Тайна замка Аламанти - де ля Фер Клод - Страница 6

— Джованни, — ответил он, и даже в полумраке коридора было заметно, как мальчик покраснел. — Я — паж вашего отца.

Должность пажа у графа могла принадлежать лишь мальчику дворянского рода. Я знала это. Но в тот момент не придала тому никакого значения. Мне было весело, радостно осознавать себя лицом значительным, к которому обращаются мальчишки с почтением, а взрослые женщины позволяют себя бить, поэтому уже нарочно, лишь чтобы еще сильнее смутить пажа, чмокнула его в другую щеку, и побежала, приподняв пальчиками подол своего тяжелого платья, вслед за медленно уходящей, но прислушивающейся к нашему разговору служанкой.

Когда Лючия открыла дверь в мою спальню и прошла вперед, я обернулась — пажа в коридоре не было.

«Куда он подевался?» — подумала я, не зная еще, что это неожиданное исчезновение мальчишки является лишь началом цепи тайн, которые обволокут меня в этом замке и не раз напомнят о себе во время моих бесчисленных скитаний.

— Заходите, сеньорита! — сказала Лючия. — Я дам вам рабочее платье.

Слова эти означали, что свои старые лохмотья в этом доме мне больше не носить. И это меня почему-то огорчило.

Лючия легко и быстро помогла мне справиться со снятием парчово-каменного панциря, а потом, напялив поверх дамской шапочки вяленый тюрбан, всунула мое тело в самый настоящий костюм ремесленника: в длинные кожаные штаны и в валяную куртку. Точно такие видела я однажды на проезжающих через нашу деревню кочевых кузнецах, не принятых в городскую гильдию и живущих мелкими заказами в дальних селах. Было смешно и любопытно рассматривать себя в висящем напротив моей кровати зеркале, выглядевшем еще более внушительным, чем то, что висело в трапезной. А уж когда поверх одетой на меня мужской одежды Лючия навесила кожаный фартук — местами прожженный, местами покоробившийся, остро пахнущий не то лекарствами, не то ядами — восторг переполнил меня:

— Как здорово! — воскликнула я. — Еще мне в руки молот — и я буду настоящей кузнечихой, — и чихнула при этом.

— Будь здорова! — услышала за спиной голос графа.

Сердце мое радостно встрепенулось. Обернулась.

Граф стоял спиной к двери, улыбался в усы. Значит, ему не показались кощунственными мои слова (кузнецы ведь, говорили в нашей деревне, водятся с дьяволом), как, по-видимому, подумала Лючия, нахмурившееся лицо которой отразило эти мысли. Он улыбался — значит, я сказала вовсе не глупость. И значит, в постели с ним Лючия главенствовать не может.

Но как мог граф оказаться здесь, если в комнату во время моего туалета никто не входил?

Обо всем этом я успела продумать в считанные мгновения.

— Тут что — потайной ход? — осенило меня.

Граф вновь захохотал и, отсмеявшись, щелкнул меня по носу. Потом, даже не взглянув на Лючию, приказал:

— Пошла вон!

И та молча исчезла за дверью.

— София, — мягко сказал граф, когда мы остались одни. — Ты — девочка догадливая. Но для светской дамы чересчур откровенна. А это значит — неумна. Понятно?

Я отрицательно замотала головой.

— И обезьяньих движений не делай никогда, — продолжил он уже жестким голосом. — Если потребуется твой ответ — говори языком. Ясным итальянским языком. Понятно?

— Понятно… — с трудом произнесла я, и с еще большим трудом добавила, — … папа.

— Об этикете поговорим потом, — продолжил он, словно не заметив этого столь важного для меня слова. — А пока запомни: речь дамы должна быть громкой, певучей, привлекающей к себе внимание. Но не скандальной, без визга и прочей бабьей чепухи. Понятно?

— Понятно, — сказала я, и тут же почувствовала, что вместе с голосом возвращается и было покинувшая меня смелость. — Только для того, чтобы учиться именно этому, зачем переодеваться мне в мальчишескую одежду?

Фартук был привязан за спиной тесемками и я чувствовала, как он, прижимаясь к моей растущей груди, волнует меня при каждом вздохе.

Граф расхохотался, шлепнул меня по плечу с такой силой, что я упала прямо на пол и больно ушибла локоть о каменные плиты. Сами собой, изо рта моего высыпались проклятия вперемежку со словами, которыми пользовались у нас в деревне направо и налево, хотя всем было известно, что вслух произносить подобные выражения грешно, ибо настоятель церкви нашей требует от сквернословов лишних молитв после исповеди и пары яиц в месяц во спасение души.

Граф подал руку, помог подняться на ноги.

— Больше чтобы не слышал от тебя подобного, — сказал. И в голосе его звучал металл. — Бранью выражают свои чувства простолюдины. А тебе, быть может, предстоит стать Аламанти.

То, как он произнес свое родовое имя, поразило меня. Никто и никогда на моей памяти не говорил о своих предках с таким почтением и такой гордостью. Это было слово, произнесенное титаном, стоящим на плечах еще больших титанов. Тогда я еще не поняла его правоты, а лишь почувствовала ее, потому затрепетала.

Граф подошел к раскинувшемуся по всей стене спальни зеркалу, тронул что-то сбоку — и огромное отражение моей комнаты поплыло в сторону, открывая за собой черный провал.

— Это потайная дверь, — пояснил он. — О том, что замок наш полон тайных ходов, знает каждый. Но где находятся входы, знают только избранные.

— А если не смогу?.. — спросила я, и не закончила фразы.

— Да, — кивнул граф. — Ты правильно поняла. Если ты окажешься недостойна рода Аламанти, ты умрешь. Твоя мать осталась жива только потому, что носила тебя под сердцем. Ты же слишком мала, чтобы плодоносить. Прошу, — указал он мне галантным движением в темноту.

Мы пересекли три неглубокие канавки в каменном полу, вдоль по которым сдвинулось зеркало, и шагнули на ступень, которая тут же под нашим весом просела. Раздался скрип — и зеркало за моей спиной вернулось на место, оставив нас в кромешной тьме вдыхать спертый запах подземелья и вслушиваться в стук бешено бьющего в моей груди сердца.

— А ты смелая, — произнес граф громким и гулким от эха подземелья голосом. — Даже рука не дрожит. Иди вниз. Здесь двенадцать ступеней.

И я сделала шаг вперед и вниз. Первая ступень…

Граф отпустил мою руку — и в этой тьме словно пропал. Я больше не чувствовала ни дыхания его, ни присутствия, не видела ничего, кроме темного и разом сократившегося пространства, в котором жили лишь мой собственный страх да густая липкость стен. О потные камни мне приходилось касаться, чтобы не потерять себя в пространстве и не упасть.

Шестая ступенька оказалась выщербленной как раз посередине — и я чуть не полетела кубарем, соскользнув по ней, но все же как-то сумела сохранить равновесие и удержаться на ногах. Зато легкий шум от неслучившегося падения как-то взбодрил меня, заставил осмелеть. Седьмую и восьмую ступеньки я буквально проскочила на одном дыхании. А вот на девятой задержалась.

Была та девятая ступенька столь широкой, что мне пришлось трижды переступить по ней вперед, предварительно медленно продвигая ногу. Тем не менее, когда я все же достигла предела, грань прервалась так неожиданно, что я едва не вскрикнула. Но вовремя вспомнила, что где-то стоит граф во мраке, прислушивается — и подавила крик.

Передохнув, я стала медленно опускать ногу на десятую ступеньку. Это продолжалось тоже довольно долго, ибо оказалась она на глубине моего колена. Будь я не в костюме ремесленника, а в своем платье, то наверняка бы сверзилась и набила синяки и шишки.

Эта самая десятая ступень показалась мне столь узкой, что я чуть не упала с нее, хотя вряд ли ее размеры отличались от первых восьми. И мысль об этом даже развеселила меня.

Осторожно спустившись еще на две ступеньки, я оказалась, судя по всему, на ровной площадке. Вместо камня под ступнями проскрипел песок. Протянула руку — и наткнулась на вертикально поставленные доски, стянутые между собой железными полосами.

«Дверь», — поняла я.

На высоте лица нащупала металлическое кольцо. Взялась за него и потянула на себя.

Дверь без скрипа, будто только что смазанная, пошла навстречу, впуская в подземелье свет от факелов, развешанных по периметру довольно большой, но из-за обилия столов, шкафов и непонятного назначения на них предметов казавшейся недостаточно просторной комнаты.