, лежала прямо возле простреленной головы Холберга.

— Отличная картинка, — беззаботно заметила Клео.

Джимми уставился на нее в изумлении. Она казалась ему едва ли не самой одиозной персоной из всех, кого он когда-либо знал. Он взял фотографию Карлоса Мендосы. Его убили возле собственной машины. Ракурс и качество снимка напомнили Джимми те самые фото из коробки для сигар. Щеки моментально вспыхнули.