Соната разбитых сердец - Струкул Маттео - Страница 18

Джакомо расслабленно откинулся на спинку сиденья, обитого сиреневым бархатом, и наслаждался легким покачиванием лодки на волнах. В такие моменты он забывал обо всех волнениях и тревогах, погружаясь в красоту родной Венеции. Сейчас он с удовольствием рассматривал мост Куоридоро, к которому приближалась гондола. Джакомо возвращался из палаццо Барбаро, и Марко, его давний друг и покровитель, был так любезен, что настоял на том, чтобы служивший у него гондольер отвез гостя туда, куда тот пожелает. Бедный Марко! Он сильно рискует, оставаясь другом Казановы.

С другой стороны, между ними было много общего: схожие взгляды, вкусы, — и это неизменно укрепляло взаимную симпатию. Они с уважением относились друг к другу, разделяя страсть к свободе и мятежный дух. Если бы не Марко Барбаро, Маттео Бра гадин и Марко Дандоло, он давно бы сгинул, подумалось Казанове.

Совет десяти постоянно подозревал, что они вчетвером готовят некий вероломный план по свержению венецианской власти, а то и вовсе объявлял их адептами оккультных наук. Все потому, что когда-то давно Джакомо прочитал несколько книг, которые потом сам же сжег во избежание лишних проблем, а еще время от времени прибегал к помощи своего якобы волшебного эликсира вечной молодости, чтобы добиться расположения влиятельных дам. Но это же просто выдумка, невинная ложь, цель которой — очаровать богатых венецианок и получить пару лишних цехинов. Чертовы лицемеры! Джакомо усмехнулся. Когда гондола приблизилась к причалу, он повернулся к Тони — гондольеру семьи Барбаро, поблагодарил его кивком головы, выпрыгнул из лодки и поспешил в сторону района Кастелло.

Казанова добрался до площади Сан-Моизе и хотел было свернуть на улицу, ведущую к палаццо Эриццо, как вдруг кто-то громко окликнул его:

— Вот и вы, синьор, я как раз вас искал!

Не успел Джакомо обернуться, как кожаная перчатка дважды ударила его по лицу. Перед Казановой стоял наглец, задиравший его во время бала-маскарада. Как же его зовут? Он же еще в письме для графини его упоминал… Дзагури! Джакомо, однако, сделал вид, что не помнит своего обидчика, чтобы разозлить его посильнее. Если уж этот наглец вздумал бить его по лицу перчаткой, явно намереваясь вызвать на дуэль, то надо хотя бы помучить его за это.

— А! — только и произнес Казанова.

— Значит, вы узнаете меня? — воскликнул Дзагури.

Джакомо намеренно медлил с ответом. Непослушная прядь выскользнула из прически и упала ему на глаза.

— Кажется, мы встречались, но я бы солгал, если бы заявил, что знаю ваше имя. Помнится, однако, что речь шла о дубленой коже. Не так ли?

— Конечно, конечно… Казанова! — Дзагури выплюнул последнее слово, будто худшее из оскорблений. — Вас знают все, а мое имя никто не помнит, потому что я не могу похвастаться вашей славой, не так ли? Не на это ли вы намекаете своей якобы забывчивостью?

Казанова вздохнул и незаметно огляделся. Вокруг было много людей: прихожане спешили в церковь Сан-Моизе к воскресной службе. Оставалось только надеяться, что они слишком озабочены тем, чтобы не опоздать, и не обратят внимания на стычку между ним и Дзагури. Однако неприятный разговор нужно было заканчивать как можно скорее.

— Давайте перейдем к делу, а то я тороплюсь. Говорите то, что собирались, и покончим с этим.

— Еще бы! — воскликнул Дзагури. — Я вызываю вас на дуэль! Вы задели мою честь, синьор, — продолжил он, указывая на Джакомо пальцем, — самым бессовестным образом. Все видели, как вы досаждали моей невесте.

— Ну, если дело только в этом, то я готов вновь уверить вас, что понятия не имел о том, что это ваша невеста.

— То есть вы утверждаете, что, если бы знали об этом, не осмелились бы приблизиться к ней?

В словах Дзагури слышалась плохо скрываемая гордость.

— Ни за что на свете, — поспешил заверить его Джакомо. — Однако Франческа так прекрасна, что мне кажется, ни один мужчина не смог бы устоять перед ней.

Последнее утверждение заставило почтенного коммерсанта яростно выпучить глаза.

— Да как вы смеете! гневно вскричал он.

— Мой дорогой друг, — перебил его Казанова. — Я принимаю ваш вызов, раз вы того желаете. Но вы знаете, что законы Венеции запрещают дуэли, — процедил он сквозь зубы, — а потому я попросил бы вас вести себя более сдержанно и держать это в секрете. Вы уже выбрали место? Если нет, то я позволю себе предложить заброшенную мельницу в окрестностях Дол о. Что скажете?

Дзагури удивленно уставился на собеседника. Такого ответа он не ожидал, но раз уж сам заварил эту кашу, отступать было нельзя. Купец до последнего был уверен, что Казанова — пустой хвастун, так что холодное спокойствие, звучавшее в его голосе, поразило и даже испугало Дзагури.

— Я согласен, — сказал он. — Приведите с собой секунданта. Будем драться на шпагах.

— До первой или до последней крови?

Вопрос снова застал Дзагури врасплох. Он ответил не раздумывая, а когда понял, что натворил, уже не мог взять свои слова обратно:

— До последней.

Казанова улыбнулся.

— Черт побери, похоже, я в самом деле сильно вас разозлил. Ну что же, да будет так! — воскликнул он. — До последней крови. Однако теперь, если позволите, я должен идти. Когда?

— Завтра, как сгустятся сумерки.

— Да победит сильнейший! А, ваша перчатка, — с этими словами Казанова нагнулся, поднял перчатку и с поклоном протянул ее Дзагури, после чего как ни в чем не бывало продолжил свой путь в сторону церкви Сан-Мартино, откуда уже рукой было подать додома Франчески. Знал бы об этом Альвизе, его бы удар хватил, подумалось Джакомо. В происходящем определенно наблюдалась насмешка фортуны.

Дуэль до последней крови — серьезное дело. С другой стороны, не он же ее потребовал, а Дзагури — настоящий болван. Конечно, его надо будет пощадить: нет никакого смысла наживать новые беды с инквизиторами, проблем и так более чем достаточно. Только вот ссора и вызов с перчаткой посреди площади Сан-Моизе едва ли остались незамеченными. Хорошо хоть, Дзагури должен помалкивать о дуэли, ведь ему тоже совершенно ни к чему ссориться с представителями закона. Надо будет его проучить и оставить эту историю в прошлом.

Джакомо долетел до палаццо Эриццо, как на крыльях.

Глава 18

Смятение чувств

Он знал, что наверняка встретит ее у церкви Сан-Мартино.

Стоя немного в стороне, чтобы не бросаться в глаза, Джакомо рассматривал великолепный фасад из красного кирпича и выходивших после мессы людей. Наконец он заметил ее — в сопровождении отца, который, судя по всему, не спускал с нее глаз, будто коршун, готовый броситься на любого обидчика. Джакомо последовал за ними, смешавшись с толпой прихожан.

Надвинув треуголку на глаза, он держался чуть поодаль, но когда девушка на мгновение обернулась, тут же поймал ее взглад и кивком головы указал на переулок, отходивший в том месте от дороги. Дастся ли ей сбежать от отца, Джакомо не знал, но жестом показал, что будет ждать ее там.

Придет или не придет? Азарт ожидания и риск неудачи распаляли его кровь, заставляя остро ощущать вкус жизни. Каждый раз было так: на первых любовных свиданиях он снова чувствовал себя мальчишкой. Пари с Маргарет фон Штайнберг придавало и без того соблазнительной игре особенную остроту. Но это все еще игра? Или она уже превратилась в нечто иное? Может быть, в зарождающееся чувство? Вот уже некоторое время Казанова задавался этим вопросом. Впрочем, если этому странному любовному наваждению суждено одержать над ним верх, пусть. В конце концов, что ему терять, свою репутацию? Славу легендарного соблазнителя? Тот образ, что он создал для себя и который внезапно оборачивался против него же, не давая быть самим собой? Точнее говоря, новым самим собой?

По узкому переулку Казанова вышел на небольшую площадь и стал ждать. Никто не появлялся. Июльский зной, казалось, плавил крыши домов, соединяя их с небом.

Джакомо подошел к колодцу в центре площади — изящному сооружению из истрийского камня — и заглянул внутрь. Все в порядке: поручение, которое он дал утром, — оставить в колодце корзину цветов — выполнено наилучшим образом. Казанова надеялся, что проделал все это не зря.