На скалах и долинах Дагестана. Перед грозою - Тютчев Федор Федорович - Страница 33

Не любовных утех, не сладострастных объятий жаждала ее истомленная душа, а чувства более возвышенного, ничем не запятнанного. Что касается Спири-дова, то ему этого было недостаточно.

Близость к красавице, которую он любит со всею страстностью энергичной и властной души и которая, как он прекрасно мог заметить, питала к нему взаимность — туманила его голову и подчас лишала самообладания. Измученный страстью, истомленный упорным отказом на все его мольбы, не понимая причины этого отказа и объясняя его единственно страхом перед мужем, Спиридов однажды не выдержал.

Произошла некрасивая, вульгарная сцена, в которой победительницей осталась Элен. Увидя искаженное страстью лицо Спиридова, почувствовав на себе его трепещущие руки, его горячее дыхание, она вдруг словно бы очнулась от яркого сознания сходства Спиридова в том состоянии волнения, в каком он находился, с ее мужем, и это сходство пробудило в ней такое непреодолимое стремление к отпору, такое физическое отвращение к тому, что должно было последовать, что она, не помня себя, вскочила на ноги и, энергичным жестом оттолкнув от себя Петра Андреевича, сверкая глазами и вся дрожа, бросила ему жестокое оскорбительное слово.

— Allez vous en, miserable![11] — задыхающимся голосом, в котором Спиридову ясно почудилось сильнейшее презрение и ненависть, громко прошептала Элен, в то же время энергичным жестом указывая на дверь. — Allez vous en!

Очнувшись от звука ее слов, Спиридов машинально провел рукой по лицу и вдруг, круто повернувшись, вышел вон из комнаты быстрым нервным шагом.

Как только опустилась за ним тяжелая портьера, Элен сразу пришла в себя. Только теперь отдала она себе ясный отчет во всем происшедшем с нею и поняла, что с этой минуты Спиридов навсегда потерян для нее. Единственно близкий ей человек, единственный друг и опора в жизни. Ужас невознаградимой утраты вырвал у нее крик боли. Она всплеснула руками и бросилась было за ним, думая только о том, как бы вернуть его, удержать подле себя, не допустить уйти из этого дома, уйти навсегда. Не помня себя, вся взволнованная, трепещущая, выбежала Элен на верхнюю площадку широкой, установленной статуями и пальмами лестницы.

— Стой, вернись назад, не покидай! — рвалось у нее из груди, но она принуждена была сдержать крик, уже готовый было слететь с ее губ. Спиридов выходил из широких зеркальных дверей, а навстречу ему со своей всегдашней улыбкой вылезал из кареты только что подъехавший князь.

Элен повернулась и, опустив голову, с сердцем, разрывавшимся от тоски, направилась к себе в будуар.

Через несколько минут к ней вошел муж. Он подозрительно покосился на ее бледное, но по-видимому спокойное лицо и, пройдясь раза два по мягкому ковру, резким тоном произнес:

— Что у вас тут вышло с этим франтом? Он — какой-то нелепый, возбужденный, красноглазый, ты — бледнее смерти, с лицом приговоренного к повешению. Объясни, пожалуйста.

— Ничего особенного, — апатично-утомленным голосом, неожиданно даже для себя самой, произнесла Элен. — Петр Андреевич сказал мне о своей любви, а я имела глупость прогнать его.

— Что? — даже подпрыгнул от изумленья Двоеку-ров. — Что? Повтори, пожалуйста, я, кажется, плохо слышал.

— Изволь, если тебе угодно. — И Элен спокойно и холодно, отчеканивая слова, отчетливо повторила свою фразу.

Двоекуров побагровел. С горящими глазами, перекошенным лицом он шагнул к жене, судорожно сжимая кулаки.

— А, так ты вот что, негодная?! — задыхаясь от бешенства, заговорил он. — Но я тебя предупреждал.

— Прочь от меня! — грозным и повелительным тоном перебила его Элен. Поднявшись во весь рост, она смерила мужа презрительным, полным ненависти взглядом, от которого тот, не ожидавший ничего подобного, сразу растерялся и стоял, глядя на жену выпученными недоумевающими глазами.

— Послушайте, князь, — продолжала тем временем Элен, — и постарайтесь понять и твердо запомнить мои слова. Прежние отношения наши кончены, я вам не жена, и вы мне не муж. Я, разумеется, не покину этого дома, щадя ваше самолюбие и честь имени, носимого вами. И для света наши отношения не изменятся, но здесь, среди этих стен, я желаю быть свободной. Понимаете? Свободной совсем. Я имею на это право, так как отказалась от личного счастья, отказалась от единственно дорогого мне человека, отказалась во имя условной порядочности, чтобы сохранить в глазах света неприкосновенность нашего домашнего очага. Так, кажется, вы любите выражаться…

— Вы с ума сошли! Я никогда этого не позволю! — затопал ногами Двоекуров. — Я вас заставлю, заставлю, слышите ли, заставлю! — кричал он, теряя всякое самообладание.

— Ничего вы меня не заставите и не можете заставить. Повторяю, с сегодняшнего дня я не та, что была. Не беззащитное существо, которое вы могли третировать, бранить и даже щипать сколько вам было угодно. Теперь я самостоятельное и во всем равноправное вам лицо. Постарайтесь проникнуться этим и не вынуждайте меня на более энергичные меры. Берегитесь испытывать мое терпение. Я не остановлюсь ни перед чем. Я сорву с вас маску, которую вы так искусно носите, хотя бы для этого мне пришлось обратиться к самой императрице. В крайнем случае, я могу вызвать на свет Божий легенду о Новоселовке.

Последнюю фразу Элен произнесла машинально. Ей почему-то вспомнился глухой намек Спиридова на какую-то Новоселовку, и она повторила его, почти не думая. К ее большому изумлению, эффект получился неожиданный. Князь Двоекуров побледнел как полотно, глаза широко раскрылись и с ужасом уставились в лицо жены, он весь дрожал и прерывающимся шепотом, наклонясь к самому лицу Элен, прохрипел:

— Новоселовка! Что вы знаете про Новоселовку, кто вам сказал?

— Мне? Петр Андреевич, кто же больше, — спокойно ответила Элен, сама несколько удивляясь, с какой легкостью ее язык произнес эту ложь.

Петр Андреевич ей никогда ничего не говорил.

— Петр Андреевич? — переспросил Двоекуров. — Значит, он знает? Впрочем, зачем я спрашиваю, когда сам давно был в этом уверен.

— Он не только знает, но у него есть даже документальные доказательства, и горе вам будет, если вы осмелитесь притеснять меня, тогда не ждите пощады.

Элен точно что руководило. Она нанизывала ложь на ложь, а между тем впечатление, производимое на князя всеми этими выдумками, было потрясающее. Он стоял как пораженный громом, с дико блуждающим взглядом.

— Змея! — крикнул он наконец. — Змея, будь ты проклята с твоим любовником вместе! — И, сказав это, он стремительно выбежал из комнаты.

"Должно быть, с этой Новоселовкой связаны какие-нибудь чересчур ужасные воспоминания, если одно упоминание о ней производит на него такое действие, — подумала Элен. — Тем лучше. Теперь наши роли изменятся".

Она не ошиблась. С этого памятного дня жизнь ее сделалась несравненно легче. В обществе князь продолжал разыгрывать роль нежно любящего мужа, но дома он злобно молчал, не смея ничем иным проявлять свое негодование. С каждым днем Элен все больше и больше выходила из-под его жестокой власти и делалась все более и более независимой. И этим она была обязана Спиридову. Прошло месяца полтора, и вдруг князь Двоекуров собрался за границу. Ему была поручена какая-то особо важная дипломатическая задача, для выполнения которой необходимо было поехать сначала в Пруссию, а затем, не торопясь, как бы путешествуя для своего удовольствия, посетить Саксонию, Баварию и южные мелкие княжества.

— Ну а вы как думаете поступить с собой? — кривя губы, спросил Двоекуров у Элен, сообщив ей о своем назначении.

Этот вопрос удивил княгиню. Несколько месяцев тому назад ничего подобного не могло бы случиться. Это еще раз наглядно доказало ей, какой страх внушила она князю своими намеками на таинственную Новоселовку.

— Если вы ничего против не имеете, — спокойно, деловитым тоном произнесла Элен в ответ на вопрос мужа, — то я предпочитаю ехать с вами.

Нечто похожее на признательность на мгновение отразилось на лице князя, и он значительно более мягким, почти дружественным тоном произнес: