Осуждённые грешники (ЛП) - Скетчер Сомма - Страница 9

Он большая белая акула, которая собирается проглотить меня целиком.

Мой пульс учащается в горле, а руки становятся липкими. Два провала за одну неделю. Ужасно для такой везучей девушки, как я.

Чувствуя тяжесть поражения в животе, я бросаю чемодан на ступеньку и разглаживаю атлас украденного платья. Внешне я спокойна, но внутренне все мои органы трепещут от нового плана. Моя изначальная игра больше не прокатит, мне нужно что-то менее убогое. Что-нибудь, что снизит вероятность того, что меня могут выбросить с пирса в Бухте в мешке для трупов.

Думаю, я приступаю к Третьему Акту.

— Ну, раз ты настаиваешь, — огрызаюсь я тоном, который не отражает панику, подступающую к моему горлу. От веселья Рафаэля у меня краснеют щеки, в то время как я возвращаюсь к бару и сажусь.

Дэн ловит мой взгляд и слегка печально качает головой, выражая то, что я уже поняла: я в полной заднице.

Большие руки Рафаэля хватаются за табурет рядом со мной, затем он отодвигает его от стойки, как будто он ничего не весит. Он подтягивает брюки и присаживается на край. Слегка кивнув Дэну, он кладет предплечья на колени, сплетает пальцы домиком и купает меня в своем внимании.

— Расскажи мне больше об этой игре.

Мои глаза невольно скользят к нему. Его взгляд светится тихим удовольствием, и, внезапно, я вспоминаю, как однажды взяла в библиотеке Морскую биологию для чайников. Там был целый раздел о больших белых акулах и о том, как они могут определять сердцебиение в воде. Он слышит, как я колочусь от страха, и наслаждается этим.

Несмотря на то, что я нахожусь на дне ямы без лестницы, моя гордость вспыхивает, как отвратительная сыпь. Я сжимаю челюсти и поднимаюсь на ноги. Не прерывая зрительного контакта, снова снимаю шубу, и на этот раз я действительно вижу, как его взгляд согревает всё моё тело. Он спускается от узких бретелек на моих плечах к впадине бедра, вниз по всей длине моей обнаженной правой ноги и останавливается у ботинок Doc Marten. Каждый сантиметр, который он поглощает, закладывает ещё один кирпичик уверенности в моей груди. И трепещущее чувство в моем животе, но я пытаюсь это игнорировать.

Он просто мужчина, ради всего святого. Конечно, мужчина с печально известной фамилией, окруженный телохранителями, которые могли бы разрубить меня на куски и запихнуть в мой чемодан, но, тем не менее, мужчина. И под поверхностью все они, блять, одинаковы.

Я прислоняюсь к барной стойке и провожу своим кулоном вверх-вниз по цепочке. Игра. Точно. Я выбираю наименее убогую тактику и надеюсь на лучшее.

— Это не столько игра, сколько... викторина.

Дэн ставит на стол два напитка. Один — виски, другой — ярко-желтый и в бокале для коктейля. Я бросаю взгляд на глазированную вишню и розовую вьющуюся соломинку.

— Поменял напиток?

— Поменял твой. Мартини с лимонными каплями сложнее захлебнуться.

— Восхитительно, — сухо парирую я.

Мне было наплевать на выпивку. Кроме того, у меня есть подозрение, что если я сделаю хотя бы глоток, есть большая вероятность, что я проснусь прикованной к батарее где-нибудь в темноте и сырости.

— Викторина. Расскажи мне больше.

— Пять вопросов. Если ты ответишь на любой из них неправильно, я заберу твои часы.

Он приподнимает бровь и ухмыляется таким образом, который я уже успела возненавидеть.

— А если я отвечу правильно?

— Не ответишь.

Грубоватый смешок срывается с его губ, и когда он потирает свои большие руки, его бриллиантовые запонки дразнят меня. Как я раньше не поняла, кто он?

— Ты самоуверенная штучка.

Штучка. Дрожь недовольства пробегает по моему позвоночнику. Малышка попадает в ту же категорию, что и милая и дорогая. Покровительственные выражения, используемые мужчинами, чтобы сбить женщин с толку.

Это заставляет меня хотеть обобрать его карманы так сильно, как я только могу.

— Давай начнем.

Он, конечно, уверен в себе.

— Ты не хочешь услышать подвох?

— Есть подвох?

— Всегда есть подвох, — говорю я спокойно, игнорируя то, как его голос становится мрачнее. — Ни один из моих пяти вопросов не является вопросом с подвохом. На самом деле, ответ на каждый из них очень прост. Однако подвох в том, что ты должен отвечать на каждый вопрос неправильно. Если ты ответишь правильно, ты проиграешь, и я получу эти прекрасные часы с твоего запястья, — я протягиваю руку в промежуток между нами. — Они бы хорошо смотрелись на мне, ты так не думаешь?

Он рассматривает мою руку с легким безразличием, затем поднимает взгляд на меня. Нетерпение мерцает, как пламя, в его радужках.

— Ладно.

— Ты играл в эту игру раньше?

Его напиток на полпути к губам, когда он останавливается.

— С твоей стороны было бы неумно держать меня за дурака, дорогая.

Дрожь пробегает по мне.

— Мы ещё не начали. Ты можешь ответить правдиво.

Он на мгновение задумывается, затем глотает и ставит стакан на стойку.

— Тогда нет, не играл.

По моей коже пробегает пьянящий порыв, смесь возбуждения и опасности.

— Вопрос первый. Где мы сейчас находимся?

Он колеблется.

— На луне.

— Вопрос второй. Какого цвета мои волосы?

Его взгляд скользит вверх, к моему неряшливому пучку на макушке. У него перехватывает горло, и он бормочет что-то, что едва слетает с его губ. Что? Но прежде чем я успеваю придать этому значение, он выпаливает ответ.

— Синего.

— А какого цвета твои волосы?

— Блондинистые.

— Блять, а ты хорош, — бормочу я, заправляя выбившуюся прядь за ухо.

— Я хорош во многих вещах.

Хрипловатый намек в его тоне заставляет мой пульс на секунду остановиться. Что-то теплое касается моего колена, и когда я смотрю вниз, я понимаю, что это его собственное. Он сидел так близко минуту назад?

Не обращая внимания на жар, бросающийся в лицо, я продолжаю.

— Хорошо, сколько вопросов я тебе задала?

Он барабанит толстым пальцем по барной стойке в три раза медленнее, чем бьется мое сердце. Он проводит костяшкой пальца по всей длине своей скулы, прежде чем сказать окончательно: — Двенадцать.

Я выдыхаю так сильно, что выбившиеся волосы, обрамляющие мое лицо, трепещут.

— Дерьмо, — бормочу я себе под нос, осматривая комнату.

Рафаэль смотрит на меня с тихим ликованием. Он берет стакан, медленно вращая жидкость запястьем.

— Жарко?

— Да, потому что ты жульничаешь, — огрызаюсь я в ответ.

Водоворот прекращается.

— Прости?

По холодку, сквозящему в его словах, я понимаю, что ответить, что извинения приняты, было бы не самым умным решением.

— Ты слышал. Ты жульничаешь.

Он ставит стакан на стол.

— А ну повтори, — мягко говорит он, но его взгляд совсем не мягкий.

Я борюсь с желанием извиниться, даже если это просто для того, чтобы снять напряжение, нарастающее у меня под грудной клеткой, но это сработает, только если я удвою усилия.

— Я сказала, что ты жульничаешь. К тому же лжец.

Его челюстные мышцы сводит спазмом.

— Лжец.

— Ага. Ты говорил мне, что раньше не играл в эту игру, но ты играл, не так ли?

— Я уже говорил тебе, что нет.

Проходит секунда. Она превращается в две. Мы смотрим друг на друга, пока густое и липкое осознание просачивается в маленькую щель между нами.

Это был мой пятый вопрос.

Интересно, слышит ли он биение пульса у меня на висках или неровное дыхание. Если он и слышит, то по суровым чертам его лица этого не видно.

Я люблю побеждать. Ощущение того, что ты попала в цель, вызывает привыкание, как любой наркотик. Но сегодня вечером мой кайф улетучивается от ощущения смыкающихся стен. Когда я поднимаю глаза, с нарастающим ужасом понимаю, что это не стены, а команда безопасности Рафаэля, образующая вокруг нас медленно движущийся круг.

О, черт.

Но затем Рафаэль поднимает руку. Это такой тонкий ход, что я бы его не заметила, если бы не блеск его кольца с цитрином, но это немедленно останавливает всю его команду.