Последний натиск на восток ч. 2 (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 2

— Жлобы несчастные, — пробурчал Коста, и двинул за кузнецами в город, где все больше нарастал шум.

— За жалование я бы сейчас на базе у печки сидел, воздух портил и уроки делал. Что тут у нас? Ну, хоть так! — довольно сказал он, пересчитывая содержимое кошеля, вытащенного по дороге из-за пазухи рыжего.

— Шесть рублей! Неплохо, оказывается, за такие дела платят! А я и не знал. Эй, парни, меня подождите! — заорал Коста, и припустил со всей мочи. — Я точно знаю, куда идти надо! Мы с вами до заката еще пару ходок сделаем!

Коста не знал, куда идти, но выпустить из своих рук инициативу вместе с деньгами он не мог никак. У него было стойкое подозрение, что у каждого из самых горластых заводил он найдет точно такой же кошель с шестью полновесными новгородскими рублями. Тут пахло хорошими деньгами, а Коста никогда не ошибался в подобных вещах.

— Тут стойте, — скомандовал он кузнецам, когда они подошли к толпе, окружившей особенно крикливого мужика. — Ждите меня, я быстро. Тут народ что-то совсем разошелся. Если господь будет сегодня милостив к нам, то сразу двоих притащим.

Князь был совсем плох. Он лежал уже третий день, не приходя в сознание. Лицо его осунулось, под глазами залегли черные круги, а изо рта вырывалось хриплое дыхание. Сухой, как терка язык показался из бессильно раскрытого рта. Таким его увидели бояре, когда их допустили посмотреть на него. У двери спальни стояла стража, которая готова была разорвать любого, только увидев резкое движение. Они со стыда готовы были сквозь землю провалиться. Не уберегли они своего князя, что по понятиям того времени считалось бесчестьем на всю жизнь. У германцев, коли вождь в бою погибал, воин из ближней дружины мог и в петле жизнь свою закончить. На него же после такого позора даже шелудивая собака ноги не поднимет, побрезгует. Знать княжества, убедившись в своих самых худших предположениях, шла в Думную палату. Им оставалось только ждать. Тем более, что ворота княжеской цитадели были закрыты наглухо. Никто без разрешения Горана не мог сюда войти, и никто не мог отсюда выйти.

Около постели князя сидела заплаканная Батильда, которая никого больше к своему господину не подпускала. Она обтирала пот на его лице и давала воду маленькими ложечками. Самослав почти не мог глотать, и вода все больше проливалась на постель. Сподвижники хмуро смотрели на того, кто еще недавно был здоров, как дикий тур, и смахивали непрошеную злую слезу. Они хватались за рукояти ножей, но это было совершенно бессмысленно. Княгиню старую вместе с детьми спрятали где-то, а княгиня молодая сидела под замком, ожидая решения своей участи. Пока еще князь был жив, а потому никто не смел принимать никаких решений.

А в самом Новгороде назревала буря. Слухи один другого невероятнее покатились по столице, выплескивая на улицу обозленных горожан. Улицы Белого города патрулировала пехотная тагма, безжалостно распихивая перепуганных обывателей по своим домам древками копий. Крепость затворила ворота, а посад бушевал, пытаясь ворваться и найти справедливость внутри стен княжеской цитадели. Его жителей воины унять не могли никак, слишком уж их было много, и слишком они были злы. То тут, то там раздавались призывы идти к княжьим палатам, где укрылись убийцы. В воздухе все отчетливей пахло большой кровью, грабежом и пожарами. В Белом городе было немало богатых домов, и озверевшая толпа мимо них не пройдет точно. Так всегда и бывает, когда простые люди восстанавливают справедливость. А разве справедливо, когда один в каменном доме живет и жрет в три горла, а другой за копейку целый день горбатится? Вот то-то!

Бояре сидели в Думной палате, небрежно скинув на пол шубы из бесценного соболя. Теперь это все было уже неважно. На лицах многих была написана растерянность, у других — откровенный страх, а кое у кого проступало жадное нетерпение. Одного только здесь не было — равнодушия. Збыслав сидел, глубоко задумавшись, быстрым умом гоняя один вариант за другим, и судя по выражению его лица, ничего путного ему на ум не приходило. Его губы шевелились, а по ним легко читалась затейливая брань, что готова была сорваться в любую минуту. Арат сидел в углу, хмурый, и чистил ногти небольшим, острым, как бритва ножом из переливчатого булата новгородской работы. Он уже давно это делал, не вступая в разговоры, и лишь ловил на себе удивленные взгляды некоторых бояр. Ногти его уже были чистыми, словно у младенца, и Арат, вздохнув, начал подрезать их тем же самым ножом, стряхивая обрезки на пол. Он делал это медленно, вдумчиво, и внимательно разглядывал получившийся результат. Владыка Григорий негромко молился, гоняя бусины четок из балтийского янтаря. Одна молитва за другой, одна за другой…

— Где княжич Святослав-то? — нервно спросил Моимир, который в нетерпении постукивал по полу острым концом посоха. — Как там наш князь, боярин Горан? Не лучше ли ему?

— Княжичи все в потайном месте спрятаны, в ближней усадьбе, — хмуро обронил Горан. — Там, где королева Мария живет. С ними два десятка воинов, от греха. А сам князь того и гляди отойдет к богам. Я только что был у него. Он совсем плох.

— Надо гонца домой послать, — поднялся Внислав, жупан Праги. — Предупрежу своих, чтобы быстро не ждали.

— Предупреди, — мотнул седой головой Горан. — Его пропустят, я распоряжусь.

— Народ волнуется, бояре, — стукнул посохом Моимир. — Надобно убийцу казнить прилюдно, чтобы успокоить людишек. Глядишь, и разойдутся по домам.

— Да! — послышались голоса еще нескольких жупанов. — Лошадьми разорвать суку. Чтобы неповадно было!

— Не бывать тому, — грозно посмотрел на них Горан. — Князь жив. И пока он жив, судить его жену никто не будет.

— А не много ли ты берешь на себя, боярин? — вперед выступил Живила, жупан из земель хорватов. Он заорал. — Она нашего князя убила! Да на кол ее! Или, как почтенные бояре говорят, конями разорвать!

— Сядь на место, Живила! — зыркнул из-под бровей Горан. — А если без разрешения еще раз рот раскроешь, я тебе язык отрежу и собакам скормлю.

— Ничего, — буркнул себе под нос Живила и сел на место. — Долаешься, пес поганый, придет наше время. Отольются тебе чужие слезы.

— Ждем, бояре! — сказал Моимир, когда к нему подбежал его дворовый человек и жарко зашептал что-то в самое ухо. — Недолго осталось.

Самослав лежал в своей спальне недвижим, словно деревянная колода. Жарко было невыносимо, и князь был весь в поту. Бояре ходили вокруг него хороводом, глядя кто с жалостью, кто с гневом, а кто и с нескрываемым злорадством. Заплаканная Любава молилась у его постели чуть ли не час, пока муж силком не увел ее. Деметрий мелко перекрестил князя и произнес, скрипнув зубами:

— Узнаю, кто это сделал, своими руками убью!

— Так Людмила же… — непонимающе посмотрела не него Любава. — Я же своими глазами видела!

— Не она это, — покачал головой Деметрий. — Вспомни, какое лицо у нее было, когда наш князь захрипел и за горло схватился. Да и княгиня наша женщина на редкость простая. Не сможет она так притворяться.

— И впрямь, — задумалась Любава, и в какой раз уже произнесла, смахивая слезы. — Господи, дай нашему государю здоровья. Я дары великие в церковь принесу! Ничего не надо мне больше, ни золота, ни камней! Только сохрани его для нас, милостивый боже! Прошу тебя!

Они вышли в дверь, а Батильда сказала охране у двери.

— Пока что кроме боярина Горана не пускать никого! — и она заперла дверь на засов. — Я скажу, когда можно будет.

— Батильда! — прохрипел Самослав. Пересохший язык едва ворочался во рту. — Я жрать хочу! Мяса мне принеси! И побольше!

— Нельзя, ваша светлость, — поджала губы служанка. — Еще рано! Только вода и то по ложечке. У меня приказ!

— Да кто же тебе такой приказ дал? — задушено промычал князь. — Убил бы гада!

— Так вы сами и дали, ваша светлость, — Батильда села рядом. — Сказали, что иначе неубедительно выйдет. Дайте-ка я еще синеву под глазами наложу, а то она от пота уже совсем расплылась.