Маг 11 (СИ) - Белов Иннокентий - Страница 33

Гораздо сложнее другого добиться — чтобы квартальный сведения о его смерти не подал, чем может легко дезавуировать мою купленную паспортную книжку. Его внимание к этому умирающему уже привлечено, теперь он так просто про него не забудет.

То есть, я-то с ней могу долго кататься без проблем, но, если останусь на одном месте и привлеку к себе пристальное внимание за дела свои, многим очень мешающие, тогда меня по записям в ней легко смогут проверить и вычислить — что я не тот, кто должен быть.

Да, с этими записями о регистрации в разных местах появляется реальная проблема для меня.

Так, а что я могу сделать, чтобы не оставлять следа за собой?

Здесь про меня и мое новое имя будут знать бандиты и тот же квартальный. Он-то за деньги все забудет, а вот получившие хорошую трепку и весомый удар по самолюбию бандиты, возможно, не захотят это так оставить и пойдут дальше мимо того же квартального к его начальству. Да просто ему самому скажут дать ход делу о смерти и все.

С квартальным бандиты договорятся, стребовав с меня кучу денег за ущерб и полученный урон своему авторитету.

И ведь тогда все равно нет никакой гарантии, что не обманут или еще какую заподлянку не устроят.

Да точно устроят, вон как враждебно этот Гела взглядом зыркает, сто процентов устроят. Не простит он понесенных побоев, раненой руки и унижения, я это хорошо чувствую по его отношению.

Однозначно, с ними нет смысла иметь какое-то дело дальше и о чем-то договариваться сейчас, это абсолютно точно.

Поэтому я решаюсь на определенные действия в отношении умирающего и того же Гелы.

— Заплатили тебе хоть за документ? Хоть какую-то деньгу? — спрашиваю я больного.

Отвечать он не в силах и только кивает головой, измученно закрывая глаза.

— Сколько? Десять рублей? Двадцать? Тридцать? — медленно продолжаю я.

На двадцати-тридцати рублях мужик кивает головой, значит, где-то в этом пределе.

Ну, хоть не просто так отняли и то ладно. Ему жить всего день-два осталось.

На хрен ему тогда документы? На том свете без них обходятся.

А на эти деньги наступающую смерть себе как-то облегчит и похороны хоть какие-то может устроить. Чтобы не в яму грязную кинули в мешке, а отпели в церкви, записали в книгу и в гроб положили, как положено.

Чтобы остался какой-то след от него на земле и даже кто-то из детей смог его найти потом, ту же могилу отыскать.

Гела попробовал еще раз вырваться из захвата, но, в этот раз я его сам отпустил и еще подтолкнул, мол, давай проваливай. Не до тебя сейчас.

Теперь он мне не нужен, но, однозначно провинился передо мной, поэтому я не отдаю ему его же сто пятьдесят рублей и выпроваживаю за порог.

— В расчете! Обмануть хотели — поэтому деньги забираю! Будете здесь еще мелькать, ноги-руки переломаю. Я это могу, сам видел, — продолжаю говорить с местным акцентом.

Он что-то шипит на прощание и уходит, пытаясь заскочить на бричку, но, я его догоняю и останавливаю, направляя в сторону:

— Ножками топай! За поездку сам рассчитаюсь. Она мне еще нужна, — подталкиваю его мимо извозчика.

Можно потом и так извозчика найти, но, чего время тратить, когда он здесь уже стоит и ждет платы.

Бандит уходит, постоянно оборачиваясь и делая злобную морду, но, активно жить мне больше не мешает. Понял, что на гораздо более матерого хищника нарвался, что можно совсем довыступаться в этом безлюдном месте, поэтому только раненую ладонь все пытается плотнее забинтовать салфеткой.

Ладно, он скоро доберется до своих, тогда может попробовать организовать нападение на меня десятка, а то и двух своих башибузуков, если ему дать на это время, поэтому в течении часа нужно отсюда убраться.

А лучше дело не затягивать и исчезнуть еще быстрее отсюда.

Глянув на притихшего умирающего, как со свистом вздымается его грудь, я принял решение, но, первым делом вернулся к извозчику:

— Не вздумай уехать. Нанимаю тебя на весь день, заплачу хорошо. Еще и сверху выдам денег.

Дожидаюсь кивка извозчика и осматриваю все вокруг дома. Ничего особенного нет, заросли травы и несколько фруктовых деревьев за изгородью, никаких лишних свидетелей в округе не имеется.

Потом возвращаюсь в комнату, беру единственный тут табурет и подсаживаюсь к Ивану Романовичу Будову, как написано в паспортной книжке.

— Иван Романович! Ты жить хочешь? Вопрос тебе задан серьезный, безо всяких шуток, поэтому с ответом не спеши!

Исстрадавшееся, но, достаточно умное лицо взрослого человека дрогнуло глазами и недоверчиво посмотрело на меня. Кажется, приступ на время прошел, и он может немного говорить.

— У меня там половина легких плавает, — он кивнул на ведро, — Это уже не первое ведро.

Голос совсем слабый, но, говорит грамотно, одежда более-менее приличная у него. Ну, именно та, что одета сейчас — просто была приличной когда-то. Не падшая личность, вполне нормальный мужчина, которого здесь настигла неизлечимая болезнь. Или ее быстрое развитие.

— Зачем в Кутаиси приехал? Из-за здоровья?

— Да, работу на электростанции предложили, однако, еще в пути стало плохо. Нашел комнату, а на работу так и не явился, уже и не появлюсь, — рассказывает он единственному внимательному слушателю перед неминуемой смертью свою историю жизни.

Страшно умирать в чужом месте никому не интересным чужаком, хочется хоть с кем-то поговорить, может, письмо родным передать. Когда не сразу умираешь, а в течении нескольких дней из себя легкие выплевываешь по кускам — это особенно понятно.

Поэтому он даже рад слушателю, который зачем-то купил его паспортную книжку, только, ему уже на это знание все равно.

— Думал, еще пару лет протяну в хорошем климате, — шепчет умирающий.

Понятно, вполне приличный и технически образованный мужчина этот Иван Романович, раз при электричестве делами занимается. Такого стоит спасти и вернуть в жизнь — вот что я сейчас думаю.

Ладно, беру его с собой! Попробую решить этот вопрос вот так!

— Смотри, Иван Романович. Я сейчас тебя вылечу совсем, станешь как новенький пятиалтынный. Есть у меня в руках такая сила, бог мне много чего дал. Потом ты поможешь мне, немного вместе поживем, неделю или месяц, как получится. И дальше ты свободен.

Мужчина приподнялся на подушке на локте и потрясенно смотрит на меня. Ведь говорю я совсем невозможные вещи уверенным и спокойным тоном, как само собой разумеющееся.

— Кровью договор подписывать не нужно, я к нечистой силе отношения не имею никакого. Согласия я твоего и не спрашиваю, дело мое к тебе небольшое, тут никто не откажется никогда помочь. Поможешь документ мне получить в полиции, будешь свободен здоровый и с деньгами еще солидными. Вот и все, что от тебя требуется.

Спорить он, конечно, не стал, просто согласно кивнул головой.

— Давай, откидывайся на подушку!

И это выполнил беспрекословно, замер, недоверчиво косясь на меня сквозь веки.

Я достал камень из внутреннего кармана и начал лечение с его груди, где у него легкие расположены. Может, есть у него и много других, уже пораженных органов, но, сначала легкие приведу в порядок, остальное потом уже.

Через десять минут, потратив пятнадцать процентов маны, я скомандовал Ивану вставать:

— Здоров уже, как бык!

Мужчина, и правда, легко поднялся, чуть не запнувшись за ведро у грязной кровати и остановился, не зная, что сейчас делать.

— Так, ты собирай вещи. Все, сюда уже не вернемся. Эту одежду снимай, мокрая она вся и пахнет, одень что-то посвежее. Сейчас поедем в баню, чтобы ты помылся, потом уедем из города.

Поезд в Тифлис ходит не каждый день еще, всего два раза в неделю, поэтому нам нужно прожить где-то до завтра с этого момента. Расписание я уже хорошо изучил, по ранней весне пассажирские корабли еще в Крым не ходят, море слишком волнуется сейчас.

Спасенный не понимает, что с ним произошло, не споря, нервно собирается и переодевается. Я, чтобы его не смущать, подхватываю ведро и выливаю за домом его содержимое в кусты. Ни к чему оставлять в комнате свидетельства того, что Иван Романович был уже при смерти тому же квартальному и хозяину комнаты.