Осуждённые грешники (ЛП) - Скетчер Сомма - Страница 6

— Прости?

— Извинения приняты, — огрызаюсь я в ответ.

Триумф. Он потрескивает и искрится у меня в животе. Но в тот момент, когда телефон моей цели выключается, и он кладет его на стол, его тяжелый взгляд гасит моё самодовольство, как вода огонь.

Он убирает предплечье с барной стойки и сует руку в карман.

— А ну повтори.

По какой-то причине его тон заставляет слова вот и дерьмо вспыхнуть у меня за веками. Он льстивый и беспечный. Почти вежливый. Так почему же я чувствую необходимость напрячься, поворачиваясь к нему лицом?

Теперь я завладела всем его вниманием, и мне не нравится, как оно ощущается на моей коже. Его зеленые глаза блестят, пока лениво скользят по моим чертам, и когда они снова встречаются с моими, легкая улыбка появляется на изгибе его губ.

Он ждет.

— Я сказала, что лучше насру себе в ладоши и похлопаю, чем буду подкатывать к тебе.

— Ах вот как?

— Ага.

— Понятно.

И с этими словами он делает глоток виски и возвращается к своей электронной почте. Когда его пальцы начинают летать по экранной клавиатуре, создается такое ощущение, что у нас вообще никогда не было разговора.

Из угла бара Дэн прочищает горло. Кровь стучит у меня в висках.

Что теперь?

Первый Акт сгорел в огне. Я забыла реплики, и моя цель — плохой актер. Мне нужно начать шоу с начала, но с другим актерским составом. О, и определенно с другим сценарием, потому что не думаю, что разговор про туалет сработает.

Пытаясь вести себя естественно, я отворачиваюсь от стойки и упираюсь локтями в её поверхность позади меня. Незаметно я оглядываю комнату, оценивая всех других мужчин, которых я могла предпочесть этому мудаку. Мои пальцы рассеянно касаются четырехлистного клевера, висящего у меня на шее.

Всё в порядке. Мне всё ещё везет, мне просто нужна перезагрузка. Я годами не разводила в Бухте Дьявола. Возможно, здесь другие негласные правила, и на самом деле люди, сидящие в тени, являются лучшими целями. Посмотрев направо, я встречаюсь взглядом с пожилым, менее спортивным мужчиной в углу.

Он тянется, чтобы почесать нос, и его обручальное кольцо засверкало на пальце.

Вот это уже лучше.

Я улыбаюсь ему и выгибаю спину, чтобы достать из-за спины стакан с виски. Когда я подношу свой напиток к губам, печатание по клавиатуре рядом со мной прекращается.

— Это виски стоит сто баксов.

Мои глаза перемещаются к моей брошенной цели. Он всё ещё смотрит на свой телефон, и если бы не то, как его глубокое протяжное произношение пробежало у меня по спине, я бы поклялась, что представила, как он говорил.

— Сто баксов?

— Без учета НДС.

— Я... подожди, за бутылку?

Его взгляд, наконец, останавливается на мне, раздражение и веселье борются за пространство в его тени.

— Стакан.

Я недоверчиво смотрю на янтарную жидкость. В ответ она называет меня бедной на четырех разных языках. Возможно, с моей стороны было немного... опрометчиво предположить, что моя первая цель сыграет со мной и заплатит за мою выпивку. Обычно это срабатывает. Но опять же, я больше не в Атлантик-Сити.

Хуже всего то, что я страстно ненавижу виски. Я бросаю взгляд на Дэна, который занят вытиранием другой стороны бара, но по напряженной линии его плеч очевидно, что он слушает. Интересно, он зальёт это обратно в бутылку и даст мне что-нибудь ещё, что я смогу позволить со своим бюджетом?

Как вода.

Из-под крана.

Я чувствую, как жесткие зеленые глаза насмехаются надо мной, и тихое наслаждение, которое кипит за ними, задевает мою гордость. Я импульсивна до предела, упряма, как болезнь, и прежде чем я успеваю ухватиться за какой-либо здравый смысл, я натягиваю милую улыбку и чокаюсь своим бокалом с его.

— Выпьем за незаинтересованность.

Его ухмылка — последнее, что я вижу, прежде чем откидываю голову назад и залпом выпиваю виски.

Блять. Мои ноздри горят, глаза слезятся, и, когда пустой стакан со стуком возвращается на стойку бара, я внезапно вспоминаю, почему я так сильно ненавижу виски.

Это было последнее, что пили мои родители. Не потому что они наконец протрезвели, а потому, что им снесли головы из револьвера, прежде чем они смогли налить ещё стакан.

Стодолларовая кислота шипит в моем горле и вцепляется в мою коробку воспоминаний, пытаясь взломать замок и вернуть меня в тот день. Когда я зажмуриваю глаза, чтобы они не слезились, я слышу сдавленные мольбы моего отца и чувствую теплую, влажную кровь моей матери на тыльной стороне моих бедер, где я поскользнулась в луже.

Ты знаешь, как тебе повезло, малышка? Ты одна на миллион.

— Не подавись.

Хватая ртом воздух, который не имеет вкуса отбеливателя, я поднимаю веки и пристально смотрю на мужчину. Выражение его лица такое же бесстрастное, как и его тон, и ясно, что ему было бы всё равно, даже если бы я посинела и упала рядом с ним. Если бы я это сделала, по крайней мере, мне не пришлось бы беспокоиться о том, как я собираюсь оплатить яд, который убил меня.

Я вытираю рот тыльной стороной ладони.

— Почему тебя это волнует? Думала, ты не заинтересован.

Он лениво проверяет время на своих дорогих наручных часах.

— Я не заинтересован. Просто так принято говорить тому, кто задыхается.

Он подносит свой стакан к губам и выпивает оставшуюся жидкость за раз, даже не дрогнув. Я ненавижу, как мои глаза фокусируются на его толстой шее, когда он проглатывает. Резким движением запястья он ставит пустой стакан на стойку, и несколько мгновений спустя Дэн подходит с ещё одним виски и стаканом воды. Он ставит передо мной воду, и я с благодарностью делаю глоток.

Господи, пусть она будет бесплатной.

Несколько минут мы сидим в напряженной тишине, но, без сомнения, я единственная, кто чувствует её накал. Благодаря моим случайным взглядам на его отражение в зеркальной стене, я вижу, что он уже забыл, что я здесь. Он отвечает на сообщения и электронные письма на мобильном, останавливаясь только для того, чтобы глотнуть виски и потереть челюсть ладонью своей большой руки, словно это помогает ему думать.

Моё сердце вяло опускается в желудок, как воздушный шарик, из которого выходит гелий. Если бы я не была такой упрямой идиоткой, я бы давно ушла, но теперь слишком поздно. Я прикована к этому заведению вкладом в сто долларов без учета НДС, и попытать счастья с кем-нибудь из других посетителей было бы просто неловко. Они все только что были свидетелями того, как я подавилась двумя унциями жидкости, ради всего святого.

Позади нас лестницу заливает мягкий свет. Появляются блестящие туфли, и через несколько секунд появляется мужчина в костюме, которому они принадлежат. У него под мышкой стопка папок, и он направляется прямиком к высокомерному мудаку, сидящему рядом со мной. Я смотрю в зеркало бара, как он что-то бормочет на ухо, кладет папки и ждет. Короткий кивок моей бывшей цели, похоже, означает его разрешение уйти.

Итак, он бизнесмен. Причем важный, судя по количеству бумаг, скопившихся перед ним в четверг вечером, и тому факту, что он потратил по меньшей мере двести долларов на выпивку. Он открывает первый файл, изучает документ и достает ручку из нагрудного кармана.

По какой-то причине то, как он проводит большим пальцем по кончику языка, прежде чем перевернуть страницу, делает мою кровь на полградуса горячее.

Господи. Мое сердце может быть холодным, как камень, но я всё ещё женщина. Я прочищаю горло в попытке восстановить внешнее спокойствие и замечаю, как напрягаются его плечи.

Он встречается со мной взглядом в зеркальной стене, как будто точно знает, где меня найти.

— Сколько?

— Я… что?

— Сколько? — он спокойно повторяет. От моего пустого взгляда у него сводит челюсти. — Чтобы ты ушла. Сколько я должен тебе заплатить?

Снова это раздражение, гложущее мою грудь. На этот раз я зла не только на его отвержение, но и на себя тоже. Аферы — это единственное, в чем я хороша.