Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Брэйн Даниэль - Боярыня (СИ) Боярыня (СИ)

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Боярыня (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 31


31
Изменить размер шрифта:

Старичок-священник подошел к нам с корзинкой, куда Акашка положил некоторые дары — мед, орехи, сушеные ягоды, — и выложил их у подножия фигурки Милостивой. Приблизился служка, протянул священнику плошечку и деревянную ложку с длинной ручкой, священник налил в плошку мед, поставил между прочими дарами, и когда я уже хотела отойти, остановил меня легким прикосновением.

Что за…

Бред, галлюцинация, этого просто не может быть! Меда, орехов, ягод не могло стать меньше? Я хлопала глазами, ища тысячу рациональных объяснений, меня обманывало зрение: дары исчезали. Таяли неуловимо, и вот уже меда осталось совсем на донышке, и одинокий орешек закатился под фигурку… пропал. Я нашла в себе силы вдохнуть, заставила губы не дрожать, перевела взгляд на священника.

— Приняла Милостивая дары твои, боярыня, — тихо, почти неслышно произнес он. — И живи спокойно.

Да?.. Я откупилась или благодарила? И видела ли я в самом деле то, что видела?..

Мы провели в церкви пару часов, священник и певчие совершали обряд — не крещение и даже не нечто похожее, потому что никто не трогал детей, они тихо спали, убаюканные пением, у нас на руках. Церковники рассказывали, пели, выносили нам яства. Сыну моему и сыну Натальи подарили фигурки Пятерых — это было что-то вроде приобщения к силе и магии божеств этого мира. Прочитать, мне надо прочитать книги, а пока я наслаждалась прекрасными голосами, умиротворением и покоем.

Милостивая приняла мои дары. Наталья не утерпела, растрезвонила об этом по всему дому, и я не знала, куда деваться от восторгов челяди и обеих падчериц. Я не сомневалась, что это не чудо, что это бывает нередко, но, вестимо, дело было в скорости исчезновения подношений.

К вечеру явились сваты — я сидела в верхнем кабинете мужа; пока я была в церкви, набежали посыльные от купцов, мне предстояло разобраться с моими идеями, посчитать, начертить, подписать, оплатить, продумать то, что я еще не успела. Сваты были некстати, но не гнать же мне их, и я, сбросив бумаги на Акашку, спустилась к группе из трех разодетых человек. Пимен, конечно, напросился со мной — я не стала с ним спорить. Он же предложил занять большой кабинет боярина — я и тут согласилась.

Я понятия не имела, как сватовство происходило в моем мире в те времена, в которых я теперь существовала, но до меня дошло в полсекунды, что Пимен неспроста порастряс свои телеса по лестницам лишний раз. Никаких осмотров невесты, никаких церемоний: сваты вывалили кучу бумаг на стол в «людском», как его назвал Пимен, кабинете — огромном, холодном, наверное, чтобы просители на задерживались. И — да, без помощи Пимена я бы не справилась.

Сперва мы, я и суровый дядька — не чей-то родственник, а так назывался главный среди сватов — подписали обязательство других сватов не принимать, пока все не улажено и не оговорено и не подписано либо согласие на брак, либо отказ. Затем пошли пространные описания имущества жениха — мне поплохело: не то чтобы дьяк был богат, но барахла было в достатке, и мне пришлось детально ознакомиться со всем его исподним, верхним платьем, сапогами, шляпами с плюмажем и прочей мишурой… когда закончились страницы со шмотками, а бумаг у дядьки в руках оставалось еще столько же, я метнула на Пимена полный отчаяния взгляд. У меня там других дел полно, мысленно заорала я, избавь меня от пересчета вилок и ложек!

Долг главы дома есть долг главы дома. Уже совсем вечером, когда сваты ушли, закончив хвастаться богатствами жениха, Пимен неделикатно намекнул, что теперь наша очередь — давать опись имущества невесты, а затем и приданого.

— То есть они завтра опять придут? — У меня упало сердце. Анна все богаче, чем дьяк. Я скончаюсь от обилия тряпок.

— И завтра, и послезавтра, матушка, а потом все пересчитаем, все проверим, опосля они распишут, как деньги приданые тратить будут, как ты одобришь, а как и не дозволишь, потом подпишем…

Мне некогда было ждать, пока эта канитель кончится. Анна опасна — я должна ее устранить из дома самым выгодным для обеих сторон образом. Может, Милостивая знала мои намерения и дала мне понять, что ей по нраву такое решение?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ускорить нельзя? — взмолилась я.

— Так-то, матушка, до Пробуждения свадьбы на людях не играют, — смутился Пимен, но не то чтобы критично, скорее так, для проформы. — Вот после…

— Когда оно?

— Да месяца через три? Как снега сойдут, матушка. А когда они сойдут, то кому ведомо?

Это долго. Очень долго и очень рискованно, Анна в любой момент могла навредить моему сыну.

— А если без свадьбы? Без людей? Без гуляний? Как закончим с бумагами? — Мы вообще закончим с ними когда-нибудь?

— Можно и без гуляний, матушка, — безразлично пожал плечами Пимен, но с небольшим упреком добавил: — Только боярышня не оборванка какая, что люди-то скажут?

Не наплевать ли мне на них? На людей?

По совету все того же Пимена я на следующий же день обратилась за помощью к Фоке Фокичу. Некоторые церемонии — аналог нашего венчания, убранство невесты, стол для неимущих, дары в церковь и прочие, помимо пышного застолья, мы обойти никак не могли. Ушлый купец потер руки, произвел расчеты, взял за услуги немалый процент и, зараза такая, разнес известие о свадьбе по всему городу, потому что когда спустя несколько дней я, довольная, возвращалась со двора, где уже заканчивали приготовления в моем повивальном доме, меня встретила девичья истерика.

Характерные бесконтрольные взвизгивания и рев как в трубе отдавались в узком пространстве лестничной клетки. Дом грозил обрушиться. Мне навстречу неслась перепуганная Фроська — я ее, бедняжку, едва не снесла и грохотала по ступенькам своими уличными сапожками не хуже Пимена. Почти у самой двери в мои покои я налетела на удирающего прочь Федула — почтенного смирного старичка, которого Пимен как грамотного, но уже для баб и девок безопасного, прислал переписывать барахло. Оглохнув от криков, я успела подумать, что Федул, вероятно, закончил считать бабьи тряпки, и мне уже не сачкануть, придется приниматься за приданое…

Анна стояла посреди гостиной, задрав голову к потолку, и трагически трепала косы, вереща как ненормальная. Девки и бабы, помогавшие Федулу или же Марье, в зависимости от того, кто оказался расторопнее, лезли чуть не под стол и лавки. Я вздохнула, взмолилась Пятерым — пощадите мои барабанные перепонки! — подошла к Анне и, коротко размахнувшись, влепила ей пощечину.

Иногда главное — результат, а не бессмысленное сострадание.

— И чего ты орешь? — сурово спросила я, пока Анна хлопала зареванными глазами и пыталась сообразить, в чем причина внезапно наступившей тишины. Я почесала правой рукой левую кисть, Анна испуганно от меня шарахнулась. — Язык проглотила?

— Так позор-то какой, матушка, — всхлипнула она. — Навет какой! Чем я тебя прогневила, чем рассердила?

Я глубоко вдохнула и на выдохе медленно сосчитала до десяти. Мой успех как киноагента был не только в том, что я искала повсюду редкие, трудолюбивые, дисциплинированные дарования. Устойчивость психики, адекватная реакция на происходящее — стартовый капитал будущей кинозвезды, иначе все закончится очень быстро, с первой негативной статьей в паршивом таблоиде, с первым снимком без фотошопа в популярном профиле какого-нибудь любителя-неумехи.

— Вон все пошли, — скомандовала я. — А ты сюда иди. Иди, иди, эй, кто там, Фроська, Гашка, подайте боярышне воды лицо умыть, живо!

Я села, прямая как палка, сложила руки на коленях, терпеливо дождалась, пока Анне принесут воды и рушник и пока она умоется. Девки ушли, повинуясь моему властному жесту, Анна встала передо мной — голову повесила, косы растрепаны.

— Ну, говори, — велела я. — Чем тебе жених не мил, чем моя воля противна.

Если бы не их заговор против моего сына! Мне не в чем было обвинять дикарку-боярышню, знавшую лишь отца, челядь и эти стены. У Анны была возможность высказать мне свое недовольство и фактом брака, и женихом, и даже тем, что в гостиной обосновался Федул и истово рылся в господском исподнем. Прорвало ее только сейчас — я хотела узнать причину.