Тупиковая ветвь (СИ) - Тишуков Сергей - Страница 1

Выживальщик 2: Тупиковая ветвь

Глава 1

Увидев дорожный знак с названием населённого пункта, всадник натянул поводья, отчего конь, недовольно фыркнув, резко остановился. Сзади послышался раздражённый вопль и истошное «тпру-у-у». Задремавший извозчик, всей массой тела тянул на себя вожжи, одновременно грозя кулаком раздолбаю, нарушившему размеренное движение каравана.

Наездник обернулся, опустил закрывающую половину лица повязку, и, залихватски присвистнув, крикнул:

— Не спи! Соблюдай дистанцию!

Худой, немолодой возница, сидевший на облучке телеги, судя по сверкающим от злости глазам, поверх респиратора, хотел матерно выругаться, но сдержался. К виду одиночки, то гарцующего в составе каравана, то уносящегося через поля куда-то вбок, за четыре дня все привыкли. Однако никто не решался запросто окликнуть или пригласить к костру на привале.

Среднего роста, крепко сбитый мужчина не выглядел растерянным или подавленным, как большинство переселенцев. На голове кожаная широкополая шляпа, хорошо защищающая от осенней измороси. Под ней, как подшлемник, повязана бандана с символом анархии и логотипом группы «Алиса».

Остальной одеждой он не отличался от попутчиков. Полувоенная-полуохотничья защитного цвета куртка, прочные тёмно-синие джинсы, заправленные в армейские ботинки с высоким берцем. Сверху накинута обычная плащ-палатка, капюшоном которой всадник пренебрегал.

Напрягала кобура, свисающая с широкого ремня, сделанного в виде патронташа и застёгнутого поверх обычного поясного. Всадник намеренно откидывал полу плаща, чтобы все видели массивный чехол. На самом деле, он так делал, чтобы иметь свободный доступ к находившемуся в кобуре «Стечкину», но разве кому-то это объяснишь?

На ремне имелись кармашки и модули для запасных обойм и магазинов. Кроме того, оружейный чехол из толстого, непромокаемого кордура, крепился к бедру ремешком на липучке, на манер ковбоев с Дикого запада.

Конечно, у всех мужчин в караване имелись охотничьи ружья, дробовики и даже карабины, но вряд ли кто умел ими пользоваться. В основном это были беглецы из городских конгломератов, не нашедшие там своего места в жизни. Даже возницы, имеющие лицензию от государства и официально именуемые ямщиками, держали при себе короткоствольные «ксюхи»* только для устрашения. Наверное, поэтому вид попутчика внушал если не трепет, то уважение точно.

Наездник, ловко, работая одними шенкелями, заставил коня сдвинуться с тракта на обочину и, махнув рукой, предложил извозчику, первым заехать в слободу.

Водитель кобылы, тихо проворчав под нос что-то витиеватое и, скорее всего, оскорбительное, хлестнул вожжами бока лошади. Обычная савраска, мотнув головой, понуро потащила гружёную чьим-то скарбом телегу.

Караван состоял из двух десятков крытых брезентом телег. Большая часть завалена барахлом. На остальных, в импровизированных креслах, рассматривая окрестности через вшитые в ткань пластиковые окошки, сидели переселенцы. Семейные и одиночки, собравшиеся либо по интересам, либо путешествующие в какое-то одно, заранее выбранное место. Маленьких детей не наблюдалось. Лишь у одной семьи имелись сын, если судить по внешности, уже совершеннолетний, и дочь, с большой степенью вероятности, погодок парню.

Всаднику ещё в Шатуре это показалось странным. За детей государство выплачивало хорошие пособия, уменьшало налоги и предоставляло различные льготы. Семьи, имеющие ребёнка, а тем более двух, хорошо обеспечивались государством и редко срывались с насиженных мест в поисках лучшей доли.

Впрочем, в дороге одинокий путник, да ещё со своим конём, держался обособленно и в разговоры предпочитал не вступать. Особо любопытных отшил на первой же ночёвке и больше с расспросами к нему никто не лез. Поэтому историй попутчиков не знал.

До Мурома простиралась, так называемая, контролируемая зона. Дорогу держали под особым наблюдением с БПЛА и силами росгвардии. В связи с чем конвой для сопровождения выделяли только особо ценным грузам, либо за дополнительную плату наличными.

Караван, к которому примкнул всадник ни тем, ни другим не выделялся. Люди рассчитывали использовать сбережения для обустройства на новом месте, а не тратить их на охрану в самом начале пути. Потом, за Костоломовкой, начнётся ничейная территория и уже там, желающим добраться до выбранного места живыми, придётся раскошелиться.

Октябрь, пожалуй, лучший месяц для тех, кто решился сменить насиженное гнёздышко и переехать в другой регион. Даже навскидку легко можно найти десяток причин для подобного безумия.

Во-первых, погода. Из-за глобального потепления выдержать долгие переходы мог не каждый.

Во-вторых, после сбора урожая и близости окончания года, у многих начиналась депрессия. Тоска и тревога порой переходили в психоз и даже те, кто поколениями пускал корни в ставших родными городах, срывались вдруг, обуреваемые желанием найти лучшую долю и изменить жизнь.

Можно перечислять и в-третьих, и, в-четвёртых. Фишка в том, что у каждого мигранта имелась личная причина отправиться в долгое путешествие.

Другое дело караванщики. Они начинали формировать обозы ещё в сентябре, но большинство оттягивали момент старта, ожидая, когда летняя жара окончательно спадёт, день укоротится и начнут моросить первые осенние дожди. Как говорили в народе: когда жарко — кожу не снимешь, а от холода любой зипун укроет.

Слякоть, ветер и прочие прелести непогоды мало кого волновали. По статистике зной убивает гораздо вернее, чем осенняя распутица.

Первые планы большого переселения, правительство начало популяризировать ещё лет пятьдесят назад. Только люди не спешили откликаться на призывы чиновников. Это раньше партия говорила надо и народ ехал осваивать целину, строить БАМ и покорять Арктику. Потом идеологию заменили на коммерческую составляющую. Предлагали деньги, жильё, различные льготы. Первые, кто купились на обещания, столкнулись с коррупцией. Коммерческой жилкой заразились не только те, кто умел работать руками, но и те, кто хотел зарабатывать на них. Чтобы получить положенное по закону, требовалось заплатить тому, кто распределял льготы.

Пандемия стерла различия между властью, прослойкой и электоратом. Умирали все. Невзирая на чины, счета в банках и социальное положение. Из моды вышли все вещи, не отвечающие основным принципам: безопасность и практичность. Кому нужен галстук, если им нельзя отбиться от мутанта или умертвить врага? Он годен разве что повеситься. А для этого отлично подходили длинные шнурки армейских ботинок с высокими берцами, защищающие голень от укусов.

Да и само слово «мода» практически вышло из обихода. Только молодёжь щеголяла, пытаясь выделиться, токсичными фасонами бандан, косынок, намордников и респираторов.

Сейчас в больших кабинетах понимали, что утрачено главное: доверие народа к власти.

А ещё напрочь отсутствовала главенствующая идеология и приверженность к общим традициям. Те два критерия, которые связывали разные регионы страны в единое целое. Разброд и шатание — вот что являлось основным мерилом постпандемийного мира. Все хотели мирной, спокойной и сытой жизни, но никто не желал взять на себя ответственность за реализацию этого проекта.

В разных областях возникали центры для временного приёма и распределения желающих поменять привычное место жительства. Смысл расселения людей строился не на банальном освоении покинутых территорий, а на возрождении на них всех признаков цивилизации, принципов единоначалия и последующего вхождения в структурную вертикаль, как хозяйствующий субъект. Официально этим занималось правительство. Неофициально все, видевшие в этом выгоду.

Один из таких координационных центров возник на перекрёстке семи дорог, южнее древнего города Мурома. Это был даже не посёлок. Скорее караван-сарай или цыганский табор. Никаких подземных коммуникаций и инфраструктуры. Даже здания ставились без фундамента, как временное жильё для распределяющих потоки мигрантов организаций. Но произошло всё по старой схеме: ничто не бывает более постоянным, чем временное.