Королевский пират - Фейст (Фэйст) Рэймонд Элиас - Страница 5

Николас улыбнулся одним углом рта, и улыбка эта — насмешливая и немного высокомерная — сделала его еще более похожим на отца, принца Аруту, каким Амос запомнил его в дни осады Крайди.

— Неужто это очередное совпадение? — притворно удивился Николас. — Ведь всякий раз, как подходит время твоего возвращения из плавания, бабушка спешит с визитом к матушке и отцу.

Амос с усмешкой помотал головой.

— Ничуть не бывало! Все дело в моем умелом обхождении с дамами, в моем обаянии, а перво-наперво — в моей красе, олухи вы этакие! — Все трое весело рассмеялись. — А теперь живо бегите да переоденьтесь в сухое платье! — напутствовал их Амос, сворачивая к одному из боковых входов в Крондорский дворец. — Мне тоже надо будет переменить наряд перед встречей с герцогом Джеффри, которому я должен отрапортовать о своем прибытии, и с твоей ба… то есть с твоим отцом. — И он заговорщически подмигнул Николасу.

Гарри и Николас заторопились к другой калитке в ограде дворца — той, что вела к кухне и службам. Оттуда к покоям принца, где у сквайра была своя комната по соседству со спальней Николаса, вел самый короткий и безопасный из всех возможных пустей. При каждом их шаге в башмаках у обоих чавкала вода.

Крондорский дворец вмещал в своей ограде множество строений, над которыми доминировал бывший замок, украшенный бойницами, многочисленными башнями и резными зубцами на толстых стенах. Времена, когда эта крепость подвергалась осадам воинственных недругов, давным-давно миновали, и потому внутреннее ее убранство за последние века претерпело весьма значительные изменения. Мало что теперь напоминало здесь о прежних кровопролитных войнах, и резиденцию принца Крондорского не один десяток лет тому назад по праву стали именовать уже не замком, а дворцом.

Николас толкнул узкую кованую калитку в стене, и оба юноши очутились во дворе, где с наслаждением вдохнули ароматы свежей стряпни, доносившиеся из одноэтажного здания кухни. За время своей морской прогулки оба успели порядком проголодаться. Они миновали пекарню и мыльню, бревенчатые домики садовников и конюхов, прошли через один из небольших огородов и, поднявшись по ступеням, прокрались ко входу во дворец, которым пользовались лишь слуги. Николас меньше всего на свете желал бы теперь попасться на глаза кому-либо из приближенных отца, а при мысли о встрече с самим принцем Арутой зубы его начинали стучать сильнее прежнего.

Когда юноши приблизились к двери, та распахнулась, и на крыльцо выбежали две молоденьких служанки, которые тащили за ручки корзину с грязным бельем. Николас посторонился и дал им дорогу, Гарри же окинул обеих весьма недвусмысленным взглядом и сопроводил его улыбкой, которую сам он считал неотразимой. Одна из прачек вспыхнула и смущенно хихикнула, другая же нахмурилась и закусила губу.

Когда девушки сбежали по ступеням и направились по тропинке к мыльне, Гарри молодцевато подбоченился и кивнул им вслед.

— Видел? — Его так и распирало от гордости. — Обе не прочь познакомиться со мной покороче. Просто они по-разному это выразили. Ну, каждая на свой манер.

Однако слова его не вызвали у принца никакого сочувствия и интереса. Николаса сейчас заботило совсем другое.

— Ах, оставь, пожалуйста, — вполголоса сказал он и, подтолкнув друга к распахнутой двери, сдавленным шепотом добавил:

— Надо поскорее переодеться, а ты тут взялся любезничать со служанками. Ведь если кто-нибудь расскажет отцу, в каком виде мы вернулись… — Последние слова он произнес, уже взбегая вверх по узкой и крутой лестнице.

— Нет, ты все же должен признать, что девчонки посмотрели на меня со значением, — не унимался Гарри, который опередил принца на несколько ступеней. — И будь у меня побольше времени, я оправдал бы самые смелые ожидания обеих.

— Берегитесь, мамаши Крондора… — задыхаясь от быстрого бега, прошептал Николас, — наш красавчик Гарри… вышел на охоту… а потому прячьте ваших дочерей подальше… от его вожделенных взоров! — Он тихонько прыснул, зажав рот рукой, и опасливо огляделся по сторонам.

После яркого света, заливавшего двор, в полутемном узком коридоре, куда они выбежали, обоим стало еще более зябко и неуютно. Николас и Гарри заторопились к следующей двери, которая вела непосредственно в покои принца Аруты и его семьи. Гарри приоткрыл тяжелые створки и быстро оглядел другой коридор, гораздо более широкий и светлый, чем первый. Он также оказался пуст, и сквайр смело шагнул в него и поманил своего господина за собой. Юноши на цыпочках приблизились к дверям в свои комнаты, между которыми в стенном проеме висело большое зеркало в тяжелой дубовой раме. Николас взглянул на свое отражение и всплеснул руками.

— Ну и вид! Какое счастье, что мы не попали на глаза отцу!

Гарри невозмутимо пожал плечами.

— Часом раньше или позже, но он ведь все равно узнает о нашей проделке.

Николас тяжело вздохнул, махнул приятелю рукой и толкнул дверь в свою комнату.

В центре спальни, занимаемой принцем, стояла широкая кровать под балдахином. Полог из тонкой голубой кисеи был отдернут. Принц скользнул равнодушным взором по темно-синей, в тон оконным шторам, атласной накидке с богатой и затейливой вышивкой и заторопился к массивному резному гардеробу. Он быстро достал оттуда сухое платье и прошел в небольшую комнатку, смежную со спальней, где помещались вызолоченная снаружи и изнутри ванна на гнутых ножках в виде львиных лап, приспособление для отправления естественных надобностей, а также несколько шкафов, шкафчиков и полок и большое во всю стену зеркало. Николас торопливыми движениями сбросил с себя мокрую одежду и сапоги и стал растирать тело жестким льняным полотенцем. Он не без гордости оглядел в зеркале свое поджарое, мускулистое тело — тело взрослого мужчины — плечи, заметно раздавшиеся за последний год или два, грудь, покрытую темными курчавыми волосами, узкие бедра, длинные стройные ноги. Но тут взор его упал на левую ступню, которая была заметно короче правой и заканчивалась вместо пальцев пятью едва различимыми бугорками без ногтей, и это давно привычное зрелище заставило его нахмуриться и совсем по-детски шмыгнуть носом.

Как ни старались, как ни бились все эти долгие годы лучшие лекари и искуснейшие маги Королевства, никому из них не удалось победить врожденное увечье, коим был поражен младший сын принца Крондорского. Чтобы хромота Николаса была менее заметна, придворный сапожник тачал для его левой ноги сапоги с более высоким каблуком, чем для правой, и кожу для них он брал более мягкую и тонкую, потому что злополучная ступня повиновалась принцу значительно хуже, чем другая, и в жестких, грубых башмаках он не смог бы даже и шевельнуть ею. Благодаря этим мерам, а также собственному усердию и унаследованным от отца быстроте, ловкости и силе, Николас ни в чем не уступал своим сверстникам, а во многом даже и превосходил их. Он блестяще владел клинком, став за последние годы достойным соперником принца Аруты, который некогда слыл лучшим фехтовальщиком Западных земель Королевства. Командующий дворцовым гарнизоном, носивший почетный титул мастера клинка, нисколько не грешил против истины, когда утверждал, что Николас давно превзошел в этом искусстве обоих своих старших братьев. Николас прекрасно плавал, ездил верхом и стрелял из лука, он без труда мог, если это требовалось, пройтись с дамой в танце через весь огромный дворцовый зал.

Благодаря всему этому мало кто при дворе держал в памяти изъян Николаса. Постоянно помнили об этом лишь его родители да од сам, ибо сознание собственной ущербности, отличная от других, к которому примешивалось и смутное чувство вины, отравляли Николасу жизнь с тех самых пор, как он себя помнил.

Он еще в детстве полюбил уединение и по возможности избегал общества других детей. В их взглядах ему всегда чудилась издевка, в их участии к нему

— притворство. Если им случалось смеяться над какой-нибудь шуткой, он считал, что настоящая причина веселья — он и его хромота. Эти соображения, однако, не рождали в его сердце неприязни к ним, а лишь вызывали желание отгородиться от сверстников и уйти в себя. Со временем, превратившись в отрока, он понял, что замкнутость лишь привлекает к нему сочувственное или же злорадное внимание тех, от кого он так желал бы ничем не отличаться, и он стал проводить гораздо больше времени в среде придворной молодежи. Но все та же прежняя мнительность мешала ему держаться с ними непринужденно и вполне разделять их заботы и радости.