Притяжение, будь рядом, когда я умру (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 29

Мэтт словно услышал её мысли.

– Слушай, я давно уже хочу тебе сказать, что я не такое дерьмо, каким сам себя выставил. Я знаю, что это не оправдание, но паршивый день превратил меня в монстра и мудака. Хотя, мудаком я был и до этого, но не монстром. Я не хотел тебя обижать, Ива. Мне было дерьмово, и я… если бы мог, вернул бы тот день и никогда бы не сказал тебе то, что сказал. Прости меня. Пожалуйста.

– Да что ты! – оскалилась Ива.

У неё впервые за долгие годы защипало в носу, и, чтобы скрыть, чтобы остановить позорную слабость, она прибегла к самому действенному методу – нацепила широченную улыбку, которая, натянувшись на боль её израненной души, превратилась в оскал.

– Ты всерьёз думаешь, что я годы напролёт лелею обиду и помню какие-то там слова? Да ты чего, парень? Не слишком ли много на себя берёшь? Как я посмотрю, твоему самомнению нужна кастрация!

– Возможно, – грустно улыбнулся Мэтт. – Я не против – кастрируй.

Ива почувствовала себя в западне.

– Мэтт, тебе пора домой.

– А вот ты знаешь, что на самом деле делает человека счастливым? Оказывается, не деньги, не успех, и не слава, – сообщил Мэтт, снова натягивая толстовку на маленькие худые плечи Ивы, одетой в одну футболку и джинсы, и подталкивая её к дому.

– Я и не думала, что это деньги, успех или слава.

– Ну, ты у нас особенная. А я вот думал. Уверен был. И что теперь? Деньги у меня есть, какой-то там успех тоже, и даже слава была, но и она не сделала меня счастливым. Оказывается, счастье в отношениях – с близкими или с друзьями. Но они должны быть хорошими.

– Ладно, – сдалась Ива. – У меня есть тридцать… хорошо, сорок минут, чтобы пообедать, – и снова вернула толстовку. – Я оденусь дома.

Мэтт почему-то не повёл её к машине. Боня скакал вприпрыжку вслед за новым хозяином так, словно бы они с давних пор лучшие друзья. Иве даже стало немножко обидно за такое предательство: Мэтт, ведь, даже ни разу ещё не покормил собаку, а у той с первого же взгляда такая преданность!

Когда вся троица оказалась на тропинке у ручья, окружённого лесополосой, Ива начала переживать и уже открыла было рот, чтобы возмутиться, как Мэтт вдруг приблизился к кусту дикой малины и принялся обрывать уцелевшие после налёта предыдущих прохожих ягоды.

– Уже поспела! – довольно жуя, сообщил он.

Ива машинально потянулась рукой к такой крупной ягоде, каких никогда не найдёшь в супермаркете, и забросила её в рот. На языке разлилась сочная сладость, естественная, простая, натуральная. Ни одна садовая малина никогда не сравнится с дикой – к такому заключению Ива и Мэтт пришли ещё в детстве, причём единогласно.

Малина каким-то странным образом принесла в их отношения общность интересов. Именно в малиннике, жуя, глотая и азартно высматривая новые ягоды, между ними всегда случались самые глубокие и искренние разговоры. Мэтт рассуждал не тему политических устройств государств, объяснял Иве, почему коммунизм – это добро, искренне считал Иосифа Сталина великим правителем, объяснял Иве разницу между историей написанной и историей истинной, воспылал идеей создания собственной коммунистической партии, правда вступили в неё всего пять человек, из которых двое были Ивой и Беном, один – Шанель, один – сам Мэтт, и один какой-то впечатлительный одноклассник. У Мэтта были обширные политические планы и неукротимые амбиции. Когда он уставал размахивать коммунистическими лозунгами, его рот занимала малина, а Ива на вопрос: «Ты всё так же мечтаешь стать сельским ветеринаром?» отвечала своё красноречивое «Да». Её немногословие было скучным для всех, кроме Мэтта. Правда, только до тех пор, пока он не понял, что остальные считают Иву «странной».

– О! Смотри-ка, жёлтая! – воскликнул Мэтт где-то далеко впереди Ивы.

Она отвлеклась, провалилась в воспоминания о детстве и в малиновый вкус. Голос Мэтта вернул её в настоящее, а в нём всё было далеко не малиновым.

– Твоя любимая, – мягко сказал Мэтт и улыбнулся, протягивая Иве руку.

На его ладони лежало с десяток крупных жёлтых ягод. Жёлтая малина попадалась редко, но любили её все, не только Ива, за нежный, лишённый кислоты и терпкости вкус.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ива растерялась. Мэтт никогда прежде не собирал для неё ягоды, даже в детстве, и решиться принять их теперь для неё оказалось непосильной задачей.

Мэтт так и стоял с протянутой рукой и продолжал улыбаться, только искренность испарялась из его улыбки с каждой секундой всё быстрее. Наконец, он схватил Иву за руку, и сам вложил в неё ягоды.

– Там ещё есть, – сообщил он. – Пошли, я нарву.

Ива машинально шагала следом, опираясь взглядом то на пятнистую спину Бони, то на роскошные кусты дикой малины. Здесь её было так много – и красной, и чёрной, и красной с чёрным, и оранжевой с чёрным, что хватало всем. Только жёлтая попадалась очень редко, поэтому её собирали в первую очередь и в любой степени зрелости.

Мэтт смело шагнул в колючий дикий куст и потянулся за высокой веткой. Капюшон толстовки сполз с его головы, обнажив шрам: тонкая розовая кожа зигзагом сползала с головы на висок, с виска на скулу.

– Вот ещё, держи! – сказал Мэтт и протянул Иве руку.

На этот раз она приняла малину, сложив обе ладони ковшиком и ни секунды не колеблясь.

– Со временем он исчезнет, и этот тоже, – Мэтт небрежно ткнул большим пальцем себе в грудь и снова потянулся к очередной ветке жёлтой малины. – Я хожу на специальные процедуры, хотя мне плевать, если честно, но мой психотерапевт настаивает, говорит: «Чем меньше напоминаний, тем лучше». И тут я с ним согласен. Чего ты не ешь?

– Ем, – подскочила на месте Ива, словно прилежный мальчик бойскаут, и закинула в рот сразу две штуки.

Малина и впрямь была чудесной; нежный сок обильно разлился на языке и даже отвлёк Иву от неловкости.

– Я не хочу сына забывать, конечно, но каждый раз видеть свою рожу в зеркале и думать о том, что случилось, это…

Мэтт опустил занемевшую руку.

– Нелегко, – закончила за него Ива.

– Это… это просто жесть, как тяжело, – всё-таки высказался Мэтт.

Ива кивнула.

– Мне очень жаль.

– Я знаю. Ты уже говорила.

– Больше не говорить?

– Не надо. Поехали лучше, нормально пообедаем.

Боня взвизгнул и рванул в сторону дома.

– Он точно глухой? – сведя у переносицы брови, спросил Мэтт.

– Точно. И умный тоже.

Мэтт повёз Иву в один из самых помпезных и заносчивых ресторанов, какие знал. Он поступил так потому, что это место нравилось Софии и всем его другим девушкам, но Ива чувствовала себя тут неуютно, и это бросалось в глаза. Посетители ресторана и впрямь были одеты в деловые костюмы, и только Ива с Мэттом выделялись на общем фоне толстовками. Меньше всего соответствовали этому место шорты Мэтта, но почётному завсегдатаю не посмели сказать ни слова. Больше того, сам управляющий подошёл к их столику, чтобы лично поинтересоваться здоровьем гостя, который целых три месяца не появлялся в заведении.

Ива съела почти всё, что ей принесли – Мэтт это заметил, как и то странное удовлетворение, которое разлилось тёплым маревом у него внутри. Да, ему определённо нужны были не таблетки.

Они ехали домой молча, но тишина в салоне его машины не угнетала, а странным образом убаюкивала – Ива прикорнула на несколько минут, пока машина неслась по автобану, не меняя ни скорости, ни полосы.

Мэтту стало тепло и спокойно, даже боль – и душевная, и физическая -отпустила его. Его охватило чувство правильности и умиротворения, словно хаос вдруг упорядочился и всё, что должно было, встало на свои места. Мэтт подумал о Брайсоне, но тепло, как ни странно, не исчезло, а только приумножилось. Брайсон теперь ангел, и, если у Мэтта будут ещё дети, он непременно станет их охранять. И о детях Ивы он тоже будет заботиться. Мэтт повернул на мгновение голову и посмотрел на лицо спящей Ивы. Мысль, которая посетила его, была до странности приятной и закономерной: почему у него и у Ивы должны быть разные дети? Они ведь не чужие друг другу. С самого детства не чужие, так почему же…