Нестандартный ход (СИ) - "De Ojos Verdes" - Страница 47

Становилось очевидным, что Элиза…когда-нибудь сорвется. Не станет поощрять то, что ей претит. И это вызовет последствия…

А пока ещё она держалась…

* * *

Майские праздники им довелось встретить в невероятном поместье Гордеева, отмечающего юбилей, по случаю которого на целых четыре дня было созвано несколько сотен высокопоставленных гостей и организована грандиозная развлекательная программа. Когда они ехали туда, Роме и в голову не пришло, чем ему это обернется.

Во-первых, только ленивый не заметил, что Элиза не притрагивается к блюдам, довольствуясь фруктами и сырными нарезками. На прямой вопрос, бережет ли она таким способом фигуру, девушка натянуто улыбалась. Но когда выдвинули версию, что её мучает токсикоз, а будущие родители не хотят делиться радостной новостью, закашлялась и твердо оповестила, что они — чайлдфри.

Во-вторых, пока мужчины погружались в свои деловые разговоры и приходили к негласным договоренностям, а женщины и девушки наслаждались общением у бассейна, принимая солнечные ванны днем, его жена запиралась в отведенной комнате и…читала. Он не раз заставал Элизу за этим занятием. И вопреки своему заявлению, только укрепляла мнение о том, что беременна, избегая толпы.

В-третьих, присутствие Раи. Являясь дочерью и единственной наследницей одного из тех самых высокопоставленных гостей, она прибыла вместе с отцом и, улучив момент, шепнула Разумовскому, что не могла упустить такой шанс пошалить…

Но на этот раз Элиза заметила. Прямо в первый день. Уловила жесты, взгляды. И беззастенчиво поинтересовалась:

— Твоё «вино»?

Не получив ответа, поскольку всё и так было очевидно, продолжила:

— Урожай какого года? Семидесятого? Любишь изысканную старинную выдержку?

Вот тут Рома действительно обалдел и поспешил пресечь неуместные шутки:

— Она всего на пару лет старше меня и выглядит намного моложе. Я бы даже сказал, что вы — одного возраста.

— Ты загнул, Разумовский. Она мне в матери годится…

— Элиза. Прекрати, пожалуйста.

— Прекратила. Пожалуйста, — безразлично пожав плечами, девушка отошла от фуршетного стола и села на одну из скамей, поставленных на возвышенности специально для того, чтобы наблюдать за волшебными оттенками заката.

Он проводил её озадаченным взором. Пока вся молодежь и даже часть немолодежи веселилась, танцевала, плавала, гуляла по садам, эта упрямица предпочитала отгородиться ото всех и общаться только в случае острой необходимости — если к ней кто-то обратится. И весь её вид демонстрировал брезгливость. А это не могло не раздражать. По крайне мере…Рому уже раздражало. Но он подавлял в себе это чувство, напоминая, что девушка находится не в своей тарелке. А еще его спокойствию способствовало время, проведенное в постели с Раей. Впервые Разумовский задумался о том, что сексом снимает своё напряжение. А раньше ему казалось, что он далек от этого примитивизма.

На четвертый заключительный день до ушей мужчины дошел неприятный шепоток. Согласно сплетне, на чьей-то вопрос, нравится ли девушке здесь, Элиза довольно грубо высказалась, обозначив позицию: ей претит такая показушная праздность жизни, а мысль, что на потраченные миллионы можно было помочь нуждающимся или же больным детям, не дает покоя всё то время, что она наблюдает за веселящимися.

Увы, эта реплика довольно предсказуемо припечатала к ней ярлык простушки. И вызывала снисходительные смешки, когда его жена появлялась на горизонте. Вот так одним неправильным шагом она сумела перечеркнуть всё позитивное впечатление о себе, и каждый посчитал своим долгом вспомнить, что Элиза — не их круга, поэтому у неё всё так запущено…

Но самый фееричный кульбит девушка совершила в последнюю ночь пребывания в поместье. Когда Рома, отмечающий нарастающую слабость в теле и закономерно разочарованный этой поездкой, вышел из душа, вытирая полотенцем мокрые волосы, сидящая на кровати в задумчивости жена вдруг вперила в него внимательный взгляд и сразила наповал вопросом:

— Как часто тебе надо заниматься сексом?..

Ему неимоверным усилием воли удалось сохранить безмятежное выражение лица. Он просто застыл и уставился на неё, греша тем, что ослышался. Но…

— Это было настолько принципиально — спать с ней даже здесь, где мы на виду и под одной крышей? И унижать меня…

— С чего ты взяла? Кто…

— Умоляю, — перебила, поморщившись в отвращении, — только ленивый мне не намекнул в надежде на скандал. А твоя Рая была так любезна, что посоветовала самой греть тебе постель. И, знаешь, а почему бы и нет? Не думаю, что это вызовет у меня какие-то сложности, — и неожиданно горько усмехнулась, — если, конечно, я в твоем вкусе.

Мужчина медленно откинул махровую ткань на подлокотник ближайшего кресла и сжал пальцами переносицу, переваривая услышанное. А потом устало вздохнул.

— По-моему, ты перегрелась на солнце, Элиза. Завтра пожалеешь об этом глупом разговоре. Давай спасть. Я неважно себя чувствую. А мне рано утром за руль.

Девушка поджала губы и дерзко выпятила подбородок. Вся поза, горящий в глазах огонь и скрещенные на груди руки транслировали её мнение: да пошел ты, Разумовский. А на лбу над вздернутыми бровями будто светилась бегущая строка с аналогичной надписью. Только без цензуры.

Они улеглись подальше друг от друга — каждый на своем краю.

Рома очень надеялся, что ночь унесет с собой все эти омерзительные ощущения от пребывания на празднике Гордеева вместе с паршивым самочувствием. И силился поскорее заснуть.

Но ни он, ни Элиза не смогли проспать ни минуты. Он знал, что и она бодрствует.

А утром вернулись в Москву, преодолев два с половиной часа в полном молчании.

Переосмысливая негативные эмоции от прошедшего мероприятия.

Глава 17

«— И как вы вообще нашли общий язык?

— Все просто. Поцеловались».

Неизвестный автор

Можно было и дальше игнорировать его, как это великолепно выходило последние два дня… Но у Элизы не получилось остаться равнодушной, когда она услышала надсадный кашель Ромы в коридоре. Видимо, именно поэтому он и вернулся домой так рано — было всего восемь часов вечера.

Девушка вышла из гостиной, уставившись в спину слегка пошатывающегося Разумовского, направляющегося в свою спальню. И поспешила следом, задав вопрос:

— Температура есть?

— Не знаю, — ответил кряхтящим голосом, от которого у неё неприятно закололо в ушах, и стало ясно, насколько всё запущено.

Элиза кинулась в кухню и вернулась с добротной аптечкой, попутно ища в ней градусник. Их оказалось два — обычный и электронный, но она отдала предпочтение первому. Вытащила из упаковки и встряхнула пару раз, пока привалившийся к изголовью кровати Рома невероятно медленно и коряво избавлялся от галстука. Девушка помогла ему расстегнуть несколько верхних пуговок и расположить прибор.

— Как давно ты в таком состоянии? — поинтересовалась, хмуро следя за скатывающейся по его виску капелькой.

— После возвращения…

— Браво. И ходил на работу. И даже за руль садился, да? Детский сад, ей-богу. Сиди, я пойду заварю тебе чай.

Возвратившись через несколько минут, девушка застала изнеможденного Разумовского полулежащим на постели. Он успел обнажиться по пояс, и его тело блестело от пота. А когда взглянула на ртутную метку, поняла, что всё хуже, чем ей представлялось.

— Ром, я вызываю скорую. Почти сорок… — выдала обеспокоенно, схватив отброшенную рубашку и осушая ею кожу мужчины от влаги.

— Не надо. Я выпью таблетки, всё пройдет.

— Нет. Это очень опасно!

— Я сказал, не надо, Элиза… Посмотри, что есть в аптечке.

Но сначала она помогла ему избавиться от остальной одежды и залезть под одеяло. А потом отправилась в гардеробную за свежей футболкой. Штаны Рома точно не в состоянии натянуть, так что, бесполезно их брать.

На него было страшно смотреть: невероятно бледный, слабый, немощный. Даже чашку не смог взять, чай так и стоял нетронутый на тумбочке. Разве такое состояние возможно нейтрализовать обычными противовирусными или простым парацетамолом?..