Великий Мусорщик - Кузнецов Исай Константинович - Страница 10

Доктор Мэт Червиш, один из наиболее талантливых представителей поколения, воспитанного Революцией, воплощал в себе законченный идеал того нового человека, каким его видел в мечтах Великий Преобразователь Лакуны. Отличный спортсмен с безукоризненной фигурой (длинные ноги, хорошо развитый торс, красиво посаженная, большая, чуть продолговатая голова, трезвый уверенный взгляд), доктор Мэт в свои двадцать шесть лет достиг высокого поста исключительно благодаря таланту и глубочайшей верности идеям Революции 19 Января. Лей Кандар втайне подумывал, что лучшего преемника трудно даже себе представить.

К этому следует добавить, что сам Мэт некоторое время назад обратился к нему с просьбой быть посредником между ним и Марией, к которой, как он сам признался, давно питает самые глубокие чувства. Кандар отнесся к его просьбе благосклонно. Тем более что Мэт тоже достиг предельного возраста, предписанного Законом для вступления в брак.

У Кандара были некоторые основания полагать, что Мария отнесется к его выбору доброжелательно: он часто наблюдал их вместе и замечал, что с лица Марии не сходила улыбка, так похожая на ту, с которой когда-то Лиллиана слушала его самого.

Кандар застал Марию у распахнутого настежь окна. Она рассматривала темнеющий на фоне вечернего неба силуэт крепости.

Кандару ее поза показалась несколько напряженной. Удивило и лицо, раскрасневшееся, возбужденное. Рука, которую она протянула ему, чуть заметно дрожала.

– Добрый вечер, отец! – поздоровалась она тихо, не глядя ему в глаза.

Неужели она догадывается, о чем я собираюсь с ней говорить, подумал Кандар.

– Ты одна? – спросил он. – А где Гуна?

– Гуна спит. А девушек я отпустила погулять. – Теперь Мария выглядела спокойной. Может быть, слегка подчеркнуто спокойной, что не ускользнуло от Кандара.

– Что-нибудь случилось? – спросил Кандар, внимательно вглядываясь в лицо дочери.

– Нет, – улыбнулась Мария, – ничего не случилось. Просто я размечталась и не заметила, как ты вошел… Я… испугалась.

Кандар сел на низенькое сиденье, поджав ноги, в излюбленной позе крестьян юга. Так, покуривая длинные трубки, они любили когда-то сидеть, неторопливо переговариваясь друг с другом. Впрочем, теперь они обходятся без трубок.

– Ты догадываешься, зачем я пришел? – спросил Кандар.

– Нет, – удивленно ответила Мария.

– Тебе уже восемнадцать лет, – сказал Кандар.

– Да, – проговорила Мария. – Я слушаю тебя, отец.

Глава десятая

Едва ли Кандар мог выбрать менее подходящий момент для объяснения с дочерью.

Еще два дня назад Мария, быть может, безропотно покорилась бы его решению. Два дня назад ей было все равно, кто станет ее мужем. Она хорошо знала законы Лакуны, и уж кому-кому, но не ей, дочери Диктатора, их нарушать.

Когда-то, как ей казалось очень давно, она мечтала о человеке, которого сможет полюбить. Она смутно представляла, каким он будет, но рассказы матери о знаменитом объяснении Кандара на балу, о любви с первого взгляда и свадебном путешествии по России, Польше, Италии и Испании, рассказы, приукрашенные богатой фантазией Лиллианы, будили в ней мечту о встрече необыкновенной, о любви мгновенной и всепоглощающей.

Мать привила ей страсть к чтению, занятию хотя и не запрещенному, но и не поощряемому. Лиллиана обладала великолепной библиотекой, быть может единственным в Лакуне едва ли не полным собранием романов, вышедших в мире за последние два века. Через посольство в Греции ей доставляли все более или менее заметные новинки современной литературы, разумеется художественной, – другой Лиллиана не читала.

Мария с ранних лет имела свободный доступ в огромный двухсветный зал с длинными, доходящими до потолка полками, с мягкими креслами и диваном, на котором можно удобно примоститься с книгой, а порой вздремнуть и видеть сны, похожие на только что прочитанное, удивительное, чудесное, ничем не напоминающее пресную лакунскую действительность.

Кандара, естественно, беспокоило подобное времяпрепровождение дочери, но он надеялся, что здоровое гигиеническое воспитание окажется сильнее болезненного пристрастия ко всякого рода фантазиям.

Но хотя Мария прошла все стадии государственного воспитания, посещала, как положено, детскую организацию “Сана”, занималась спортом и даже преуспела в теннисе и фигурном катании, отец с горечью замечал в ней нездоровые перепады настроения: веселая, озорная, подвижная, она вдруг делалась задумчивой, даже замкнутой и отчужденной.

Кандар принял меры: книги Лиллианы после ее смерти были переданы в хранилище Лакунской библиотеки, а в двухсветном зале появились гимнастические снаряды. Сам Кандар лично три раза в неделю занимался с дочерью гимнастикой. Три раза в неделю по сорок минут. Два раза в неделю, тоже по сорок минут, он объяснял ей свои идеи, делился мечтой о будущем общества, где здоровые, красивые люди будут наслаждаться здоровой, естественной жизнью, где не станет уродующих тело болезней, деформирующих психику и делающих человека несчастным.

Мария покорно занималась с отцом, внимательно слушала его лекции, но тревога не покидала Диктатора. Мария избегала подруг по организации “Сана”, оставалась безразличной к простым радостям непосредственного общения. Кандар опасался, что нездоровая замкнутость и таящаяся в ней неудовлетворенность могут обернуться какой-нибудь болезнью.

Случилось другое. Года два назад Мария внезапно исчезла. Фан Гельбиш поднял на ноги своих сакваларов. Марию нашли в горах, у Шванского перевала, известного своей непроходимостью. Нашли без сознания, обессиленную и израненную. По-видимому, она сорвалась с отвесной скалы.