Доспехи дракона - Фейст (Фэйст) Рэймонд Элиас - Страница 4

Вскоре стоны и крики Ногаму смолкли вдали. Паг понял, что повешение состоялось, и невольно вздрогнул. Молодой воин взглянул на Лори и Пага, сидевших на тюфяке. Из раны на груди Пага сочилась кровь. Левой рукой он придерживал окровавленную ладонь правой.

— Помоги своему раненому другу подняться. Оба следуйте за мной! — отрывисто бросил им офицер.

Лори кивнул. Поддерживая Пага за плечи, он встал с тюфяка. Друзья вышли из барака вслед за юношей-воином. Он провел их к своему просторному дому и кивком предложил войти. У дверей дежурил стражник. Молодой офицер приказал ему привести лекаря. Несколько минут прошли в молчании. Наконец стражник вернулся в сопровождении лекаря, пожилого щуплого цурани, облаченного в яркий балахон. Старик был жрецом одного из многочисленных богов, которым поклонялись цурани. Быстро осмотрев раны Пага, он заверил офицера, что порез на груди неглубок и неопасен, и сокрушенно покачал головой, указывая на правую ладонь раненого невольника.

— Лезвием кинжала рассечены мускулы и связки, — прошамкал он. — Рана со временем затянется, но пальцы утратят былую подвижность и силу. Боюсь, господин, его можно будет использовать только на легких работах.

Юноша кивнул и приказал лекарю:

— Перевяжи его раны и возвращайся к себе. Старик заштопал порез на ладони Пага костяной иглой с протянутой в нее тонкой жилой и, смазав обе раны целебным снадобьем, перевязал их чистыми тряпицами. Велев своему пациенту как можно меньше двигать раненой рукой, он с поклоном удалился. Паг вытерпел болезненную процедуру молча, ни разу не поморщившись. Он сумел пересилить боль с помощью одного из приемов самовнушения, которым научил его Кулган.

Стоило лекарю уйти, как молодой офицер сурово взглянул на Лори и сказал ему, чеканя слова:

— Согласно закону, я должен был бы повесить тебя за убийство надсмотрщика! — Паг и Лори молчали: рабы не смели говорить без разрешения хозяев. — Но поскольку я приказал повесить Ногаму, в моей власти сохранить тебе жизнь. Я ограничусь тем, что накажу тебя за нанесенную ему рану. Можешь считать себя наказанным. — Губы его раздвинулись в легкой усмешке. Лори и Паг молча поклонились, и юноша махнул рукой: — Оставьте меня, но возвращайтесь сюда на рассвете. Я должен решить, что делать с вами дальше.

Друзья вышли из дома юного офицера и зашагали к своему бараку. Оба чувствовали себя так, словно с плеч их свалилась гора. Ведь еще так недавно они были уверены, что рассвет застанет их висящими возле Ногаму с петлями на шее. Лори повел плечами и прошептал:

— Я решительно ничего не понимаю!

Паг слабо улыбнулся ему в ответ.

— Мне так больно, что я не в силах даже удивляться. Но я рад, что мы с тобой остались в живых.

У порога невольничьего барака Лори пробормотал:

— Сдается мне, что у молодого хозяйского сына есть какие-то задумки на наш счет!

— Я давно оставил всякие попытки разобраться в мыслях и намерениях наших хозяев, — устало ответил Паг. — Мне кажется, что только благодаря этому я не погиб, подобно многим, в первые же месяцы неволи. Я просто делаю, что они велят, и молча терплю все, что выпадает на мою долю, друг Лори. — Он кивнул в сторону виселицы с покачивавшимся на ней телом Ногаму. Нынче ночью на небосклоне светила лишь малая луна, и ее слабые лучи едва обрисовывали контуры могучего тела надсмотрщика. — Но от подобной участи никто из нас не застрахован.

— Твоя правда. Я все время думаю об этом. И у меня из головы не идет мысль о побеге.

Паг горько усмехнулся.

— Куда же ты надеешься убежать, менестрель? Неужто рассчитываешь отыскать вход в звездный туннель, охраняемый десятком тысяч цурани?!

Лори не ответил ему. Они вернулись в барак и улеглись на свои тюфяки, чтобы безмятежно проспать те несколько часов, что оставались до рассвета.

Юный офицер восседал на груде подушек, скрестив ноги по цуранийскому обычаю. Отослав стража, который привел к нему Пага и Лори, он кивком приказал им сесть. Поколебавшись, ибо невольникам редко дозволялось сидеть в присутствии господ, друзья опустились на ковер, устилавший пол в комнате.

— Я — Хокану из рода Шиндзаваи, — сказал юноша без всяких предисловий. — Мой отец — хозяин этой плантации. Он весьма недоволен тем, что урожай в этом году оказался низким. Я прибыл сюда, повинуясь его приказу, чтобы выяснить, в чем причина такого неуспеха. Теперь в лагере нет надсмотрщика, потому что этот глупец Ногаму проявил пренебрежение к своим обязанностям и непочтительность ко мне. Что же мне делать? — Невольники промолчали, и Хокану спросил их: — Как долго вы находитесь на этой плантации?

Паг и Лори по очереди ответили ему. Помолчав, Хокану кивнул в сторону менестреля.

— В том, что тебе удалось остаться в живых четыре месяца, нет ничего необычного. Такой срок выдерживают почти все. Странно, однако, что ты говоришь на нашем языке много лучше других. Но вот ты, — обратился он к Пагу, — прожил в лагере гораздо дольше, чем кто-либо другой из ваших упрямых и пустоголовых соплеменников. Ты говоришь по-нашему почти без акцента. Ты мог бы даже сойти за крестьянина из отдаленной провинции.

Друзья сидели молча, внимательно ловя каждое слово молодого господина и пытаясь угадать, что у него на уме. Внезапно в голове Пага молнией пронеслась мысль, что юноша, сидевший перед ними, был скорее всего его ровесником, а то и годом-двумя моложе. Ему казалось странным, что сын хозяина плантации, почти ребенок, был наделен такой огромной властью и мог распоряжаться судьбами многих людей. В Крайди юнцы его возраста все еще продолжали обучение ремеслам, а их ровесники из числа знати — искусству верховой езды и владению оружием. Те и другие были обязаны беспрекословно повиноваться родителям и наставникам. О том же, чтобы им доверяли ответственные должности, даже речи быть не могло.

— Как тебе удалось так хорошо освоить наш язык? — обратился Хокану к Пагу.

— Господин, я оказался в числе первых мидкемян, попавших в неволю, — ответил Паг. — Нас было всего семеро среди множества рабов — цурани. Мы все боролись за жизнь, но через несколько месяцев мои товарищи погибли от ран и лихорадки или были убиты стражниками. Мне не с кем стало даже словом перемолвиться на родном языке. Ведь за целый год на плантации не появилось ни одного жителя моей страны.

Хокану кивнул и перевел взгляд на Лори:

— А ты где выучился говорить по-цуранийски?

Лори улыбнулся и развел руками.

— Здесь, где же еще, господин? Я ведь певец. У себя на родине я был менестрелем и зарабатывал на жизнь тем, что развлекал почтенную публику исполнением песен и баллад. Мое ухо, чуткое к музыке, восприимчиво и к звукам человеческой речи. А цуранийский язык мне удалось освоить без труда, потому что он очень музыкален. Ведь значение слов в нем меняется в зависимости от длительности ударного звука. На языках, подобных вашему, говорят жители южных окраин Королевства. Мне не раз случалось бывать там и разговаривать с ними.

Хокану с интересом взглянул на невольников.

— Все это очень любопытно, — пробормотал он и надолго задумался. Паг и Лори хранили почтительное молчание. Через несколько минут, кивнув каким-то своим мыслям, юноша вновь заговорил: — Судьба невольника зависит от множества самых разных обстоятельств. — В глазах его мелькнули насмешливые искорки. В эту минуту он стал похож на озорного мальчишку, ненадолго избавившегося от докучливого общества взрослых и решившего вволю насладиться минутами свободы. — Дела в этом лагере идут из рук вон плохо. Я должен подготовить подробный отчет для моего отца, властителя Шиндзаваи. Мне думается, я понял, в чем состоит причина неурожая. — Он вновь принял серьезный вид и кивнул в сторону Пага. — Но сперва я желал бы выслушать твое мнение на этот счет. Ты пробыл здесь достаточно долго и кажешься мне сметливым рабом.

Слова юного господина повергли Пага в растерянность, ведь никто давным-давно не интересовался его мнением о чем-либо. Он неуверенно взглянул на юношу, проверяя, не шутит ли тот, но, поймав на себе пристальный, изучающий взгляд Хокану, тотчас же заговорил, тщательно обдумывая каждое слово: