Сражайся как девчонка (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 39

В подтверждение он показал нам ножик — больше похожий на перочинный. Много таким не нарежешь, но все не руками рвать. Я нахмурилась: что-то сверкнуло на миг и навело на тут же пропавшую мысль. Что именно? Пойму, ухвачу разгадку целиком.

— Дай посмотреть, — предложила я, и Фуко без возражений отдал ножик.

Рукоятка помещается мне в руку, лезвие длиной сантиметров пять-шесть. Я с предосторожностями потрогала лезвие: тупое. Убить можно, резать затруднительно. Но Бриана убили не этим ножом.

Анаис обернулась, протянув мне руку.

— Дай-ка, — потребовала она. — Мне нужно кусочек фитиля горящего отрезать. Не совать же мне кресало в кучу дерьма.

Ару выпихнул доктора и Мижану в лаз.

— Я болен! — завопил Мижану из бездны. — Я себе все переломаю!

— Вот доктор тебя там и вылечит, — утешил его Ару. — А ну пошел!

Анаис ругалась уже в полный голос: кресало она зажгла, но отрезать горящий фитилек ей никак не удавалось. Нож был слишком тупым, он даже не рвал фитиль, а оставлял на нем заломы — и только. Перед моими глазами мелькали кусочки пазла, которые я никак не могла сложить в нужном порядке. У меня ведь есть готовая картинка, так что не так? Что я упускаю?

Анаис плюнула, сообщила мне, что за результат не ручается, оторвала руками который уже по счету кусочек с пеленки, в которую заворачивать теперь можно было разве что хомячка, подожгла его и бросила на кучу. Тряпка тлела, дерьмо и не думало заниматься.

— Ну, я предупреждала, — разочарованно протянула Анаис. — И эти двое уже ушли, а кроме них руки в дерьмо совать никому не стоит.

Тряпка вспыхнула вдруг, обдав пламенем кучу, у меня заслезились глаза от резкой вони, Мишель громко крикнула «фу-у!», Анаис замахала руками, а я, избавленная от резкости восприятия, сложила пазл за доли секунды.

Хлеб. Я приблизилась к столу, утерла рукавом слезы.

— Верни нож?

Если мой следственный эксперимент удастся, все поймут все без слов. Я надавила лезвием на целую еще буханку, толстая корка не поддавалась, я нажала сильнее, короткими движениями, с усилием, начала резать, сыпались крошки, срез получался неаккуратный. Точно такой же, как на буханке, в которой уже не хватало порядочных размеров куска.

Когда ты учишься — ты боишься. Все знаешь, но применять знания страшно. Рука становится крепче, глаз вернее, и каждый успех ты празднуешь как второе рождение. Эйфория от понимания, что все вышло как надо и даже лучше, застит взгляд, взрывает мозг и трясет уставшее тело. Мир кажется ярким и прекрасным, жизнь удивительной, свершения становятся по плечу, и тем сильнее бьет последующая неудача.

С опытом эмоции пропадают. Вышло — прекрасно, не вышло — попробуем как-то иначе. И потому я не испытывала ничего, кроме удовлетворения и скрытой гордости. Хотя бы этими чувствами надо питать свое эго, чтобы быть и дальше готовым покорять Эверест.

Я подняла голову и посмотрела на Фуко. Как там сказал Рош в первые минуты нашего с ним знакомства?.. «Смотрите, чтобы Фуко не протянул свои руки дважды».

— Я не могу! — взвизгнул Фуко, опять начиная пятиться. — Я не могу ничего с этим сделать! Я голоден! Я постоянно хочу есть!

Нет ничего опаснее, чем признаться, что ты только что предал всех, кто с тобой в одной лодке. И не те времена, чтобы тебя внесли в черный список, удалили из «друзей» и запретили переступать порог. Беги, глупец, у тебя есть целых три шанса: через окна ты не пролезешь, ножа у нас нет и Ару не станет тратить на тебя пулю.

— Он болен, — негромко, но веско заметила я. Чем? Да чем угодно от глистной инвазии до гипертиреоза. Придет клистир, напугаю его этими терминами. — Вернется доктор, у него и спросим чем.

— Я болен, да, болен, — быстро, на коротком дыхании, признавался Фуко. — Мне все время хочется есть.

Люсьена сочувственно кивала головой. Анаис ее сострадания не разделяла.

— А нам что теперь есть? — угрожающе спросила она металлическим голосом. — Тебя, болезный? Тебя нам надолго хватит.

— Никакого каннибализма! — объявила я во весь голос. Непонятное слово, не страшно, переживут. — И… разошлись все, все работаем. Кому нечего делать — я вас займу.

— Иди к дерьму сядь поближе, — Анаис грубо толкнула Фуко в плечо, и тот съежился. — Аромат его хорошо от обжорства лечит.

Я вернулась на пост возле окна. Ветер гонял по крепости ошметки краденого барахла и птичьи перья, крепчал, выл, и матросы забились в скалы, а звери покинули разволновавшееся море. Пенились белые буруны, воюя с ливнем, растекались по камням плевками, с шипением сворачивались, как змея перед броском.

Я ждала настоящую бурю. По всем предвестникам — скоро грянет.

Возникла проблема новая: у нас недостаток еды. Да, нас стало меньше, но не настолько, чтобы оставшийся хлеб и нога… чья нога? Я не привыкла есть то, чему не знаю названия и к чему не приложили заявленный, как минимум, состав, но кто меня сейчас спрашивает? Чтобы остатки еды помогли нам продержаться до прихода помощи. Если эта помощь придет, если они вообще свернут в крепость. Надежда была на то, что канвары уберутся, завидев…

Стоп.

Я напряглась, даже прочертила обломанными до крови ногтями по стене и не ощутила боли. Канвары реагировали на оружие в руках стражи, и я сама смогла в этом убедиться, когда мы драпали от них в первый раз. Но сейчас они вопреки всему, что мне рассказывали, не только кучковались возле крепости, но и проникли туда без криков. Что с ними такое?

Ответ напрашивался сам собой: им нужно что-то в крепости. А мне что нужно?

— Симон? — позвала я, не покидая поста. — Спроси у Анаис, из чего мы можем сделать длинную тонкую веревку? Она даст тебе кусок ткани, нарвешь его и свяжешь… настолько тонкую веревку, как сможешь, хорошо? И прибереги немного хлеба.

Я любила рыбалку как способ уединения. Если люди и есть, то они там молчат. Но последний раз я была на рыбалке еще когда жила на море, да и то я предпочитала дышать воздухом, наслаждаться тишиной и спокойно думать. Я не то что не поймала ни единой рыбины, у меня даже удочка была без крючка: зачем мне вещь, которая может нанести травмы, если я не собираюсь ее использовать?

— Что ты хочешь сделать?

— Рыбу ловить, — мрачно буркнула я. — Была мысль насчет яиц вон тех тварей, но уж больно там много самцов и канваров.

— А рыбу ты откуда будешь ловить?

— Уйду подальше. — Если уйду, хмыкнула я. Я собираюсь подвергать жизнь опасности? Не в первый раз. А у меня есть выбор? Да. — Меня больше волнует, будет ли рыба клевать.

— Не будет, — со смешком ответил Симон. — Рыба же не дура. Веревку будет видно.

— А на что вы вообще тут ловите рыбу? — не подумав, спросила я и прикусила язык, но, кажется, не сказала ничего лишнего. Решит, что «тут» — в этом краю. — И что вместо крючка?

Симон нахмурился, почесал голову. Я вздохнула: то, что я себе ничего не чешу, просто отсрочка. Будут и вши, и язвы, и все прелести этого века. Даже если я потом, когда-нибудь, вдруг, напялю на себя роскошное платье и диадему. Я незаметно для Симона нюхнула свою подмышку и отметила, что только вонь отовсюду мешает людям от меня шарахаться.

— Бечевка нужна, а крючок… можно из любой деревяшки сделать. Только ты все равно не пройдешь никуда, — подытожил Симон. Хороший парнишка, из него выйдет толк, если учить…

«Тут рыбы нет!» — «Да кто это говорит?» — «Директор катка!» Смешно, конечно. Тут рыба есть. И мясо есть. Вон оно, разлеглось под дождем, чистое, вкусное…

— А кто-нибудь пробовал есть вон тех тварей?

— Кратов? — Симон почесал голову с другой стороны. — Ну, это надо ждать, когда появятся выводки.

— Птенцы?

— Ну какие птенцы? — И этот пацанчик смотрит на меня как на идиотку. Знакомо, очень знакомо. — Выводок. Они же не птицы!

А яйца кладут как эндемики Австралии? Яйцекладущие млекопитающие? Как попали в наш — мой прежний — мир, кстати, такие уникальные звери?..

— Взрослых есть нельзя?

— Не-а. Они жесткие. Ну, вон, твои туфли из кого?