Вестники дальних дорог (СИ) - Эльтеррус Иар - Страница 62

Опять взглянув на сестру, Килая закусила губу. Говорить с ней совершенно бесполезно, только глаза закатывает и бурчит, что это ее дело, кому и когда отдаваться. Майха стала такой после очередного изнасилования, когда банда Шаята ее по кругу пустила. Странно, с самой Киалой такое тоже случалось, ведь даже хорошую воительницу можно заломать и изнасиловать, но она не стала шлюхой после этого. А Майха стала.

Ладно, нечего переживать о том, что изменить нельзя. Пора идти к надвратной башне, сегодня ее дежурство. А потом, может, и паек выдадут. Обещали, по крайней мере. Дома почти нечего есть, одна сайгаховая крупа осталась, да немного растительного масла. Одна неприятность, после дежурства придется отдаться мужикам, хоть и очень не хочется. Позавчера они заявили, что если Килая продолжит выкобениваться, то ее турнут из городской стражи. А на что тогда жить? Что есть? На панель идти? Придется, другого выхода не останется. Так что то на то и выходит. Проще расставить ноги перед другими стражниками, чем потом искать клиентов и обслуживать всех желающих.

— Килая, смотри что мне дали! — с горящими глазами, чуть ли не пританцовывая, прощебетала Майха, доставая какой-то сверток из своей сумки.

Она протянула сестре что-то напоминающее толстенную книгу, та развернула тряпицу, в которую это нечто было замотано, и изумленно ахнула. Огромный шмат одуряюще пахнущего сала с чесноком и перцем, она такого уже лет десять не едала. Это кто же в городе завелся такой щедрый⁈ Откуда такая роскошь? Она не выдержала и спросила об этом у Майхи.

— Поспорила с Зайтом Бегаром, что выдержу всех его мужиков одного за другим, — немного смутилась та. — И выиграла!

— Сколько их было? — глухо спросила Килая, осторожно положив сало на стол и не замечая потекших по щекам слез.

— Тридцать шесть! — гордо ответила сестра.

— И ты можешь после этого ходить⁈ — изумилась воительница.

— Не очень хорошо, — вздохнула Майха. — Больно. Но ничего, отлежусь. У тебя где-то мазь была обезболивающая, смажь мне, пожалуйста.

Килая рухнула на стул и разрыдалась, представив каково сейчас ее бедной маленькой сестренке, как у нее все болит. Бандиты Зайта женщин никогда не жалели и пользовали их максимально жестоко, очень многие после них не выживали.

— Ну что ты, не плачь, ничего страшного, я все вытерпела, — растерянно пролепетала Майха, пытаясь утешить сестру.

— А что ставила со своей стороны? — подняла голову воительница. — Зайт на просто так спорить не стал бы…

— Тебе лучше не знать, — отвернулась Майта.

Увы, она знала, и хорошо знала, не раз видела трупы проспоривших этому подонку. Тот был людоедом и обожал заживо срезать с женщин самые мясистые куски, причем по их добровольному, прилюдно озвученному согласию. Именно на это согласие он всегда и спорил. Представив, что было бы, если бы дурочка проиграла, Килая тихонько завыла от ужаса и отчаяния. А затем, не выбирая выражений, рассказала Майхе, что Зайт делает с проигравшими. Та поначалу не поверила, видимо ее как-то сумели обмануть, а потом покраснела и неохотно пробурчала, что дело обошлось бы небольшим куском плоти, а уж это она бы как-нибудь вытерпела.

— Ой, дура ты дура! — в сердцах хлопнула по столу ладонью воительница. — Да не отпускает он жертв, начал бы резать, довел бы дело до конца! Видела я, видела, что от таких дур остается! Находили мы их трупы, у них внизу все до костей срезано было! Заживо! Ну чем ты думала, когда на такое соглашалась⁈ Ну вроде бы взрослая уже⁈

— Он сало показал… — смущенно пробормотала Майха. — Очень кушать хотелось… Вот и решила на все плюнуть и рискнуть, тем более, что он заверял, что отрежет только то, без чего можно обойтись… Обещал, что все равно сало отдаст… Вот и…

— Не делай так больше, прошу тебя, сестренка… — держась за сердце, попросила Килая. — Ты же меня с ума сведешь…

— Не буду… — опустила голову Майта.

— Ты, надеюсь, хотя бы подруг туда не потащила?

— Нет, они не захотели, побоялись.

— Умнее тебя, значит, оказались, — тяжело вздохнула воительница. — Счастье еще, что Зайт относительно честный, всегда держит свое слово. Увидел, что ты выдержала все, что должна была по спору, отдал сало и отпустил. Другой бы на его месте все равно тебя прикончил. Не любят мужики проигрывать, ой как не любят. Ладно, мне пора на дежурство. И… скажи, что делать, чтобы не натереть себе все, когда мужиков много?

— Стражники тебя дожали? — сразу поняла в чем дело сестра.

— Дожали, сволочи… Сказали, что или даю всем желающим, или могу идти на хрен… А это панель, сама понимаешь…

— Возьми тогда остаток масла с собой, как сухо станет, смажься, я не раз так делала. Все легче будет, чем всухую. Их сколько всего?

— Девять… — поежилась Килая. — Все из моего десятка. Если других не позовут, а они могут, меня многие гордячкой считали и теперь охотно унизят. Одно слово — сволочи! Я их товарищами боевыми считала, а они… А!.. — она обреченно махнула рукой. — Будь оно все проклято! Знала бы ты, как мне надоела эта жизнь! Как мне сейчас тошно!

— Знаю, поверь, — горько усмехнулась Майта. — Мне не менее тошно, я только вид делаю, что все хорошо. Ладно, к демонам все это. Где там мазь была?

Полечив и уложив сестру спать, воительница направилась к казармам стражи, действительно захватив с собой остатки растительного масла в крохотном кувшинчике с пробкой. Ей было физически плохо от ощущения предательства тех, кому верила. Даже капитан Барис, перед которым она преклонялась за непревзойденное боевое мастерство, собрался участвовать в ее изнасиловании, а иначе назвать то, что ей предстояло, женщина не могла. Ее вынудили гнусным шантажом. Что ж, они получат безучастную ко всему куклу, которая не дернется и не застонет. Хотят такого? Будет.

У входа в казарму Киалу встретили гнусными ухмылками и скабрезными шуточками. Она тихо удивлялась про себя, что раньше не разглядела гниль в тех, кого считала чуть ли не братьями. На их поведение воительница не обращала внимания, поскольку людьми больше не считала. Так, бабуинами.

Увидев непроницаемое, мертвое лицо и пустые глаза Киалы, капитан Барис укоризненно покачал головой. Вот что она творит, идиотка? Нельзя же так! Парни теперь специально постараются побольнее уязвить ее, чтобы добиться реакции! Ну зачем она это делает⁈ Неужели не понимает?

— Да что ж ты такая дура-то, Киала? — не выдержал старый воин. — Неужто непонятно, что не тешила бы ты свою гордыньку, не строила из себя незнамо кого, давала бы одному-двум парням раза три в декаду, то ничего бы этого не было⁈ Парни бы, наоборот, делились с тобой, чем могли. Ты просто достала всех своим поведением дурным! И теперь вместо того, чтобы весело пережить, пошутить, принять последствия, ты опять аристократку из себя корчишь! Выглядишь, словно говно унюхала! Тебя ж только за эту морду, кирпича просящую, измочалят!

— Гордыню? — горько усмехнулась женщина. — Я их братьями считала, а они бабуинами оказались… А!.. Делайте, что хотите. Вот она я, имейте. Вытерплю.

— Ой, дура… — вздохнул Барис. — Да не будь ты такой! Сделай лицо попроще, улыбнись парням. Да, все равно поимеют, настроились уже, но с шутками и прибаутками, весело, а дальше по одному-двое будут, не больше. И относиться к тебе станут хорошо.

— Выходит то, что я многим из них жизнь спасала, ничего не стоит? — горько спросила Киала. — Им главное меня как бабу попользовать? Да?

— Дура! — в третий раз повторил капитан. — Да если бы не это, тебя бы еше год назад на место поставили! Ты что, не понимаешь, что парням тяжко? Ходит между ними эдакая красавица и жопой своей пышной вертит, им только слюни пускать остается и глаза набок свернуть! И не тронь ее! А у них почти всех жены погибли, за шлюх платить нечем, пайка едва для детей хватает, а они же живые, им тоже хочется! Тебе уж и так намекали, и эдак, и прямо говорили, нет, строит из себя недотрогу! Вот на кой ляд? От тебя убыло бы, что ли, ежели бы ты до парней снизошла? Выбрала бы себе двух-трех, давала им иногда, остальные бы и отступились. Но ты же у нас гордая! Вот и допрыгалась. Хоть сейчас пойми и поведи себя иначе! Весело и с огоньком, шути с каждым, говори, что тебе с ним хорошо. Сделай вид, что тебе нравится, подмахни. Не лежи неподвижно с мертвой мордой! Завтра парням стыдно станет, я их знаю, они с тобой носиться станут, как с писаной торбой, вкусненьким потчевать и в бою беречь!