Тень темной королевы - Фейст (Фэйст) Рэймонд Элиас - Страница 33

— В тюрьмах молоденьких частенько петушат, но Ловчила просто хотел согреться, — сказал Бигго. Ру открыл глаза.

— От него несет так, будто кто-то сдох в его шкуре неделю назад.

— Ты, малыш, тоже не похож на цветочек. А теперь замолкни и спи, — огрызнулся Том.

Бигго ухмыльнулся, и его медвежья физиономия с кривыми зубами напомнила Эрику лицо ребенка-переростка. Разноцветные синяки и кровоподтеки — следы вчерашнего избиения — делали его еще страшнее.

— Я тоже люблю спать, прижавшись к кому-нибудь тепленькому, вроде моей Элсми. Она у меня милашка. — Бигго вздохнул и закрыл глаза. — Жаль, что больше я ее никогда не увижу.

— Ты говоришь так, будто нас всех повесят, — сказал Ру.

— Парнишка, это же камера смертников. До нас тут сидели сотни, и ни один не прожил и двух дней после суда. Ты думаешь, дружок, что тебе удастся одолеть королевское правосудие? — Бигго рассмеялся. — Ну, если тебе повезет, твое счастье. Но мы тут не дети, и каждый из нас понимал, на что идет, вступая на эту дорожку: поймают — повесят. Такие дела. — Он закрыл глаза и замолчал, оставив Эрика и Ру размышлять над его словами.

Эрик тоже большую часть ночи не спал. Он никогда не был особенно религиозным, в храм заходил только по праздникам да во время ежегодной церемонии благословения виноградников, и ни разу всерьез не задумывался о встрече с Лимс-Крагмой в ее зале. Он знал, разумеется, что каждый человек должен предстать перед богиней и держать ответ за свои земные поступки, но всегда считал это своего рода сказкой, придуманной жрецами, попыткой назвать что-то другим именем. Грейлок, кажется, именовал это «метафорой». И вот теперь Эрик терзался мыслью: неужели все просто кончится? Когда из-под его ног выбьют ящик и петля сломает ему шею или задушит — неужели после этого наступят мрак и бесчувственность? Или, как уверяют жрецы, он очнется в Зале Смерти, в длинной очереди мертвецов, ждущих суда Лимс-Крагмы? Говорили, что тем, кого она сочтет достойными, богиня подарит жизнь в лучшем мире, а тех, кого не сочтет, отправит обратно, чтобы они усвоили те уроки, которые пропустили на земле. Еще говорили, что в какой-то момент те, кто прожил чистую жизнь, полную гармонии и милосердия, будут вознесены на какую-то высшую ступень существования, которая лежит за пределами человеческого понимания.

В конце концов Эрик заставил себя перестать думать об этом: он знал, что не получит ответа до тех пор, пока не встретится со смертью лицом к лицу. В любом случае, с каким-то внутренним безразличием подумал он, ожидается что-то любопытное и, похоже, я вовсе не против. С этой мыслью он прикрыл глаза и заснул, ощущая в себе странную умиротворенность.

Дверь в дальнем конце коридора лязгнула, и два стражника с обнаженными мечами ввели в коридор нового заключенного. Еще четверо стражников шли впереди и сзади, держа деревянные шесты, прикрепленные к колодке у него на шее: это лишало его возможности дотянуться до любого из них. В узком коридоре стражникам самим было неудобно, но все же они довели новенького таким образом до самых дверей камеры смертников.

В остальном этот заключенный ничем не выделялся. На вид он казался чуть старше Эрика или Ру, но точно определить его возраст ни тот, ни другой не решились бы, поскольку он был кешийцем, из провинции, именуемой Изалани. Все его незатейливое одеяние состояло из простой просторной рясы и фуросики — большого нашейного платка, используемого в качестве дорожного мешка. Сейчас, впрочем, он был пуст. Кешиец был бос, у него были густые темные волосы, длинные сзади и коротко, но неровно подрезанные спереди, и черные глаза, лишенные, казалось, всякого выражения.

Первый стражник отпер дверь камеры и приказал всем заключенным отойти в дальний угол. Потом он открыл дверь, и кешийца подвели к проему. С привычной ловкостью первый стражник разомкнул колодку и, когда остальные убрали шесты, сильным пинком втолкнул заключенного в камеру.

Кешиец чуть не упал, но устоял на ногах и застыл неподвижно. Остальные заключенные с изумлением смотрели на происходящее.

— Чего это они? — спросил кто-то. Новичок пожал плечами:

— Я обезоружил нескольких стражников, когда меня арестовывали. Им это не понравилось.

— Обезоружил? — переспросил другой заключенный. — Как же ты это сделал?

— Отнял у них оружие, — пояснил новенький, усаживаясь на свободное место у стены. — А ты знаешь другой способ?

Бигго спросил у новичка, как его зовут, но разговора не получилось: кешиец молча закрыл глаза, выпрямил спину, скрестил ноги, положил руки на колени ладонями вверх и застыл в этой позе, как статуя. Остальные несколько минут глазели на него, а потом вернулись к прежнему занятию — ожиданию того, что уготовила им судьба.

Часом позже дверь в конце коридора вновь отворилась, и в сопровождении отряда солдат вошел человек, которого Эрик уже видел раньше, — лорд Джеймс. Следом за ним вошла женщина, в свою очередь сопровождаемая парой стражников, и в камере возникло некоторое оживление. Женщина была пожилой — по крайней мере так показалось Эрику — ив любом случае старше его матери. Волосы ее отличались поразительной белизной, а светлые брови наводили на мысль, что они всегда были такого цвета. Несмотря на обилие морщин, Эрик подумал, что на нее приятно смотреть и что в молодости она, вероятно, была очень красива. Глаза ее, странного синего цвета, в полумраке камеры казались почти фиолетовыми. Лицо женщины было печально, но во всем ее облике и манерах чувствовалось благородство.

Эрика заинтересовала эта печаль: он готов был поклясться, что она сочувствует людям, которых сегодня должны были судить в палатах принца, и жалеет их. Женщина остановилась перед решеткой, и почему-то все сразу же замолчали. В камере наступила мрачная тишина. Неожиданно для самого себя Эрик встал, ощущая неодолимое стремление дотронуться до вихра на лбу, как делал всегда, когда мимо проезжала в карете почтенная дама. Ру последовал его примеру, и вслед за ними встали все заключенные.

Словно не замечая грязи, женщина стиснула прутья решетки. Она стояла и молчала, а глаза ее изучали лицо за лицом, и когда их пристальный взгляд остановился на Эрике, тот неожиданно испугался. Он подумал о матери, о Розалине — мысли о ней заставили его вспомнить Стефана, и вдруг ему стало стыдно за себя самого. Не в силах больше выдерживать взгляд дамы, он опустил глаза.

Женщина стояла, держась за решетку, не замечая, что ржавчина оставляет пятна на ее дорогом платье. Когда Эрик осмелился поднять глаза, то увидел, что она разглядывает человека за человеком, и только новый заключенный смог выдержать ее взгляд и в какой-то момент даже слегка улыбнулся. А для некоторых это было настолько невыносимо, что они начали всхлипывать. Глаза женщины тоже наполнились слезами, и она прошептала:

— Хватит.

Лорд Джеймс коротко кивнул и приказал стражникам проводить даму. Когда они вышли, он сказал заключенным:

— Сегодня вы предстанете перед судом. В Королевстве правосудие быстрое; тех, кого признают виновными в преступлениях, караемых смертной казнью, вернут в эту камеру и утром повесят. Вас в последний раз накормят и дадут возможность исповедаться. К вашим услугам будут жрецы двенадцати богов, а тот, кто не захочет беседовать со жрецом, — что ж, он может поразмыслить о своих прегрешениях наедине с собой. Если у кого-нибудь есть адвокат, ему будет позволено выступить в вашу защиту; тем, у кого нет адвоката, придется защищаться самим, иначе их признают виновными по определению. Приговор будет окончательным и не подлежащим обжалованию, поэтому постарайтесь защищаться убедительно. Единственный, кто вправе отменить решение принца, — это король, а он очень занят.

С этими словами герцог Крондорский повернулся и вышел. Стражники заперли за ним дверь.

Долгое время заключенные стояли молча, и наконец Ловчила Том сказал:

— От взгляда этой ведьмы у меня внутри все замерзло.

— Как будто мамаша застукала меня в праздник с конфетами брата, — поддержал его другой заключенный.