Фабрика счастливых граждан. Как индустрия счастья контролирует нашу жизнь - Иллуз Ева - Страница 10

Измеряемое, самоочевидное благо

В 2014 году множество людей увлеклось книгой сомнительного содержания, написанной экономистами во главе с Ричардом Лэйардом: «Процветание: сила психологической терапии». Книга доказывала необходимость увеличения государственных инвестиций в прибыльные, позитивные методы лечения, чтобы избавиться от чумы психических заболеваний, которая опустошает современное общество48. Даниэль Канеман одобрил эту работу и назвал ее «вдохновляющей историей успеха» с «убедительным посланием». Селигман тоже не поскупился на похвалу в ее адрес: «Это лучшая из написанных книг по государственной политике и психическому здоровью». Но в ней не было ничего нового: к моменту ее издания вопросы счастья и позитивного психического здоровья уже занимали важное место в политической повестке многих стран, включая США, Чили, Великобританию, Испанию, Австралию, Францию, Японию, Данию, Финляндию, Израиль, Китай, Объединенные Арабские Эмираты и Индию49.

Экономисты счастья и позитивные психологи стали играть в этом основополагающую роль с тех пор, как обе эти области начали набирать академическую и политическую популярность в начале 2000-х годов. Все остальное сделал мировой финансовый кризис 2008 года. После глобального экономического спада все больше стран, следуя советам психологов и экономистов, решили, что вполне могут использовать показатели счастья для проверки, чувствует ли население себя хорошо, несмотря на продолжающееся снижение объективных показателей равенства и качества жизни. Исследователи счастья ответили на опасения политиков, утверждая, что счастье является точной мерой ощущаемого и воспринимаемого гражданами благополучия. Таким образом, по сравнению с точными, объективными показателями экономического и социального прогресса вдруг стало казаться, что неточные, субъективные показатели, такие как счастье, могут предоставить более полную и настоящую картину общества. Если люди утверждали, что они счастливы, то беспокоиться не о чем – в конце концов, разве счастье не является реальной и конечной целью политики, более важной, чем справедливость или равенство?

Чили одной из первых присоединилась к этой инициативе, возможно, чтобы проверить, приносит ли «плоды» «доктрина шока»50 – кардинальное применение неолиберальных экономических и политических реформ, проведенных Аугусто Пиночетом по совету Милтона Фридмана и других чикагских экономистов. За ними последовали консерваторы Дэвид Кэмерон и Николя Саркози, которые приказали национальным статистическим бюро своих стран собирать информацию об уровне счастья людей. Идея заключалась в том, чтобы ввести валовый продукт счастья (ВПС) в качестве показателя, выходящего за рамки валового национального продукта (ВНП), и таких его дополнений, как «Мера экономического благосостояния», «Экономические аспекты благосостояния», «Индекс устойчивого экономического благосостояния» или «Индекс человеческого развития» – для измерения политической эффективности и национального прогресса. С 2008 года все страны, заинтересованные в счастье и положительном психическом здоровье, начнут постепенно внедрять инициативы такого рода, хотя и в разной степени.

Большинство этих стран присоединились, когда известные мировые институты и форумы начали рекомендовать счастье в качестве показателя национального, социального и политического прогресса. Одним из таких примеров является Организация Объединенных Наций, для которой Лэйард участвовал в создании ежегодного «Всемирного доклада о счастье» – глобального исследования счастья наций, проводимого в сотрудничестве с компанией «Гэллап Инк». В 2012 году ООН объявила 20 марта «Международным днем счастья», провозгласив «счастье и благополучие общепризнанными целями и стремлениями в жизни людей во всем мире», и принялась отстаивать «важность их признания в целях государственной политики» стран. Другим ярким примером является Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Эта влиятельная всемирная организация, которая отслеживает экономическую политику и координирует статистику более чем тридцати самых богатых стран, выпускает свои собственные инструменты, базы данных и проекты, основанные на счастье, такие как «Индекс лучшей жизни» и «Инициатива лучшей жизни». Кроме того, в качестве консультантов ОЭСР выступает ряд исследователей позитивной психологии, экономистов по вопросам счастья и других ученых в этой области, включая Рута Винховена, Эда Динера и Бруно Фрея. С 2009 года ОЭСР настоятельно рекомендует национальным системам счетов принять индексы благополучия «для мониторинга и сравнения показателей стран, для руководства выбора людей, а также для разработки и реализации стратегий»51 в различных областях политики, таких как распределение государственных ресурсов, образование, городское проектирование, безработица или налоговые структуры. Такие важные транснациональные корпорации, как Coca-Cola, также внесли вклад в эти инициативы, открыв во всех этих странах филиалы Института счастья Coca-Cola для выпуска ежегодного международного доклада о счастье – так называемого барометра счастья – в сотрудничестве с экономистами счастья и позитивными психологами. До 2017 года этот институт имел десятки филиалов в разных странах, включая Пакистан.

Несмотря на различия, позитивные психологи и экономисты счастья с самого начала сотрудничества разделяли убеждение, что счастье – это не расплывчатая или спекулятивная конструкция с более чем пятьюдесятью оттенками исторического и философского серого, а объективное, универсальное понятие, которое поддается непредвзятому и точному измерению. Именно это стало одним из важнейших соглашений между обеими дисциплинами, даже при отсутствии дальнейшего теоретического консенсуса: так или иначе, но счастье можно было измерить количественно. Действительно, счастье было представлено как эмпирическое понятие, которое скорее раскрывается в больших базах данных, чем в теоретических и философских спекуляциях. «Счастье – это как шум, – заявил Лэйард в серии лекций в 2003 году. – Существует множество разновидностей шума, от тромбона до мяуканья. Но их все можно сравнить по децибелам»52. Два года спустя в самой важной и влиятельной книге о взаимосвязи счастья и политики «Счастье: уроки новой науки» он утверждал, что счастье не только измеримо, но и его благой характер самоочевиден. Лэйард совпал с позитивными психологами в утверждении, что счастье следует понимать как естественную, объективную цель, к которой все люди стремятся по своей природе.

Однако нужно отметить, что это утверждение является всего лишь допущением, а не доказательством, и скорее идеологическим, чем научным. Тавтологическим утверждением, которое, как упоминает сам Лэйард, не имеет других, внешних доводов, чтобы подтвердить его.

Несмотря на отсутствие прочной теоретической основы, уверенность в точном и беспристрастном измерении счастья действительно стала одним из главных ключей, который помог научному дискурсу о счастье проникнуть в индивидуалистическую, технократическую и утилитарную душу неолиберальной политики. По мнению экономистов счастья, мечта Бентама сбылась. Утилитаризм перестал быть абстрактной утопией социальной инженерии, став вместо этого научной реальностью, в которой хорошая жизнь поддается технократии путем внедрения настроений и чувств, смыслов, развития и даже самых интимных уголков психики в массовую калькуляцию потребления, эффективности, производительности и национального прогресса. Как уверяют экономисты счастья, «исследователям [уже] удалось достичь того, чего не смог сделать Бентам: придумали способ измерения, насколько счастливы люди и сколько удовольствия или боли они получают от обычных событий и условий своей жизни»54.