Дочь Империи - Вурц Дженни - Страница 17

Кейок отстегнул свой шлем от пояса и потеребил плюмаж.

- Да, госпожа... когда настанут лучшие времена. Но не сейчас. Из тех наемников, чьи услуги ты оплатишь, половина, скорее всего, будет состоять из шпионов. Хотя мне и противно оставлять безнаказанными молодчиков, не имеющих хозяев, нам придется запастись терпением и медленно наращивать силы.

- И умирать, - с горечью сказала Мара. С каждой минутой она все более остро сознавала, что у нее, по-видимому, есть лишь один выход: последовать совету Накойи и вступить в брак ради выживания; но все ее существо восставало против такого решения.

Пораженный состоянием девушки, в котором он никогда прежде ее не видел, Кейок приказал носильщикам остановиться.

- Госпожа?..

- Какой срок понадобится господину Минванаби, чтобы узнать, сколь велик ущерб, причиненный нашему дому его предательством? - Мара вскинула голову; ее лицо смутным овалом белело между занавесками. - Рано или поздно один из его шпионов обнаружит, что сердце нашего дома слабо, что мои поместья лишились охраны, если не считать горсточки уцелевших воинов... А мы пока лезем вон из кожи, лишь бы поддержать иллюзию благополучия. Наши дальние владения полностью беззащитны, поскольку сторожить их - для отвода глаз - приставлены старики и необученные юнцы, щеголяющие зелеными доспехами! Мы живем, как трусишка-газен: не смеем дышать и надеемся, что харулт нас не растопчет! Но эти надежды тщетны. В любой день можно ожидать, что все наши уловки будут разгаданы. И тогда властители, жаждущие нашей гибели, нападут и ударят со всей жестокостью!

Кейок водрузил шлем на голову, а затем подчеркнуто неторопливо застегнул ремешок под подбородком.

- Твои солдаты умрут, защищая тебя, госпожа.

- Вот именно, Кейок. - Слова рвались из самого сердца Мары; она не могла унять бурю чувств, из которых главным была безнадежность. - Все они умрут. А также и ты, и Вайо, и даже старая Накойя, Потом враги, убившие моего отца и брата, отправят мою голову и натами нашей семьи к властителю Минванаби, и... и Акомы больше не будет.

Старый солдат в молчании опустил руки. Он не мог ни опровергнуть слова своей госпожи, ни предложить ей хоть какое-нибудь утешение. Он тихо приказал носильщикам идти вперед, к дому, к свету, к средоточию красоты и искусства, ко всему, что было сердцем Акомы.

Носилки качнулись, когда после неровной почвы луга рабы вступили на мощенную гравием дорожку. Устыдившись своей вспышки, Мара распустила завязки занавесок, и тонкие полотнища упали, отгородив ее от мира. Понимая, что, возможно, она плачет, Кейок выступал рядом с паланкином, глядя только перед собой. Выжить, не утратив чести, - это казалось недостижимой мечтой после гибели властителя Седзу и его сына. И все-таки ради хозяйки, чью жизнь он оберегал, старый воин не хотел поддаться уверенности, которой успели проникнуться его соратники: что немилостью богов отмечен этот дом и судьба Акомы неотвратимо близится к концу.

От этих печальных мыслей военачальника отвлек голос Мары, в котором звучала неожиданная решимость:

- Кейок, вот если я умру, а ты переживешь меня... что тогда?

Кейок указал назад, в сторону холмов, где укрылись разбойники со своей добычей.

- Если я не получу от тебя, госпожа, разрешения покончить с собой, я стану таким, как те люди. Бродяга, не имеющий хозяина, одинокий, без цели и смысла... серый воин, который не вправе носить цвета никакого дома.

Мара немного отодвинула занавеску:

- И таковы все бандиты?

- Некоторые. Другие - мелкие преступники, воры и грабители; иногда среди них попадаются и убийцы, но большинство - это солдаты, пережившие своих хозяев.

Носилки приближались к крыльцу господского дома, где томились в ожидании Накойя и несколько слуг. Мара поспешила задать новый вопрос:

- Это люди чести, Кейок?

Во взгляде, который военачальник бросил на властительницу, не было и тени упрека.

- У бездомного солдата не может быть чести, госпожа. Но прежде, до того как погибли их хозяева... Я полагаю, что серые воины были достойными людьми... И все-таки, пережить своего хозяина... это знак немилости богов.

Паланкин был уже у крыльца, и носильщики опустили его на землю. Мара раздвинула занавески шире и с помощью Кейока выбралась из паланкина.

- Военачальник, когда твои разведчики вернутся с холмов, зайди ко мне. У меня есть план, который нужно обсудить, пока весь дом спит.

- Как прикажешь, госпожа.

Кейок поклонился, прижав кулак к груди, как полагалось по этикету. Но когда слуги, высоко поднимая фонари, двинулись вперед, чтобы осветить ей путь, Мара подумала, что уловила искру одобрения на изборожденном шрамами лице старого воина.

Беседа Мары с Кейоком затянулась до глубокой ночи. Звезды искрились, как льдинки. Медно-золотой профиль луны Келевана стоял в зените, когда военачальник поднял с пола свой шлем.

- Госпожа, твой план рискованно дерзок. Но от газена никто не ожидает нападения, и потому этот план может сработать.

- Он должен сработать! - Мара выпрямилась в темноте. - Иначе наша гордость сильно пострадает. Просить о безопасности в обмен на брак - это не прибавит нам чести и только порадует тех, кто строит против нас козни. Наш дом уже не будет одним из главных участников Игры Совета, и духи моих предков не смогут обрести покой. Нет, я думаю, что по этому поводу отец сказал бы: "Безопасный путь не всегда самый лучший".

Кейок надел и закрепил шлем столь тщательно, словно готовился к сражению.

- Как пожелает моя госпожа. Но я не завидую тому, кто возьмет на себя задачу объяснить Накойе, что именно ты задумала.

Он поклонился, повернулся и зашагал к двери; отодвинув засов, он вышел в сад. Лунный свет золотил цветочные клумбы. Мара следила за удаляющимся силуэтом военачальника, и ей казалось, что плечи у него сейчас развернуты шире, чем обычно, а в легкой походке чуть меньше напряжения. Она чувствовала, что Кейок одобряет военный способ преодоления трудностей, стоящих перед Акомой, и его молчаливая поддержка принесла ей немалое облегчение. Он предпочитал попытать счастья, выполняя ее рискованный план, но не быть свидетелем того, как она в поисках защиты заключит брак с кем-либо из более могущественного рода и тем самым поставит свою семью в унизительную зависимость от семьи мужа.

Мара расцепила чуть вспотевшие пальцы, испытывая одновременно страх и воодушевление.

- Я выйду замуж на моих условиях или вообще не выйду, - пробормотала она, а потом вернулась на свои подушки. Сон пришел не сразу. Воспоминания о Лано перемежались мыслями о молодых заносчивых сыновьях из знатных семей, на одном из которых ей рано или поздно придется остановить свой выбор.

Утро выдалось жаркое. С юга дули сухие ветры, и влагу, оставшуюся от сезона дождей, можно было найти лишь в низинах между холмами. В такие места и перегоняли сейчас пастухи многочисленные стада нидр, поднимающих облака желтой пыли. Мара завтракала в саду внутреннего дворика, сидя под спасительной тенью деревьев и прислушиваясь к мирному журчанию воды из фонтана. Одетая в яркое платье с высоким воротом, она казалась сейчас даже моложе своих семнадцати лет, хотя глаза ее блестели подозрительно ярко, а лицо слегка осунулось после бессонной ночи. Однако ее голос, когда она приказала позвать Накойю, звучал твердо и властно.

Старая няня явилась, настроенная весьма сварливо; с ней это часто бывало по утрам. Вызов хозяйки застал Накойю в тот момент, когда она одевалась: ее волосы были в спешке заколоты на затылке, а поджатые губы красноречиво свидетельствовали о раздражении и досаде. Отвесив короткий поклон, она спросила:

- Что угодно госпоже?

Властительница Акомы жестом разрешила ей сесть. Этим разрешением Накойя не воспользовалась: колени болели, а час был слишком ранний, чтобы вести споры со своевольной девчонкой, упрямство которой могло погубить честь ее славных предков.

Мара ласково улыбнулась бывшей няне:

- Накойя, я еще раз обдумала твой совет и поняла, что это и в самом деле разумно: выйти замуж, чтобы расстроить планы наших врагов. Прошу тебя, подготовь список женихов, которых ты считаешь приемлемыми: мне понадобится твое руководство, чтобы сделать правильный выбор. Теперь ступай. Мы с тобой все обсудим... в свое время.