Осуждённые грешники (ЛП) - Скетчер Сомма - Страница 13

Но пока безрезультатно. Немецкая грамматика. Недвижимость. Трейнспоттинг9. Все книги, которые я брала в руки, надоедали мне до ужаса.

Я встаю с кровати и подхожу к чемодану, чтобы положить часы в передний карман на хранение. Завтра подумаю, как их продать.

Когда я поднимаю с кровати груду одежды, что-то, лежащее под ней, привлекает мое внимание.

Визитка.

Я поднимаю ее и переворачиваю.

Анонимные грешники. Буквы выбиты золотом, а под ними — номер, напечатанный черными шелковистыми цифрами. Я смотрю на него несколько тяжелых секунд, а потом, не задумываясь, достаю телефон, купленный на стоянке грузовиков где-то на Среднем Западе, и набираю номер.

На линии раздается три гудка, затем переключается на голосовую почту.

— Вы дозвонились до Анонимных грешников, — произносит женский роботизированный голос. — Пожалуйста, оставьте свой грех после сигнала.

Раздается длинный гудок, затем наступает статическая тишина.

Я опускаюсь на кровать, закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

— Здравствуй, старый друг. Давно не общались.

Глава четвёртая

На фоне жемчужно-серого неба перемигиваются мягкие сказочные гирлянды, серебряные сервировочные подносы и фужеры с шампанским. По краю покрытого инеем озера колышутся на ветру плакучие ивы, а в центре его на плавучей платформе мини-оркестр перебирает струны и отрабатывает рифты.

Сердце Заповедника Дьявола превратилось в эпилог готического романа, в идеальное место для счастливой жизни. Но никакая романтика не отменяет того факта, что здесь холодно.

Мэтт вкладывает мне в руку бокал с шампанским.

— Знаешь, я думаю, что буду праздновать свою свадьбу на Французской Ривьере.

Я отрываю взгляд от рядов пустых белых стульев и смотрю на своего соседа. Он прислонился к стволу дуба, любуясь видом поверх горлышка пивной бутылки. Церемония начнется только через пятнадцать минут, а он уже ослабил галстук-бабочку.

— Ты даже нормально не можешь выговорить Французская Ривьера, идиот.

Он бросил на меня косой взгляд.

— Ты собираешься быть такой злюкой всю ночь? Я уже сказал тебе, что мне жаль.

— Твои извинения не спасут мои соски от обморожения.

Мэтт не сказал мне, что свадьба будет на свежем воздухе, когда приглашал меня вчера вечером. Он и не подумал упомянуть об этом, когда увидел, как я выхожу в наш общий коридор в синем платье с открытой спиной и перекинутой через руку шубой. Теперь, несмотря на то, что ему самому было жарко, он не дает мне свой пиджак, чтобы девушка, ради которой он пришел, не подумала ничего плохого.

— Может, возьмешь мои носки? — предложил он после того, как я окинула его испепеляющим взглядом. — Они, конечно, не кашемировые, но на ощупь очень похожи.

Я отказалась от его очаровательного предложения, вместо этого зарывшись подбородком в воротник своей шубы из искусственного меха и танцуя неизменные два шага.

— А что насчет тебя?

— А?

— Где ты хочешь выйти замуж?

— Я не хочу выходить замуж, — ворчу я. Мой ответ — непроизвольный рефлекс. Это решение настолько непоколебимо, что практически вплетено в мою ДНК.

— Совсем?

— Совсем.

— А если ты влюбишься?

Я допиваю остатки шампанского, ставлю пустой бокал на поднос и беру новый.

— Не влюблюсь.

— Ты не можешь этого знать.

— Женщины не влюбляются, Мэтт. Они попадают в ловушки. Их заманивают сладкой ложью и льстивыми обещаниями. Потом, спустя годы, может быть, десятилетия, они понимают, что привязаны к незнакомцу, их цепи стали еще тяжелее из-за таких вещей, как дети, ипотека и свекрови с нездоровой одержимостью своими сыновьями. Кто-то разводится, кто-то решает, что проще остаться в кандалах.

Тяжелая тишина свистит на ветру. Я поворачиваюсь к Мэтту и ухмыляюсь его выражению лица.

— Что? Через чур?

— Черт, Пенн. Кто причинил тебе боль?

На этот раз я смеюсь, не обращая внимания на то, как при этом вопросе у меня покалывает кожу в том месте, где мой кулон соприкасается с ней. Моя теория основывается не только на том, кто причинил мне боль, но и на моем опыте мошенничества. Я бы сказала, что восемьдесят процентов мужчин, которые подходили ко мне в барах или казино, были женаты. С каждой рукой, унизанной кольцами, которая пробиралась к моему бедру, на сердце образовывался еще один нездоровый шрам. Конечно, это облегчало работу по набиванию карманов, но в то же время заставляло меня чувствовать пустоту внутри. Потому что за каждым женатым мужчиной стоит женщина, которая не понимает, что он мудак.

С озера доносится вялая симфония, которая просачивается сквозь собирающуюся толпу, как низко нависший туман. В то время как глаза Мэтта работают как марсоходы, осматривая прибывающих гостей в поисках любого признака его влюбленности, я лениво наблюдаю за окружающей обстановкой. Женщины у бара потягивают мартини и воркуют над одной из своих дизайнерских сумок, словно над новорожденным ребенком. Мужчины, потягивающие виски тесными группами по три человека, бормочущие на непонятном мне языке.

На языке, который я не понимаю.

Мой бокал уже на полпути к губам, когда ледяное беспокойство приковывает меня к месту. Остановив взгляд на пузырьках, шипящих в бокале, я оглядываюсь на женщин у бара и прищуриваюсь. Сумка, которую они передают друг другу, не просто дизайнерская, это чертова Биркин. Та самая, очередь на которую составляет шесть лет.

Я сглатываю и слегка качаю головой. Нет. Определённо, нет. Я возвращаю свое внимание к ближайшим к нам мужчинам и лихорадочно пробегаю взглядом по их нарядам. Все они одеты в смокинги, украшенные шелковыми карманными платочками. Стандартная одежда для свадьбы. Но затем я останавливаюсь на одном мужчине, придирчиво рассматривая его детали. Золотая цепочка, исчезающая под воротником рубашки. Татуировка в виде большого креста на тыльной стороне загорелой руки и часы Rolex Daytona, расположенные над ними.

Затем что-то меняется в моем периферийном зрении, и мое возбужденное состояние заставляет меня вскинуть голову, чтобы уловить это. Между двумя дубами на другой стороне поляны в тени прячется мужчина. Его можно узнать только по широкому силуэту и блеску глаз, когда они обводят взглядом толпу. Слева — еще одна тень, еще один сосредоточенный взгляд.

Мы окружены охраной. И есть только одна семья на этом побережье, которой бы это было нужно.

— Мэтт, — говорю я твердо. — За кого, ты говоришь, Рори выходит замуж? — меня встречает молчание. — Мэтт?

Я отрываюсь от загадочных силуэтов, чтобы посмотреть на него, но он зациклен на чем-то другом. С напряжением он наблюдает за тем, как темноволосая женщина в красном платье пробирается сквозь толпу и присоединяется к группе, беседующей за зоной отдыха.

— Пенн, принеси нам еще выпить, — бормочет он, не отрывая от нее глаз.

— Но твое пиво полно, и мой...

Он выхватывает бокал из моей руки и выливает оба наших напитка в грязную лужу у своих ног.

Я открываю рот, инстинктивно желая огрызнуться, но мой мозг решает не делать этого. Судя по его дурацкому взгляду, я получила бы больше информации от толстого ствола, к которому он прислонился.

Я направляюсь к бару, кожа гудит от осознания происходящего, уши напряжены, чтобы уловить обрывки каждого разговора, мимо которого я прохожу. Рори Картер не может выйти замуж за Висконти. Не может быть, черт возьми. Ее будущий муж должен быть одним из их привилегированных сотрудников, может быть, менеджером в одном из клубов или ресторанов в Бухте или что-то в этом роде. Потому что, я была уверена, что она никогда не была одной из тех девочек из Дьявольской Ямы, тех, кто выгибает шею, когда по булыжной главной улицы проезжает машина с затемнёнными окнами. Я не могу представить, чтобы она писала возле имени Данте Висконти сердечки в своих учебниках или пыталась попасть в один из клубов Тора Висконти с поддельным удостоверением личности, надеясь увидеть его собственной персоной за бархатным канатом.