Хозяйка Империи - Вурц Дженни - Страница 66

Устранение властителя Хоппары означало бы потерю главного оборонительного бастиона с весьма опасными последствиями. В выражении лица Изашани таилось предостережение.

Мара высказала догадку вслух:

- Ваш дом тоже пережил покушение?

Лицо Изашани осталось неподвижным, как у фарфоровой куклы.

- И не одно.

Мара закрыла глаза. Она почувствовала себя безмерно слабой под гнетом внезапно навалившейся усталости. Сейчас ее томило желание отказаться от самой трудной борьбы, ограничить поле своих надежд и усилий, посвятить себя делу выживания Акомы перед лицом опасностей, сжимающихся вокруг нее, словно кольцо обнаженных мечей. И все-таки она была Слуга Империи, а не та неопытная девочка, видевшая свое призвание в служении Лашиме, но вместо этого нежданно-негаданно оказавшаяся главой осажденного дома. Враги императора были также и врагами Акомы, ибо с течением времени она стала подобна опорной колонне, принимающей на себя тяжесть огромной крыши. Чтобы покончить с властью императора, Джиро и его союзники должны, были сначала лишить его этой опоры - поддержки Акомы.

За этой мыслью сразу же пришла другая: уж слишком большой успех сопутствовал Братству Камои в покушениях на жизнь ее друзей и союзников, не говоря уж о членах семьи. И пока во главе дома Анасати стоит Джиро, он будет нанимать убийц снова и снова; преступная община становилась опасностью, которой нельзя пренебрегать. Мара никогда не смогла бы забыть ужас, испытанный ею, когда ее едва не задушили, или муки преждевременных родов, вызванных действием яда. О погибшем Айяки она не перестанет горевать до конца дней своих.

Погруженная в мрачные мысли, Мара обнаружила присутствие Хокану в гостиной, только услышав слова приветствия, с которыми обратилась к нему гостья.

Открыв глаза, она увидела своего мужа, склонившегося над рукой госпожи Ксакатекас. Он держался застенчиво, как мальчик, хотя это было совсем не к лицу человеку, повелевавшему армиями от имени императора и занимавшему в обществе такое положение, что Мара оказалась предметом зависти множества высокородных девиц на выданье. Однако Изашани владела искусством смущать покой мужчин с такой легкостью, что в обществе поговаривали, будто она на самом деле ведьма и привораживает поклонников с помощью колдовских чар. Хокану был одним из ее любимцев, и ее мягкая лесть, приправленная добродушным подшучиванием, сразу помогла ему овладеть собой. Всем было известно, что мужчины, не пользующиеся расположением Изашани, в ее присутствии часами помалкивают, словно язык проглотив.

Все еще слегка ослепленный обаянием гостьи, Хокану уселся около жены и, взяв ее за руку, сказал:

- Мы тоже устали играть в мо-джо-го против Камои. - Он имел в виду карточную игру с высокими ставками. - И, по правде говоря, какое это было бы облегчение для всех нас, если бы у Ичиндара родился сын. Стоит появиться на свет мальчику-наследнику, и у ревнителей традиций сразу поубавится пыла.

Темные глаза Изашани загорелись веселым блеском.

- Последние несколько лет оказались чрезвычайно неблагоприятными для занимающихся сватовством. Родовитые юноши обзаводились наложницами, а о женах и слышать не хотели: все поголовно надеялись добиться руки какой-нибудь из дочерей императора. Настроение на светских приемах стало - хуже некуда. А чего еще можно было ждать при таком скопище незамужних девиц, которые фыркают друг на дружку, как детеныши сарката?

От этой темы разговор плавно перешел к торговой войне между кланами Омекан и Канадзаваи - войне, из-за которой у отца Хокану возникли серьезные трудности с продажей смолы. Последствия оказались весьма ощутимыми. Сократилось производство слоистой кожи, а это сразу ударило по тем, кто изготовлял доспехи и оружие; гильдия оружейников была близка к тому, чтобы взбунтоваться, а судовладельцы и грузчики в Джамаре несли убытки, поскольку товары задерживались в пути и попадали к причалам совсем не тогда, когда их ожидали. На складах Акомы плесневели шкуры нидр, тогда как на складах Анасати ничто не залеживалось; отсюда легко можно было догадаться, что к неполадкам у Шиндзаваи приложили руку союзники Джиро. И не имело смысла напоминать негоциантам из Омекана, что их собственная разобщенность некогда позволила императору овладеть всей полнотой абсолютной власти.

За неторопливым разговором собеседники и не заметили, что наступил вечер. Когда усталость Мары стала очевидной и она, принеся положенные извинения, перешла к себе в спальню, Изашани тоже удалилась в отведенные ей покои. Утром, уже сидя в паланкине на террасе у входа, когда носильщики заняли свои места, она подняла глаза на Хокану и отпустила последнее замечание:

- Знаешь, молодой хозяин, тебе надо бы как следует позаботиться, чтобы твоя жена принимала пищу. Не то пойдут гулять слухи, что ты моришь ее голодом и намереваешься таким образом свести раньше времени в могилу, а все потому, что надеешься присоединиться к кружку соискателей, которые увиваются за старшей дочерью Ичиндара.

Брови Хокану поднялись, словно его кольнули мечом.

- Госпожа, это угроза?

Изашани ответила с приторно-ядовитой улыбкой:

- Можешь не сомневаться. Мой покойный супруг был привязан к Маре, и я не хочу, чтобы его тень явилась меня преследовать. Кроме того, Хоппара, вероятно, сочтет необходимым вызвать тебя на поединок чести, если увидит, в какой печали пребывает твоя жена. После ее героических подвигов в Ночь Окровавленных Мечей он сравнивает с ней всех молодых женщин, и никто не выдерживает сравнения.

- Еще бы. - Голос Хокану зазвучал серьезно. - Но во всей Империи не сыщется человек, которого благополучие Мары заботило бы больше, чем меня. А твой визит помог ей гораздо больше, чем ты можешь вообразить.

Посещение госпожи Изашани, по крайней мере, помогло уже тем, что Мара снова начала уделять внимание своей внешности. Она доверилась искусству горничных, и, если поначалу отрадными изменениями в собственном облике она была обязана исключительно гриму, Хокану хватало деликатности, чтобы не дразнить ее такими замечаниями. Она по-прежнему посвящала долгие часы изучению хозяйственных донесений, но хотя бы делала над собой усилия, чтобы побольше есть; после того как она завела обыкновение проводить время на озере, в покое и в неторопливых размышлениях на борту маленькой лодки, ее бледность вскоре исчезла.

- Очень трудно терзаться тревогами, когда кругом вода, спокойная как небо, - сказала она однажды вечером, ступив на берег и оказавшись в объятиях встречавшего ее Хокану.

Предзакатное солнце золотило не только поверхность озера, но и весь ландшафт. Для Хокану была невыносимой мысль, что придется сейчас разрушить очарование минуты, но выбора у него не было. Очень скоро Мара все узнает, и если он не хочет вызвать бурю возмущения, то не посмеет скрыть от жены последние новости.

- Вернулся Аракаси.

- Так скоро?

Мара подняла голову и поцеловала мужа с рассеянным видом человека, мысли которого блуждают где-то далеко.

- Должно быть, он услышал о покушении на властителя Хоппару, прежде чем я отправила ему вызов.

Сказав это, властительница заторопилась, чтобы повстречаться со своим начальником разведки. Сопровождаемая мужем, она вошла во дворец и проследовала по коридорам, уже наполнявшимся вечерними тенями, мимо слуг, зажигавших масляные лампы. Со стороны одной из террас донеслись приглушенные расстоянием радостные возгласы Джастина.

- С чего это малыш так разбушевался? - спросила Мара.

Хокану обнял ее одной рукой за плечи:

- У него новая игра. Твой военный советник заключает с ним пари: утверждает, что не даст захватить себя врасплох и не попадется в засаду. Так что Джастин теперь прячется за мебелью, а слуги вообще избегают заходить в дальние коридоры: боятся ненароком угодить в засаду.

- А Кейок? - Мара обогнула последний угол и прошла из конца в конец еще одного коридора, вымощенного старой, стершейся мозаикой. - Он попадался?

Хокану засмеялся:

- Много раз. Слух у него уже не тот, что был раньше, а костыль делает его легкой добычей.