Классная дама (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 27

Глава шестнадцатая

Я упиралась. Стоя практически на пороге, я рассказала Ветлицкому все, что узнала о смерти Калининой, и злился он всерьез. Классная дама его не занимала, и у меня все сильнее крепла уверенность, что умерла она неспроста. Терпение у Ветлицкого истощилось, он вызвал жандарма, и я, подчинившись грубой силе, покинула кабинет, успев заметить в отражении удивленный и даже восторженный взгляд себе в спину. 

Ветлицкий еще не знал о главном. Бутылочка, предусмотрительно спрятанная в моем саквояже, ждала своего часа.

Меня отношение Ветлицкого беспокоило в том смысле, что от него зависело все, от еды и тепла для воспитанниц до моего положения в академии. Я вспомнила, что не спросила, кто присматривает за мной, уже когда шла по лестнице. Наша досада с Софьей стала одна на двоих, только причина была различна.

Софья страдала из-за реплики Ветлицкого про слишком умных женщин и потому, что я его на эту реплику спровоцировала, а я — от разочарования больше в самой себе. Мы друг на друга дулись, но без азарта. Возница привез меня в академию, я попросила его подождать, велела Аскольду отнести коробки из экипажа в мою комнату и кинулась опустошать чемодан с дарами, о которых я не просила. Так, чтобы никто не догадался, мне нужно было передать мои заметки и бутылочку связному жандармерии, и как нельзя лучше для этого подходил чемодан. Я торопилась успеть до прихода Аскольда или его подручных с коробками, но не настолько, чтобы не остолбенеть при виде того, что для меня накупили.

— Что это? — пискнула Софья — впервые с того момента, как мы покинули жандармерию.

— Нижнее белье, я полагаю, — я поморгала — наваждение не исчезло. — Он же сказал, что поручил это женщинам-агентам… кому-то из них. Погоди, козочка, не верещи. Никто не хотел тебя обидеть. Как бы тебе сказать? Женщины-агенты в это время… то есть понимаешь, в основном они… не самого праведного поведения. На девять э-э…

— Называй вещи своими именами? — оскорбилась Софья.

— На одного агента жандармерии в стенах академии приходится девять агентов в публичных домах. Никто не собирался тебе намекать на непристойности, просто вот это вот, — я со вздохом подняла из чемоданчика и осмотрела жуткие кружевные панталоны противного бледно-розового цвета, — лучшее, что бедные агенты видели в жизни. Я клянусь, что исполнительница подошла к делу со всей ответственностью. Зачем ей настраивать против себя жандармов, когда это отличная крыша… то есть защита. Она купила тебе то, что с радостью надела бы сама, вот и все.

— Я не буду это носить.

— А придется, — я кинула панталоны к прочему белью, а потом вытряхнула все из чемодана на кровать и прикрыла покрывалом. — Потому что в нашем с тобой саквояже обноски, которые и не зашить. В конце концов, никто это непотребство не увидит. 

Софья со мной была не согласна. Я, не вступая в полемику, вытащила из глубин своего саквояжа бутылочку, кинула ее, свои записи и письма девочек в чемодан и начала писать Ветлицкому записку — содержимое бутылочки нужно как можно скорее проверить, и вот почему, и как раз под дверью завозились. Я приказала положить коробки возле порога, дождалась, пока Аскольд уберется, открыла дверь и запинала посылки ногой в комнату. Софья требовала глянуть хоть одним глазком, что там внутри, для меня же было дело в первую очередь. Помахивая чемоданчиком, я вернулась к подъезду и с громкой благодарностью неизвестной мне мадам попросила передать ей чемоданчик, уповая, что возница — жандарм — меня понял. 

— Не извольте сомневаться, Софья Ильинична, — гаркнул он браво, чем вышел слегка из своей роли — днем он вел себя несколько благороднее.

Я жестом подозвала его поближе.

— И еще передайте мадам, что мои… — я оглянулась на Аскольда, который опять стоял на посту и ловил каждое наше слово, и зашептала: — Откроете чемодан, найдете там письма институток, отправьте их, прошу. Я заплачу вам. Это важно. Важно лично для меня. А записки и бутылочку прямо сейчас свезите господину полковнику. Он знает.

Ветлицкий заявил, что ему плевать, но вот этому жандарму не зря платили деньги. Он понимал, когда подыграть, когда пойти навстречу, но в любом случае был безупречен на все сто.

— Синий гарус, — повторил он, чтобы Аскольд расслышал, и поставил чемодан внутрь экипажа. — Не сомневайтесь, Софья Ильинична, все будет сделано. Будьте здоровы, прощайте.

— Как вас зовут? — ухватила я его за рукав и говорила тихо, словно продолжая интимные переговоры насчет услуг швеи.

— Петр Асафыч, Софья Ильинична. К вам приставлен, вам буду и служить.

— Спасибо, Петр Асафович, — тепло попрощалась я и поспешила в академию — на улице холодало, постепенно растягивались облака, в просветы брызгали звезды — наутро должен был ударить сильный мороз.

Неужели они так и не увеличат этой ночью отопление в академии? 

За всю свою жизнь я ни разу не выглядела, как девица легкого поведения, просто потому, что это слишком утомляло. Но не проблема, козочка, мы это все переживем. Обязательно переживем, быть бы живу…

Я полагала, что в коробках шляпки, хотя успела заметить, что здесь нет культа головных уборов. Теплые вязаные шапки я считала необходимостью, но нечто на голове, вся суть которого в том, что это еще одно громоздкое украшение, принять было сложнее. Но нет, не шляпки, а обувь… 

— Сукин же ты сын, — сказала я, не то злясь, не то радуясь. Наверное, радуясь все же больше. — Они все-таки провели в комнате обыск. Но спасибо, что сообразили насчет ботинок, теперь нам с тобой есть что носить. Сразу несколько пар.

— А белье… — простонала Софья, и как мне показалось, она была близка от всего увиденного к потере сознания. 

— Забудь. Ветлицкий, да и любой мужчина, не отличит панталоны от чулок. 

— Откуда ты знаешь? — возмущенно завопила Софья так, что я едва не оглохла.

— Эм-м… Знаю.

Оставались моменты, которые Софья предпочитала у меня не выяснять. Я признавала за ней это право, да и была убеждена, что Ветлицкий рылся в моем исподнем не сам, а если и сам, то задрав голову к потолку. О нравах этого времени я знала только по книгам, но хотелось верить, что классики живописали хроники и от подлинных обычаев в своих романах отступали разве что ради красного словца. Чуть-чуть. И грела забота об агентах.

На ужин я явилась вовремя, и мне почудилось, что царит какая-то нервозность. И классные дамы, и старшие девочки были немного взвинченными. Я пристально всматривалась в лица Яги, Каролины Францевны Штаубе, Окольной… Что-то действительно произошло.

Я прошла вдоль стола моих малышек, отметила, что Трубецкая сидела рядом с Алмазовой, но не знала, специально ли или случайно так вышло. Кто-то из прислуги уронил тарелки, от звона все вздрогнули как от выстрела, и сердце у меня тоже зашлось. Я пропустила что-то важное, и что-то подсказывало, что это важное напрямую связано со мной.

Меня заподозрили? Уличили в связи с жандармерией? Нет, ерунда, это касалось бы лишь заговорщиков — заговорщиц, если Ветлицкий прав и заговор исходит отсюда, — но не обслуживающего персонала и старшеклассниц. Мои девочки, и те, постарше, и самые маленькие были спокойны как всегда, если можно назвать их спокойными, а не пришибленными…

— Софья Ильинична, дорогая моя!

Каролина Францевна делала мне страшные знаки. То ли просила подойти, то ли намекала, что мне намерены открутить голову. Кивнув Лариной, которая собиралась что-то спросить, и надеясь, что не она хочет просветить меня о случившемся, я не спеша, чтобы не вызвать лишних кривотолков, подошла к Штаубе.

— О, моя дорогая, это ужасно. Вы были в городе? Купили что-нибудь? 

Я страдальчески воззрилась на нее. Бестолочь, ну не из-за моей же отлучки и покупок такой переполох? «Конечно нет», — фыркнула Софья. Козочка, ты на меня все еще дуешься?..

Каролина Францевна вытолкала меня за дверь. Пока она на меня напирала, я печально думала, что классные дамы и преподавательский состав легко могут задавить меня массой. Исключение составит разве Яга, но у той увесистая палка… Беги, Софья, беги.