Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур - Страница 277

Цепь снова звякнула.

Леопард был в двадцати шагах от него. Марк точно знал, где зверь, но все равно не видел его; он напряженно думал, вспоминая все, что знал об этом животном, все дедовы рассказы. «Ты не увидишь его, пока он не придет, и даже когда он придет, это будет вспышка желтого света, как солнечный луч. Он не предупредит тебя рычанием, как лев. Он подойдет без единого звука и не станет вцепляться в руку или рвать плечо. Он нацелится тебе в голову. Он все знает о двуногих животных, потому что питается в основном бабуинами, поэтому знает, где у тебя голова. Он снесет тебе темя быстрей, чем ты вскрываешь яйцо за завтраком, а его задние лапы тем временем займутся твоим животом.

Ты видел, как кошка лежит на спине и лягает тебя задними лапами, когда ты чешешь ей брюхо. Леопард та же кошка, но вспорет тебе живот, как цыпленку, и, даже если охотников четверо, он убьет троих, прежде чем четвертый поднесет ружье к плечу».

Марк стоял совершенно неподвижно и ждал. Он не видел зверя, но чувствовал его, чувствовал его взгляд, который жег кожу, как лапки ползущего ядовитого насекомого, и вспомнил мраморно-белый шрам, который однажды, осоловев после виски, показал ему Шон Кортни, подняв рубашку и напрягая мышцы, так что на коже проступили все рубцы. «Леопард, — сказал Шон. — Дьявольская кошка, злее сволочи нет во всем буше».

Марк почувствовал, как ноги сами собой начинают медленное движение вспять; зашуршала листва. Он может уйти и вернуться, когда стервятники подскажут, что зверь издох или слишком слаб, чтобы быть опасным. Потом он представил себе ужас и боль зверя, и вдруг тот перестал быть зверем и стал его, Марка, животным, его подопечным, которого он обязан защищать. И Марк шагнул вперед.

Цепь снова звякнула, и показался леопард. Он метнулся (ужасный молчаливый рывок) так, что движение расплылось, только сверкнули глаза — желтый блеск ненависти, и страха, и боли. Цепь тащилась следом, звеня и цепляясь, и когда Марк последние шесть дюймов подносил ружье к плечу, он увидел капкан, который как зловещий металлический краб, висел на передней лапе. Тяжелый стальной капкан на мгновение замедлил прыжок.

Время, словно во сне, замедлилось, каждая микросекунда падала тяжело, точно капля густого масла, и Марк успел увидеть, что передняя лапа леопарда над капканом почти разорвана. Он почувствовал, как внутри все переворачивается: Марк понял, что зверь в отчаянной попытке освободиться сам перегрыз плоть и сухожилия. Теперь лапу держала только окровавленная полоска кожи, и от рывка тяжелого капкана лопнула и она.

Освободившийся леопард в страхе, ярости и боли бросился на Марка, целя в голову.

Дуло «манлихера» почти коснулось широкого плоского лба; зверь был так близко, что Марк видел его ощетиненные усы над разинутой рычащей пастью — эти усы были как травинки, скованные утренним морозом; видел желтые клыки за черными губами, изогнутый розовый язык в раскрытой пасти, и глаза. Ужасные, полные ненависти желтые глаза.

Марк выстрелил, и пуля раздробила череп, желтые глаза потрясенно мигнули, голова откинулась, изогнулась на змеиной шее, а гибкое тело потеряло всю свою грацию и легкость и неуклюже и тяжело повернулось в воздухе.

Зверь мешком рухнул к ногам Марка, и сапоги молодого человека окропили капельки алой крови; они блестели, как крошечные рубины.

Марк прикоснулся к открытому глазу, но яростный желтый свет тускнел, а веки, опушенные прекрасными длинными ресницами, не отозвались на прикосновение рефлекторным морганием. Леопард был мертв. Марк тяжело сел на камень поблизости и достал жестяной портсигар.

Рука, когда он чиркнул спичкой, дрожала так сильно, что пламя трепетало, словно крылья мотылька. Марк погасил пламя, выбросил спичку и провел ладонью по мягкой густой шерсти, янтарно-золотистой с четкими черными пятнами, словно этой шкуры коснулись пять растопыренных пальцев огненного ангела.

— Пунгуше, ублюдок! — снова прошептал Марк.

Животное погибло именно из-за этой золотистой пятнистой шкуры, за несколько шиллингов, которые дали бы за нее на рынке в деревне, на маленькой железнодорожной станции или просто на обочине дороги. Смерть в невыразимой боли и ужасе, чтобы у какой-нибудь дамочки появилась шуба или ковер. Марк снова погладил блестящую шерсть и почувствовал, как страх уступает место злобе к человеку, который когда-то спас ему жизнь и которого он искал все эти два месяца.

Он встал и подошел к стальному капкану на конце цепи. Безжалостные челюсти сжимали оторванную лапу. Марк наклонился, осматривая механизм. Такой капкан называют «Слэг истер» («железный слиток»), это капкан-убийца, зубья старательно подпилены таким образом, чтобы вцепиться, но не перебить. Весил он не меньше тридцати фунтов, и требовалась толстая ветка, чтобы разжать эти челюсти и снова настроить механизм.

Сталь потемнела и покрылась сажей: браконьер обжигал ее факелом из сухой травы, уничтожая человеческий запах. На самом краю чащи лежала полуразложившаяся туша бабуина — ароматная приманка, оказавшаяся непреодолимым искушением для большой желтой кошки.

Марк перезарядил «манлихер», и гнев его был так силен, что он застрелил бы человека, сделавшего это, если бы наткнулся на него в этот миг, хотя был обязан ему жизнью.

Он поднялся по склону, снял с Троянца седло и стреножил мула кожаным ремнем, потом повесил седельную сумку высоко на ветку дерева, чтобы до нее не добрались гиена или барсук.

Затем он вернулся и на краю чащи отыскал след браконьера. Он знал, что пускаться в погоню на муле бесполезно — большое неуклюжее животное за милю насторожит браконьера. Но у пешего у него есть шанс.

След свежий, значит лагерь браконьера близко; он не уйдет далеко от такого ценного предмета, как капкан. У Марка очень хороший шанс.

Конечно, он будет настороже, хитрый и коварный, потому что теперь знает о запрете охотиться в долине. Марк побывал в каждой деревне, разговаривал со всеми племенными вождями и пил их пиво, объясняя новый порядок.

Браконьер знает, что нарушает закон. Марк часто шел по его следу, и то, как старательно Пунгуше заметал следы, как старался обмануть преследователя, свидетельствовало, что он понимает свою вину, но сейчас Марку представилась неплохая возможность отыскать его.

След пересек реку в полумиле ниже по течению, потом пошел зигзагами по кустам, лесу и подлеску: браконьер проверял свои ловушки.

Капкан на леопарда, очевидно, был центром его линии, но он охотился и на мелкую дичь с помощью силков из легкой оцинкованной упаковочной проволоки, вероятно, купленной за несколько шиллингов в деревенской лавке. Использовал он и медный телеграфный провод, наверно, просто срезанный с телеграфного столба в каком-нибудь безлюдном месте.

Он ставил ловушки на шакалов, используя в качестве приманки отбросы, и размещал свои западни повсюду: там, где животные лизали соль, у ям, полных грязи, — в любом месте, которое могло привлечь дичь.

Неотступно идя по следу, Марк разряжал все ловушки и вырывал проволоку. Он догонял браконьера, но прошло еще три часа, прежде чем он отыскал его лагерь.

Лагерь располагался под раздутым стволом баобаба. Дерево было старое, гнилое, бивни слонов выдолбили в нем глубокое дупло. В этом углублении браконьер разводил бездымный костер; увидеть его издали невозможно. Сейчас костер был погашен, тщательно присыпан песком, но запах дыма привел к нему Марка. Угли были холодными.

В углублениях в стволе дерева Пунгуше спрятал два тюка, перевязанных веревкой из коры. В одном — грязное серое одеяло, резная деревянная подставка для головы, небольшой черный котелок на трех ножках и сумка из шкуры импалы с двумя или тремя фунтами желтой кукурузы и полосками сушеного мяса. Браконьер путешествовал налегке и передвигался быстро.

В другом тюке — пятнадцать шакальих шкур, высушенных на солнце, прекрасный серебристый, черный и рыжий мех, а также две шкуры леопарда — крупного темно-золотистого самца и маленькой полувзрослой самки.