Слуга Империи - Вурц Дженни - Страница 64

- Какое еще обстоятельство?

- Наши люди внедрились в шпионскую сеть Мары. Почти все контакты выявлены, связные нам известны. Время от времени мы подбрасывали им безобидные сведения, чтобы они не сидели без дела. В случае необходимости мы сумеем использовать акомских псов к собственной выгоде.

Когда перед Десио был поставлен поднос с яствами и напитками, у него начисто пропал аппетит. Жестом остановив первого советника, правитель произнес:

- Я должен кое-что обдумать. Прикажи наполнить ванну - от меня разит, как от быка.

Инкомо поклонился:

- Кого из наложниц прислать к моему повелителю?

Десио поднял руку:

- Никого. Мне нужно сосредоточиться. Пришли только банщика. Никаких наложниц, никаких музыкантов. Пусть слуги приготовят большой кувшин сока с пряностями - вот и все.

Заинтригованный таким неожиданным аскетизмом, Инкомо сошел с возвышения, чтобы передать приказы слугам. Уже в дверях он остановился и, словно что-то вспомнив, обернулся к властителю:

- Не будет ли каких-нибудь распоряжений насчет Тасайо, мой господин?

Полуприкрытые глаза Десио полыхнули злобой.

- Ах да, совсем забыл про нашего великого стратега! Четыре года транжирил мои деньги в Дустари - видно, утомился. Надо подобрать ему местечко поспокойнее. У нас, помнится, есть крепость на Сторожевых островах - туда его и отправим. Пусть защищает наши западные владения от птиц и рыб.

Удалившись на безопасное расстояние от зала, Инкомо расправил плечи и зашагал быстрее. Ему оставалось только сожалеть, что Десио, набравшись решительности, не набрался ума. Тасайо действительно потерпел сокрушительное поражение, но ведь в Игре Совета возможно всякое. Если в плане Тасайо и был какой-то изъян, так только тот, что в нем не предусматривалась возможность поражения.

Отдав необходимые приказы слугам, Инкомо отправился по лабиринту коридоров в свои личные покои. Только здесь он мог дать волю чувствам. Да и как было не сокрушаться: достойнейшего члена семьи ссылали на забытый богами остров, а судьба дома Минванаби оставалась в руках этого... Инкомо замолотил кулаками по сундуку - подобные манеры были более свойственны его хозяину, нежели ему самому. В голову лезли крамольные мысли, недопустимые для верного советника.

Инкомо опустился на подушки и вызвал слугу.

- Принеси-ка письменный стол и поставь его рядом с ковриком для медитации, - сказал он, потирая виски. - А потом раздвинь перегородки, чтобы впустить сюда свежий воздух, и ступай прочь.

Оставшись наконец в одиночестве, первый советник повертел в руках лист пергамента, на котором предстояло начертать послание к Тасайо. Новое назначение нельзя было считать ничем иным, кроме как изгнанием. Крепость на Сторожевых островах в свое время построили для защиты от морских разбойников; но с пиратством в западных водах было покончено полтора века назад. Гарнизон стоял там скорее как дань цуранской традиции - чтобы не подвергать сомнению право Минванаби на владение этими замшелыми камнями.

Притом что Инкомо досадовал на своего господина, который ничтоже сумняшеся разделался с талантливым полководцем, он справедливости ради напомнил себе, что ссылка на далекий остров - это еще относительно мягкое наказание для того, кто не сумел выиграть военную кампанию. Случись такое при жизни властителя Джингу, Тасайо наверняка поплатился бы головой. Обмакнув кисточку в чернила, первый советник еще раз пожалел, что такое известие придется отправлять через третьи руки. Тасайо заслуживал большего уважения. При личной беседе можно было бы поддержать его добрым словом. Впрочем, Инкомо был слишком искушен в политике, чтобы сжигать за собой мосты. В Игре Совета удача могла перемениться в любой миг; разве ведомо человеку, что ожидает его в будущем?

Когда последний поворот дороги остался позади, Мара с ребяческим нетерпением высунулась из-за занавесок. Неожиданное нарушение равновесия при этом резком движении не застало врасплох вымуштрованных цуранских носильщиков, и они в стоическом безмолвии продолжали путь, не позволив носилкам накрениться. Они чувствовали, как возбуждена их госпожа.

- Ничего не изменилось... - задыхаясь от волнения, проговорила она. - Деревья, трава... все такое зеленое!

Стоял сезон дождей, и буйство зелени служило бальзамом для глаз после пейзажей бесплодной пустыни. С вершины холма глазу открывались ограды дальних пастбищ, а за ними - широкие просторы хорошо ухоженного поместья. С кустов, образующих живую изгородь, были срезаны сухие побеги и ветки, а трава вдоль этих зеленых рядов аккуратно скошена. Мара увидела на следующем холме высланного вперед дозорного, который энергично размахивал руками, и на мгновение поддалась беспокойству: не мог ли какой-нибудь хитроумный врат устроить тут засаду, чтобы ее возвращение домой обернулось катастрофой? Впрочем, доводы рассудка отогнали внезапный страх: она продвигалась в авангарде победоносной армии, и понадобились бы соединенные силы нескольких врагов, чтобы угрожать ей у границ родового гнезда Акомы.

Дозорный обратился с докладом к главе колонны. Мара нетерпеливо отбросила в сторону полы занавесок:

- Какие новости, Люджан?

Сверкнув белозубой улыбкой на загорелом лице, военачальник ответил:

- Госпожа, тебя встречают!

Мара улыбнулась. Только теперь могла она признаться - даже самой себе, - как отчаянно тосковала по дому. По пути ее встречали ревом фанфар, и властитель Ксакатекас не жалел льстивых восхвалений, но даже торжества в ее честь оказались изматывающими. С того дня, когда поступил приказ послать ее гарнизон на защиту границ, прошло три года... слишком долгий срок в жизни маленького мальчика, если все эти годы мать находилась вдали от него. Только объятия Кевина по ночам и тяготы сражений в дневные часы могли на время заглушить боль от разлуки с сыном.

Возвращающаяся армия перевалила через холм. В утренней тишине глухим громом звучал топот трех тысяч ног, ударяющихся о влажную землю. Мара вдохнула аромат свежей листвы и неизменных цветов акаси... и вдруг ее глаза расширились от изумления.

На соединении Имперского тракта и дороги, ведущей к усадьбе Акомы, высилась богато украшенная арка великолепных молитвенных ворот. Новая краска и глянцевая черепица крыши блестели в лучах солнца, а в глубокой тени, отбрасываемой воротами, выстроилась сотня воинов Акомы в парадных доспехах. Перед рядами сверкающих щитов виднелись другие фигуры, дорогие сердцу Мары: Кейок, одетый в такую же форму, как и его воины, но с расшитой перевязью советника; Джайкен, которому ничуть не прибавлял внушительности увесистый жезл - символический знак его должности; Накойя, прячущая вечную озабоченность за радостной улыбкой... а на шаг позади нее - мальчик.

У Мары стало тесно в груди. Она боролась с подступающими слезами, не желая поддаваться неподобающей слабости. Но в этот момент, которого она так страстно ожидала и который по временам начинал казаться несбыточной мечтой, самообладание едва не покинуло ее. Однако Кевин в совершенстве сыграл роль усердного слуги-телохранителя: он отвел в сторону занавеску паланкина и, протянув госпоже свободную руку, помог ей выйти и ступить наконец на родную землю.

Маре пришлось дожидаться, пока группа встречающих преодолеет расстояние, отделяющее паланкин от ворот, и приблизится к ней. Каждое мгновение этого ожидания было мучительным, словно жестокая пытка.

Мара напряженно всматривалась в верных сподвижников. Кейок успел вполне освоиться с костылем: несмотря на потерю ноги, он шагал твердо и уверенно, и в душе Мары поднялась гордость за несгибаемого старого воина. На облик Накойи время наложило более заметный отпечаток, и было видно, что каждый шаг дается ей с трудом. Мара едва сдержалась, чтобы не броситься к мудрой наперснице и не предложить ей руку для опоры, но первая советница не простила бы такого явного нарушения приличий из-за столь незначительного повода - больной поясницы. И только под конец Мара осмелилась взглянуть на мальчика, который подходил к ней решительно и целеустремленно, высоко подняв голову, выпрямив спину и выставив вперед подбородок. Он был такой высокий и ладный!