Дочь Империи - Вурц Дженни - Страница 67

- Ты?..

- До того как я попросила тебя стать моим мужем, я была правящей госпожой, - ответила Мара самым беспечным тоном, словно речь шла о вещах совершенно незначительных. - Тогда ведение хозяйства в поместье было моей обязанностью, а сейчас стало твоей.

- Ну и ну! - Бантокапи был растерян вконец. - Но неужели я должен сам разбираться в каждой мелочи? - Он сорвал с головы шлем и кликнул слугу. Тот появился в дверях. - Принеси домашнюю тунику, - распорядился Бантокапи. - В этих доспехах я ни секунды больше не выдержу. Мара, помоги-ка мне.

Мара тяжело поднялась и подошла к супругу, стоявшему с вытянутыми руками. Стараясь прикасаться к нему как можно меньше, ибо он был весьма грязен, она расстегнула застежки, скреплявшие переднюю и заднюю пластины кирасы.

- Ты можешь, если хочешь, перепоручить кому-нибудь часть этих мелочей. Джайкен вполне способен позаботиться о каждодневных делах поместья. Я могу помочь ему советом, если ты слишком занят.

Бантокапи с помощью Мары стянул через голову лакированные пластины и облегченно вздохнул, бросив на пол тяжелую кирасу. Затем он ухватился за полы легкого гамбизона и, заворотив его кверху, также потащил с плеч. Не прерывая этого занятия, он возразил:

- Нет. Я хочу, чтобы ты посвятила себя заботам о нашем сыне.

Из-под слоев ткани и набивки голос его звучал приглушенно.

- Или о дочери, - быстро напомнила Мара, уязвленная его уверенностью, что жена может справиться с работой личной прислужницы, но не со счетными табличками. Она опустилась на колени и сняла зеленые кожаные щитки с волосатых икр своего супруга.

- Ну вот еще! Это будет мальчик. Если нет, нам придется снова приложить кой-какие усилия, верно?

С похотливой хитрецой он посмотрел на нее сверху вниз.

Ничем не выказав отвращения, Мара расшнуровала сандалии, столь же обросшие грязью, как и широкие ступни, которые они защищали.

- Как пожелает мой господин.

Бантокапи снял свою короткую тунику, оставшись в одной набедренной повязке.

- Ладно, - сказал он, почесавшись. - Я позволю Джайкену принимать решения по тем делам, какими он занимался после смерти твоего отца.

Прибыл слуга с чистой туникой, и властитель Акомы быстро напялил ее, даже и не подумав, что следовало бы сначала принять ванну. Затем объявил свою волю:

- Джайкен знает свое дело. И если потребуется принять какое-то важное решение, пусть приходит ко мне. А теперь я собираюсь провести некоторое время в Сулан-Ку. Кое-кто из моих друзей...

Он в замешательстве замолчал, увидев, как Мара внезапно вцепилась в ткань своего домашнего халата. Все утро у нее повторялись легкие схватки, но эта была очень сильной, и она смертельно побледнела. Наконец настал ее час.

- Банто!..

И этот человек, обычно раздражительный и грубый, внезапно ощутил одновременно восторг и тревогу.

- Пора?..

- Наверно, да. - Она спокойно улыбнулась. - Прикажи послать за повитухой.

Впервые в жизни почувствовав беспокойство за кого-то другого, Бантокапи добросовестно пытался подбодрить Мару, похлопывая ее по руке, - не соизмеряя, однако, своих сил, так что не было бы ничего удивительного, если бы от этого "подбадривания" у нее остались синяки - до самого прибытия повитухи, вслед за которой сразу же явилась Накойя. Обе они выставили его вон с решительностью, против которой не устоял бы ни один мужчина в Империи. Бантокапи удалился как побитая собака и по пути все время оглядывался через плечо.

Весь следующий час он расхаживал по своему кабинету, ожидая рождения сына. Когда потянулся второй час, он послал за вином и чем-нибудь съестным. Вечер сменился ночью, а из комнаты роженицы не поступало никаких вестей. Нетерпеливый муж, не находя выхода своей тревоге, пил, ел и снова пил. Когда миновало время ужина, он послал за музыкантами; обнаружив, что музыка не приносит успокоения, он потребовал приготовить ванну, без чего благополучно обходился с самого полудня.

Невольно поддаваясь редкому для него чувству уважения к тому, что вершилось сейчас в покоях Мары, он решил на сей раз воздержаться от баловства с какой-нибудь девицей. Постельные утехи казались неуместными в то время, когда его жена рожала ему наследника, но нельзя же ожидать, что мужчина будет сидеть сиднем и ждать, лишенный каких бы то ни было радостей жизни! Громовым голосом он потребовал, чтобы посыльный доставил ему большой кувшин акамелевой настойки. От этого он не станет отказываться. И не отказался, даже когда слуги сдвинули ширмы и наполнили ванну горячей водой. Они терпеливо ждали с мылом и полотенцем наготове. Бантокапи сбросил одежду, похлопал себя по располневшему животу, недовольно буркнув нечто насчет необходимости побольше упражняться с мечом и луком, дабы сохранять форму, и наконец забрался в ванну. После этого он принял из рук слуги кубок с настойкой и залпом осушил его.

Слуги суетились вокруг, соблюдая предельную осторожность. Никому не хотелось схлопотать затрещину, что было бы неминуемо, если бы, например, капля мыльной пены по их недосмотру попала в открытый кубок и испортила вкус настойки.

Банто бездумно напевал какую-то мелодию, пока слуги намыливали и ополаскивали его тело, разминали и массировали тугие мышцы. Разомлев в тепле, он в конце концов задремал.

А потом пронзительный вопль прорезал воздух. Банто вскочил на ноги в ванне, опрокинул кубок с настойкой, расплескав вокруг мыльную воду и забрызгав слуг с головы до ног. С бьющимся сердцем он пытался нашарить где-нибудь поблизости оружие... сейчас он почти был готов увидеть бегущих слуг, спасающихся от врагов в надежде, что солдаты успеют отразить нападение. Но нет, все было спокойно. Он взглянул на музыкантов, ожидавших его приказа начинать исполнение, и уже открыл было рот, чтобы таковой приказ отдать... и в этот момент вопль повторился.

Тогда он понял. Мара, худенькая, похожая на девочку, давала жизнь его сыну. Снова раздался вопль, и выражалось в нем такое страдание, что за всю свою короткую жизнь Бантокапи не слышал ничего подобного. Мужчины/раненные в битве, издавали громкие, гневные возгласы; у других раненых вырывались слабые жалобные стоны. Но этот звук... То был крик смертной муки - муки человека, которого терзает сам Красный Бог.

Бантокапи потянулся за настойкой и, не обнаружив кубка, немедленно разъярился. Один из слуг поспешно поднял кубок с пола, наполнил и подал прямо в хозяйские руки. Осушив кубок, Бантокапи распорядился:

- Ступай и присмотри там, чтобы для моей жены было сделано все, что требуется.

Слуга умчался, а Бантокапи кивком подал знак другому, чтобы тот снова наполнил кубок. Проходили долгие мгновения; стоны Мары не утихали. Вернувшийся вскоре слуга доложил:

- Господин, Накойя говорит, что роды трудные.

Бантокапи кивнул и опять обратился к выпивке для собственного утешения. Ночь содрогнулась от очередного вопля, за которым последовали глухие рыдания. Не в силах более все это выносить, властитель Акомы заорал, перекрывая все прочие звуки:

- Играйте что-нибудь веселое и громкое!

Музыканты грянули марш. Бантокапи допил настойку. Музыка не заглушала криков Мары; это стало уже раздражать ее супруга. Отшвырнув кубок, он потребовал, чтобы ему подали кувшин, откуда и сделал непомерно большой глоток.

Он пил, пока его сознание не помутилось. Не видя ничего, кроме какой-то радужной пелены, он сидел в ванне, глупо ухмыляясь, пока вода не остыла. Но и тогда он не выразил никакого желания выйти из ванны, и обеспокоенные слуги поспешили подогреть еще воды.

Принесли новый кувшин с настойкой, и спустя какое-то время Бантокапи, властитель Акомы, уже утратил способность слышать музыку, не говоря уже о душераздирающих стонах жены.

Наступивший рассвет посеребрил стенные перегородки его спальни. Измученная бессонной ночью, Накойя открыла дверь и заглянула внутрь. Ее господин крепко спал, лежа в холодной воде ванны, и громко храпел. Пустой кувшин из-под настойки валялся на полу. Музыканты спали, не выпуская из рук инструментов, а слуги стояли неподвижно, как часовые на страже, и с их рук свисали скомканные полотенца. Накойя со стуком задвинула дверную створку; на ее морщинистом лице было явственно написано омерзение. Как благодарна она была судьбе, за то что властитель Седзу не дожил до этого дня и не может увидать, как Бантокапи, нынешний властитель Акомы, лежит в таком состоянии, когда его жена, вытерпев столь долгие муки, принесла ему здорового сына и наследника.