Слуга Империи - Вурц Дженни - Страница 33

Властитель Тускалоры склонил голову. По сигналу Мары Люджан вышел из шеренги воинов, подняв фамильный меч Акомы, выкованный - что было большой редкостью - из металла. Сверкающее лезвие коснулось шеи Джиду, который через силу произнес присягу на верность и только после этого поднялся с колен.

- О повелительница, - от этого слова у него во рту остался привкус яда, - позволь мне удалиться.

Мара медлила с ответом. В ней боролись два желания: утвердить свою власть над вассалом и в то же время облегчить его позор. Правитель Джиду побагровел, воины насторожились.

- Нет, погоди, Джиду, - наконец произнесла она. - Акоме нужны союзники, а не рабы. Не держи на меня зла; объединение сил выгодно нам обоим. - Ее голос звучал твердо, но доверительно. - Не жди пощады от моих врагов, господин Джиду. Властитель Минванаби - тот требует от своих вассалов клятвы в соответствии с Тан-джин-ку. - Этот древний обычай обозначал абсолютное повиновение; человек, связанный кодексом Тан-джин-ку, попадал в полную зависимость, граничащую с рабством. - Когда Бару ли Кеотара унаследовал отцовскую мантию, он отказался безропотно подчиняться Минванаби и в результате лишился мощной поддержки. Барули очень страдает: он хочет, чтобы его считали независимым. Заметь, Джиду, я не унижаю тебя требованием безраздельной власти над судьбами всех твоих подданных.

Правитель Джиду слегка кивнул, признавая правоту этих слов, но его не оставили чувства озлобленности и стыда. Он оказался в самом жалком положении: попал в зависимость от женщины, которую некогда замышлял убить. Однако в голосе Мары звучало нечто такое, что заставило его прислушаться к ее речам.

- Я собираюсь вести дела так, чтобы обе наши семьи от этого только выиграли, - объявила Мара. - В любом случае ты будешь, как и раньше, распоряжаться у себя в поместье. Доходы от продажи чокала останутся в казне Тускалоры. Я не настаиваю, чтобы твой род платил мне дань. Акома потребует только одного: чтобы твоя честь была поставлена на службу нашей чести. - Тут Мара решила польстить этому врагу, чтобы окончательно его обезоружить. - Честь Тускалоры для меня несомненна. В доказательство я доверю твоим войскам охрану южных рубежей и отзову все сторожевые посты и патрули Акомы с границы между нашими владениями.

Кейок слушал с непроницаемым видом, но в какой-то момент поскреб подбородок - это был тайный знак предостережения.

Мара успокоила своего военачальника подобием мимолетной улыбки и вновь обратилась к Джиду:

- Вижу, тебе трудно поверить, что между нами могут установиться добрососедские отношения. Попробую доказать, что мои намерения вполне серьезны. В знак нашего союза на подходе к твоему имению будут воздвигнуты молитвенные врата в честь бога Чококана. После этого я вручу тебе сто тысяч центориев для погашения старых долгов. Все прибыли от продажи богатого урожая чокала смогут быть использованы на благо твоих владений.

При упоминании столь баснословной суммы у Накойи глаза полезли на лоб. Такой широкий жест грозил истощить казну Акомы. Советница представила, что будет с Джайкеном, когда он получит приказ перечислить целое состояние беспутному хозяину Тускалоры.

Джиду испытующе смотрел на Мару, но не видел в ее глазах ни тени вероломства. Еще не придя в себя от замешательства, он произнес:

- Властительница Акомы поступает в высшей степени великодушно.

- Акома поступает по справедливости, - поправила его Мара. - Слабый союзник - это только обуза. Вот теперь можешь идти, и помни: в трудную минуту Акома придет тебе на выручку. Того же мы ожидаем и от тебя. - На прощание она грациозно склонила голову.

Озадаченный таким неожиданным поворотом судьбы:, Джиду Тускалора в сопровождении своей стражи, закованной в голубые доспехи, покинул парадный зал.

Мара позволила себе расслабиться. Она потерла воспаленные глаза, борясь с усталостью. Прошел не один месяц с тех пор, как она отправила Кевина на корчевку леса. С той поры ее мучила бессонница.

- Прекрасная повелительница, позволь выразить тебе мое восхищение, - почтительно начал Люджан. - Ты ловко приручила злобного пса. Господин Джиду отныне у тебя на цепи; он может скулить и тявкать, но не посмеет кусаться.

Маре стоило больших усилий мысленно вернуться к происходящему:

- По крайней мере нашим солдатам больше не придется день и ночь охранять этот злосчастный мост.

Кейок вдруг расхохотался - к великому удивлению Мары и Люджана. Этому старому солдату было несвойственно бурное проявление радости.

- Что у тебя на уме? - спросила Мара.

- Когда я услышал, что ты, госпожа, собираешься оголить нашу южную границу, мне сделалось не по себе, - объяснил военачальник. - Только потом до меня дошло, что, сняв посты с границы Тускалоры, мы высвободим немалые силы для защиты более уязвимых рубежей. А господин Джиду, в свою очередь, будет спокоен за свои северные владения и усилит оборону на других направлениях. Получается, что у нас теперь на тысячу воинов больше и мы общими усилиями обеспечим охрану расширенных владений.

Теперь даже Накойя смирилась с грядущими расходами:

- Благодаря твоей щедрости, дочь моя, войско Джиду сможет обновить амуницию, а правитель призовет к себе двоюродных братьев для усиления гарнизона.

Мару обрадовала эта поддержка.

- Именно об этом я и собиралась... скажем так, "попросить" моего нового вассала. У него хорошо обученный, но слишком малочисленный гарнизон. Когда Джиду оправится от первого удара, я обращусь к нему с другой "просьбой": пусть его военачальник согласовывает каждое свое решение с Кейоком.

Кейок сдержанно кивнул:

- Покойный правитель Седзу мог бы гордиться дальновидностью своей дочери. А теперь, госпожа Мара, если позволишь, я вернусь к своим обязанностям.

Отпустив его, Мара заметила, что Люджан собирается что-то сказать.

- Все солдаты будут сегодня тебя славить, госпожа, - начал командир авангарда. - Впрочем, надо бы послать патруль за процессией господина Джиду - не ровен час, он вывалится из паланкина и раскроит себе череп.

- С чего бы это? - удивилась Мара.

Люджан развел руками:

- От спиртного недолго потерять равновесие, госпожа. От Джиду несло так, словно он наливался вином с самого рассвета.

Мара подняла брови:

- Неужели ты уловил запах спиртного сквозь ароматы дорогих благовоний?

- Ничего удивительного: во время присяги я стоял прямо над господином, приставив меч к его мясистому загривку.

Мара наградила его серебристым смехом, но ее веселье было недолгим. Она отпустила почетный караул и вместе с Накойей перешла к себе в кабинет. С тех пор как она отлучила от себя рыжеволосого мидкемийца, одиночество стало для нее тягостным. Она вызывала к себе Джайкена и углублялась в деловые бумаги, или обсуждала с Накойей родственные дела клана, или играла с Айяки, который в последнее время увлекся деревянными солдатиками - их во множестве вырезали для него свободные от службы офицеры. Сидя на вощеном полу в детской, Мара наблюдала, как ее сын, воображая себя властителем Акомы, выстраивает деревянное войско и идет войной на армию Минванаби. Всякий раз Десио и Тасайо погибали позорной смертью в стенах этой светлой комнаты, а Мара, слушая заливистый детский смех, думала лишь о том, что над ее мальчуганом витает страшная угроза - клятва, принесенная врагами Красному богу.

Накойя твердила, что время лечит все раны, а Мара по-прежнему просыпалась среди ночи, тоскуя по человеку, который открыл для нее любовь и нежность. Ей не хватало его бесшабашных выходок, неожиданных мыслей, но более всего - его чуткости, которая безошибочно подсказывала, что Мара нуждается в его поддержке, хотя и не имеет права выразить это словами.

Будь проклят этот варвар, говорила себе Мара. Без него она ощущала себя слабой и беспомощной. Наверное, в чем-то Накойя была права: для рода Акома этот мидкемиец представлял не меньшую опасность, нежели коварный враг, потому что он сумел проникнуть в душу властительницы, преодолев самые надежные укрепления.