СССР: вернуться в детство 2 (СИ) - Войлошников Владимир - Страница 32

Все как-то завозились, оператор постарался взять крупный план — скорее всего ничего не будет видно, но сам факт!

Потом пошёл рассказ, как она потеряла мужа и решила вернуться с детьми в город своего детства. Как жили они на старой квартире, дети росли, получали своё жильё.

— Но мы всей роднёй живём очень дружно, — гордо сказала бабушка, — встречаемся, общаемся, вместе проводим праздники.

— Здесь все ваши дети? — спросила ведущая.

— Нет, ещё один сын, Ринат, встретил на БАМе девушку, когда работал — и уехал с ней на её родину, на Украину.

— Извините, можно я скажу? — тётя Нина, сидевшая по другую сторону бабушки, наклонилась к её микрофону. — Мы не дочери, а всего лишь невестки, но для нас мама давно стала второй матерью, правда, Валя? — Тётя Валя, сидевшая во втором ряду позади бабушки активно закивала. — Когда расселяли, даже жалко было разъезжаться, но все понимали, конечно, что дети растут, семьи увеличиваются, и теперь мы будем ходить друг к другу в гости — и это тоже замечательно. Но сейчас… Вы лучше спроси́те, в каких условиях мама живёт, — переход оказался таким неожиданным, что никто не успел её остановить. — В семьдесят третьем году, когда они получали квартиру, Галя и Наиль были ещё совсем молоденькими, без семей, они с мамой пошли в трёхкомнатную малометражку. Да и нормы тогда были совсем другие, одиннадцать лет прошло! А теперь Галя вышла замуж, Наиль женился — дети родились. Те в одной крохотной комнатёнке, эти в другой. Мама, восьмерых детей вырастила, имеет орден «Материнская слава» — ютится в проходной комнате, да ещё вместе с внучкой…

— Да, где это видано? — внезапно поддержала её тётя Валя, перегнувшись через бабушкино плечо. — Девять человек на тридцати трёх квадратах! У Наильки вон близнецы родились, Галя — учительница, везде пишут, что учителям в первую очередь, а в исполкоме говорят: восемь лет ждать! Разве это по-советски⁈ — дядя Рашид шёпотом призвал тётю Валю к порядку, и она замолчала, но голову держала непреклонно и смотрела возмущённо, очень она несправедливость не любит.

Раздались ещё поддерживающие голоса, но в эфире их, конечно, слышно не было.

Глаза у ведущей сделались как чашки.

— Телестудия обязательно передаст этот вопрос для решения в горсовет, — она украдкой заглянула в свой листок и постаралась без палева перевести тему: — Скажите пожалуйста, Раиса Хасановна, нашей передаче стало известно, что книгу о вас написала одна из ваших внучек. Вы можете её представить?

— Вот она, — бабушка погладила меня по голове, — наша Оля.

Произошла небольшая заминка. Оператор развернул камеру на меня, я старательно улыбалась, ждала вопросов и понимала, что бедная ведущая, должно быть, окончательно сбита с толку. Там у неё, скорее всего, заготовлены совершенно взрослые темы — а тут я. Поэтому я потихоньку вытянула у бабушки из руки микрофон:

— Я очень люблю свою бабушку. И очень горжусь ею. Так же, как горжусь подвигом всех советских граждан, помогавших фронту ковать победу в тылу…

Дальше я выдала на камеру примерно ту же речь, которую использовала в качестве вступительного слова для школьников (как хорошо, что я так здорово потренировалась!), между делом представила других персонажей книги — старших бабушкиных детей и завершила всё тем же обращением — теперь уже к зрителям — о необходимости постараться и сохранить как можно больше памяти о великом подвиге советского народа, в каждой семье.

Какой-то дядька из-за спины ведущей показал мне большой палец, и тут же нарисовал в воздухе кружок. Я расшифровала это для себя так, что всё здорово, закругляйся. Ну, прекрасно. Я вернула бабушке микрофон, и она напоследок улыбнулась:

— Спасибо вам за приглашение, и всех поздравляю с приближающимися праздниками: с первым мая и с Днём Победы!

На этой неплохой, на мой взгляд, точке огонёк камеры погас. И передача закончилась. Все зашевелились, заговорили.

Ведущая сидела в своём кресле грустная, как Снегурочка перед растаиванием.

— Не расстраивайтесь так, — сказала я ей, — неудобное место всегда можно вырезать.

Девушка вздохнула и ответила:

— Это был прямой эфир.

Ну… Будем надеяться, что всё обернётся к лучшему.

16. ЗВЕЗДИМ

ПОСЛЕВКУСИЕ

Вышли мы из телецентра все взбудораженные, и тут тётя Нина говорит:

— А поехали к нам? Я вчера пироги стряпала, да ещё омуля солёного из деревни прислали целое ведро! Куда его? Картошки быстренько сварим…

Закаталась, как обычно тётя Заря; увидели они трамвай и побежали на него всем кагалом — к себе, на Молокозавод (это остановка такая).

Мы снова начали трамбоваться в свой жигуль. Во второй, дядь Сашин, на заднее сиденье упихали семерых оставшихся детей и подростков. Четверо никуда не впихнувшихся взрослых дружно двинули на троллейбусную остановку. Выезжая на Ленина я увидела, что в сторону Сквера единица идёт. Сейчас она как раз развернётся, подберёт их, и они вслед за нами приедут.

Посидели мы славно. Сперва я забрала у мамы Федьку (отпустила её пообщаться), а сама валялась с ним на кровати, нюхала его молочный запах, а Федька радовался всем своим существом и дёргал мои бантики. Такое, граждане, умиротворение — кто бы мог подумать! Чувства у меня к братцу совершенно бабушкинские.

Таня с Иркой сидели с нами рядом и со смаком обсуждали, как в школе и в садике обзавидуются, что они были в телевизоре — конечно же, перед программой все похвастались кому только можно, и нас должны были смотреть. Подозреваю, что после этого эфира все мы на некоторое время станем локальными звёздами.

Информации в принципе было так мало, что людей, даже мельком увиденных на экране, потом узнавали, здоровались… И вообще, я сколько раз замечала такое: случайно в какую-нибудь передачу попадёшь, а потом знакомые встречают тебя и говорят: «Слу-ушай, никогда вот это не смотрел, а тут к соседям зашёл (например) — а в телике — ты!» Мистикой даже отдаёт.

Потом малышня (в лице Федьки, Димки и Лёньки) сморилась и уснула, а мы все сидели за большим столом, и тётя Нина (переволновалась, поди) говорила, что она вовсе не жалеет, и считает, что высказалась правильно, тётя Валя снова возмущалась безобразию, а остальные поддакивали, мол: глядишь — и зашевелится исполком.

РАЗНЫЕ СКОРОСТИ

29 апреля 1984

В воскресенье, понятное дело, никто к нам из руководящих органов не пришёл — выходной же. Однако же, я лично наблюдала в окно картину, как к гуляющим с колясками маме и Даше одна задругой подходили соседки, махали руками, тыкали куда-то в горизонт. Окно открывать, чтоб послушать, я не стала, но и так было понятно, что вокруг наших постепенно формируется своеобразный митинг. Останавливались прохожие, присоединялись к дискуссии.

Короче, дело получилось резонансное, и погуляв едва ли с полчаса, мамочки затащились домой. Ну, нафиг.

А потом я поняла, что поторопилась с выводами — потому как, несмотря на нерабочий день, к обеду к нам явились представители местного (совсем местного, Юбилейнского) партийного актива. Между прочим, возможно, они даже лично наблюдали происходивший незадолго сабантуй — так-то, место сбора парт-ячейки в доме через двор, в помещении домоуправления. А, может, и не поленился кто-нибудь из жильцов дойти, высказать им своё авторитетное мнение, социально-инициативного народа у нас полно.

Партийцы разулись, были приглашены попить чаю, посидели, «провели душевную беседу». Не могу, хочется взять в кавычки. Наверное, даже не просто душевную, а «задушевную беседу».

Заглянули в ордер и в паспорта, мама даже Женин принесла из шкафчика, хоть он сам и был на смене… Поинтересовались: почему ни мама, ни Наиль не захотели перейти для житья в семьи, где раньше проживали супруги, послушали ответы, согласились, что угол в комнате, где живёт ещё кто-то, да к тому же смежной и проходной, ещё хуже, чем пусть маленькая, но отдельная комнатка.