Каторжанка (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 20

Наутро шторм плескал на палубу, ветер зверствовал как в последний раз, я, кажется, покрылась инеем и со злорадством наблюдала, как трясутся остальные каторжники. Перед нами вставал оскалившийся черный остров — скалы, развалины форта и белый флаг. Был он, конечно, не белым, но соль покрыла его за столько лет.

«Принцесса» не смогла пристать к берегу, а может, не захотела. Она бросила якорь в бухточке, где шторм был слабее, и две широкие лодки отделились от берега. Я смотрела на них и ждала, что они перевернутся, но нет, и смешно было на это надеяться. Наверняка лодки, как и люди, на острове есть еще…

Под визги барышни Селивановой, под пристальный, полный странных эмоций взгляд моего мужа меня затолкали в первую лодку вместе с беременной женщиной и ее мужем, а также еще двумя каторжниками. В другую лодку усадили моего мужа, истеричку Селиванову и трех каторжников, и мы поплыли, проваливаясь в саму преисподнюю при каждой набегающей на берег волне. Токен работал — даже ледяная вода не причиняла мне беспокойства, а шубу, которую я все же решила забрать с собой, я протянула беременной подруге по ссылке.

Еще бы я дождалась от нее хотя бы «спасибо».

«Принцесса» издала короткий гудок и стала сниматься с якоря.

— Клятая! Изменница! Будь ты проклята во веки веков! — донесся до меня знакомый противный визг, и волна, внезапно выросшая позади второй лодки, словно слизала ее языком.

Глава одиннадцатая

Проглотив первую жертву, волна подлезла под нашу лодку, играючи вскинула ее к облакам, сыпавшим мелкой колючей крошкой, и я закрыла глаза: повезет — я смогу выплыть. Смогла бы, не будь на мне платье и цепи. Я не замерзну с токеном, но как плыть?.. Мы рухнули вниз, завизжала истошно беременная, нас окатило пеной и далеко отнесло от потерпевшей крушение лодки.

Два стражника, везшие нас, не проронили ни слова — не считая непрекращающейся ругани. Женщина вцепилась мне в плечо до боли, каторжники дернулись было к борту, и стражник заорал, замахнувшись на них веслом:

— Сиде-е-еть! — и выдал бранную тираду.

Головы и тела терялись в волнах — и навсегда пропадали. За опрокинутую лодку удалось схватиться стражнику, я всматривалась — где остальные, но они были, возможно, уже на дне, выбраться со скованными руками и ногами почти невозможно, плюс адский холод. Криков не было слышно — тонущие не кричат. Нас относило все дальше к берегу, лодку снова подкинуло на волне, и на самом верху я осознала, что мои желания поняты Вселенной неверно, но исполнены, я свободна — и я вдова. Один из каторжников рванулся и ткнул в воду ту самую трость с золотым набалдашником, которую я приметила раньше среди вещей, и я разглядела в толще воды все еще живого своего мужа. Лодку опять понесло на гребне, но полковник Дитрих успел уцепиться за трость.

Стражники не смотрели на нас — кто сдохнет, туда и дорога, они пытались удержать лодку от опрокидывания. Несколько метров нас тащило по верху с бешеной скоростью, волна у берега резко плеснула, лодка дала отчаянный крен, и спаситель вместе с моим мужем ушли под воду. От внезапного сильного толчка мы повалились друг на друга, лодку выплюнуло на камни, а два тела взамен уволокло на глубину.

Я чувствовала, что лодку тащат, и это было уже не море. Сперва на берегу очутилась лодка, потом схватили поперек спины лежащую поверх остальных меня — грубо, словно негодную вещь, и выкинули как на помойку. Я упала плашмя на мокрый камень, меня накрыло волной с головой, но море не рассматривало меня как добычу, удовлетворилось теми, кого уже сожрало. Было ли мне жаль людей?

Я понятия не имела. Не включалась эмпатия там, где я и себе не могла помочь. Я вся мокрая при такой низкой температуре, и даже токен не сможет меня спасти. Я извивалась, отползала от воды, и цепи тянули меня обратно.

— Эй, ты живая? — услышала я громкий окрик. Кто-то рывком поставил меня на ноги, хлопнул рукой по щеке. Я зашипела и вкатила ответную пощечину, плохо видя кому — море было соленым, как Красное, и разъедало глаза. — Ага, живая… Фокин, тащи сюда пузатую, пусть эта ее обхаживает, вон еще кто-то, ловите его!

Видела я размытые пятна. Под ноги с громким плачем свалилась беременная. Стражник толкнул ко мне еще кого-то, и тут же этот кто-то опрокинул меня на камни, схватил немощными ручонками за воротник и заверещал.

— Заткнись! — перекрывая все прочие звуки, завопила я, и руки мои кстати нащупали мокрую паклю волос. Выжила беременная и эта приставучая дрянь — а остальные? — Если ты не захлопнешься сию же секунду, я тебя закопаю!

Барышня Селиванова мечтала добраться до моей шеи — до шеи котенка Аглаи Дитрих, не зная, что Юлия Гуревич в два счета отвернет ей башку. В моем личном рейтинге идиотов Селиванова обошла всех на корпус — на пороге смерти лезть с пустыми разборками. На левую кисть я намотала длинные патлы, правой слегка заломила ей руку, и даже цепи мне не мешали. Хороший прием. Беспроигрышный, парализующий, Селиванова визжала, не в силах вырваться, любое движение причиняло ей дикую боль.

— Еще раз раззявишь пасть, еще раз я тебя здесь увижу, — шипела я, не уверенная, что она меня слышит за собственными ненормальными воплями, — еще раз! Уяснила? Тебе каторга покажется раем, клянусь. Поняла? — и я для эффекта дернула ее руку и волосы одновременно, а затем отшвырнула ее от себя. Час, два она ко мне не полезет, имелся бы у нее нож, уже пырнула бы.

Черт с ней. Я поднялась, шатаясь, слезы смыли наконец едкую соль, и видела я нечетко, но ориентировалась. Беременная — шубы на ней уже не было, ее муж и второй каторжник из моей лодки рядом со мной, все вымокшие, все дрожат. Как все это скверно. Корчится Селиванова, побывавшая в стылой воде, она тоже ведь не жилец. На берегу отплевывается стражник, второго вместе с опрокинутой лодкой вытаскивают на берег. «Принцесса» уходит, ей ни до чего дела нет, и тут я сообразила, что никто не выгрузил наши вещи. Такой мелочный способ обогащения?

Мои драгоценности. Впрочем, здесь я могу ими порадовать только чаек.

К лодке кроме стражника прицепился кто-то еще, и меня подмывало подбежать туда и посмотреть — кому повезло, кто любимец судьбы настолько, что она предпочла подарить его не костлявой, а каторге? Кто-то тучный и пожилой, похоже, один из ссыльных.

Но не мой муж. И не тот, кто протянул ему руку помощи и сгинул сам.

Дворянская честь и дворянская глупость. Я увидела собственными глазами то, о чем читала тысячу раз — насколько аристократия предсказуема, но использовать это вряд ли смогу. Здесь всем заправляют те, кто стоит за нашими спинами. Наши палачи, крупные мужики, похожие как братья, в одежде, которая удивительным образом не намокла — что это, магия? Такое возможно? На волосах и бородах стражников повисали свежие льдинки, а по курткам и штанам стекали струйки воды и высыхали на ветру, оставляя разводы.

— Все, пошли! — раздался хриплый окрик. — Что встали, колодники? Шевелитесь, если не хотите сдохнуть тут на радость ратаксам!

Как много желающих сожрать наши грешные души.

Дожидаться, пока я увижу ратаксов, а ратаксы — меня, я не хотела. Нас пинками, как стадо, погнали вперед. Берег был каменистый, неровный, с нанесенным за долгие годы крупным песком, и чем дальше нас отводили от моря, тем меньше становилось песка и появлялось все больше камня. Скользкого, покрытого солью, вот что здесь повсюду — соль, горькая, как слезы, и дорогая. Ноги то и дело теряли опору, над побережьем стояли стон, плач и как приговор — звон цепей. Из тех каторжников, кто оставался в сознании, я единственная молчала.

Токен по-настоящему волшебная вещь. Я будто попала на тропическом курорте под теплый освежающий дождь. Ветер дул мне в лицо, и я досадливо утирала рукавом выступавшие слезы. От песка и от ветра. Не жалко. Я клянусь, никого мне не жалко. Кто бы стал меня здесь жалеть.

Короткий путь до укрытия переживут не все. Я, возможно, не переживу его тоже, мне рано с надеждой смотреть в туманное будущее, его у меня запросто может не быть. Каторжники дергались как в припадке, с трудом переставляли ноги, падали, стражники подбирали их и ругались, орала и сотрясалась в судорогах Селиванова, беременная давно замолкла и рухнула, и тащили ее как мешок, ни о чем не заботясь. Идущий передо мной грузный стражник вдруг встал, замахал руками, останавливая остальных, и я обернулась, хотя и подозревала, что получу за это оплеуху. Два стражника побежали к кромке воды — там кто-то лежал, я вгляделась — человек в руках держит трость, и даже здесь, где солнца нет и в помине, золотой набалдашник блестит сам по себе.