Какое ТЕБЕ дело до того, что думают другие? - Фейнман Ричард Филлипс - Страница 43

Я изобрел теорию, которую обсудил с немалым количеством людей, многие из которых объяснили мне, почему она ошибочна. Но я не помню их объяснений, а потому не могу удержаться от того, чтобы рассказать вам, что, на мой взгляд, привело к подобному отсутствию передачи информации в НАСА.

Когда НАСА пыталась осуществить проект по отправке человека на Луну, то все были охвачены жутким энтузиазмом: это была цель, достичь которой стремился каждый. Никто не знал, возможно ли это, но все помогали друг другу.

Эта мысль появилась у меня потому, что я работал в Лос-Аламосе и испытал напряжение и давление совместной работы по созданию атомной бомбы. Когда у кого-то возникает проблема — скажем, с детонатором, — каждый знает, что это серьезная проблема, все придумывают разные способы ее решения, вносят свои предложения, и, услышав о решении, все приходят в восторг, потому что это значит, что их работу теперь можно использовать: если бы детонатор не сработал, то не сработала бы и бомба.

Я понял, что то же самое происходило раньше и в НАСА: если не получится сделать хороший скафандр, то они не смогут отправиться на Луну. Таким образом, каждый заинтересован в проблемах другого.

Но потом, по завершении проекта по полету на Луну, у НАСА остались все люди, которые им занимались: огромная организация в Хьюстоне, огромная организация в Хантсвилле, не говоря уже о Кеннеди во Флориде. Вы же не захотите увольнять людей и выбрасывать их на улицу по завершении большого проекта, так что встает проблема — что делать?

Вы должны убедить Конгресс в существовании проекта, который способна реализовать только НАСА. Чтобы это сделать, необходимо — по крайней мере, в этом случае казалось, что необходимо — преувеличить: преувеличить, насколько экономичным будет шаттл, преувеличить частоту его полетов, преувеличить количество грандиозных научных открытий, которые будут сделаны. «Шаттл способен выполнять столько-то полетов, это будет стоить столько-то; мы летали на Луну, поэтому мы можем сделать это!»

Тем временем, я могу догадываться, что инженеры на нижних уровнях говорят: «Нет, нет! Мы не можем сделать столько полетов. Если мы должны реализовать столько полетов, то это будет означать то и то!» И: «Нет, мы не можем это сделать с таким количеством денег, потому что это значит, что мы должны делать так и эдак!»

Однако вышестоящие парни, которые пытаются получить у Конгресса «добро» на свои проекты, не хотят слышать ничего подобного. Будет лучше, если они не будут это слышать, так они будут «честнее» — они не хотят лгать Конгрессу! Так что очень скоро отношение начинает изменяться: неприятная информация, поступающая снизу — «У нас проблема с уплотнениями; ее нужно решить до следующего полета», — подавляется большими шишками и менеджерами среднего звена, которые говорят: «Если вы будете говорить мне о проблеме уплотнений, то нам придется запретить полеты шаттла, чтобы ее решить». Или: «Нет, нет, продолжайте полеты, потому что иначе это будет плохо выглядеть со стороны»; или: «Не говорите мне ничего; я не хочу этого слышать».

Возможно, они не говорят открыто: «Не говорите мне», — но они препятствуют передаче информации, что равносильно тому же. Вопрос состоит не в том, что было записано или кто кому и о чем должен рассказывать, а в том, действительно ли, когда вы рассказываете кому-то о какой-то проблеме, этот человек с удовольствием вас слушает и говорит: «Расскажите мне еще» и «А вы вот это и это пробовали?» или «Что ж, посмотрим, что вы можете сделать», — что создает совершенно иную атмосферу. Но если вы раз, другой пытаетесь что-то сказать и вас все время отталкивают, то очень скоро вы решаете: «Да идите вы все к черту».

Так вот моя теория: из-за того, что преувеличение верхов не совпадало с действительностью, с которой сталкивались низы, передача информации сначала замедлялась, а потом и вовсе прекратилась. Вот так и появилась одна из возможностей, что шишки многого не знали.

Другая возможность состоит в том, что эти шишки на самом деле знали и просто говорили, что не знают.

Я попробовал найти предыдущего директора НАСА — сейчас я не помню его имени, — который возглавляет какую-то компанию в Калифорнии. Я подумал, что поговорю с ним, когда буду дома во время одного из своих коротких отпусков, и скажу ему: «Все они говорят, что не знают. В этом есть смысл? Как узнать, правда ли это?»

Он так и не ответил ни на один из моих звонков. Быть может, он не хотел разговаривать с членом комиссии, который расследует поведение вышестоящих лиц; быть может, он уже по горло был сыт НАСА и больше не хотел с этим связываться. А поскольку я тоже был занят, то не слишком настаивал.

Было множество разных вопросов, которые мы не расследовали. Один из них был связан с загадкой мистера Беггса, бывшего директора НАСА, которого сняли с поста во время некоего расследования, которое не имело никакого отношения к шаттлу; незадолго до катастрофы его заменил Граэм. Тем не менее, оказалось, что Беггс каждый день приходил в свой старый офис. К нему приходили люди, хотя он никогда не разговаривал с Граэмом. Чем он занимался? Руководил ли он по-прежнему каким-нибудь направлением деятельности НАСА?

Время от времени я пытался заинтересовать мистера Роджерса подобными мелочами. Я говорил: «В нашей комиссии есть юристы, есть руководители компаний: прекрасные люди с опытом работы в различных областях. У нас есть люди, которые знают, как вытянуть ответ из парня, когда он не хочет что-нибудь говорить. Я не знаю, как это сделать. Если кто-то говорит мне, что вероятность выхода из строя равна 1 к 105, я знаю, что он несет чушь — но я не знаю, что естественно для бюрократической системы. Мы должны были собрать больших шишек вместе и задавать им вопросы: как мы расспрашивали менеджеров второго уровня вроде мистера Маллоя, так мы должны расспросить и менеджеров первого уровня».

Он отвечал: «Да, я с Вами согласен».

Позже мистер Роджерс рассказал мне, что написал письмо каждому из высокопоставленных лиц, но они ответили, что им нечего нам рассказать.

Был также и вопрос давления со стороны Белого Дома.

Идея отправить в космос учителя в качестве символа приверженности нации к образованию принадлежала президенту. Он выдвинул эту идею год назад в обращении к Конгрессу. Теперь, год спустя, опять приближалось время ежегодного обращения. Было бы идеально, если бы во время этого обращения учитель из космоса говорил с президентом и Конгрессом. Случайные свидетельства всегда производят самое сильное впечатление.

Я переговорил на этот счет со многим людьми и узнал разные мнения, но, в конечном итоге, пришел к выводу, что давления со стороны Белого Дома не было.

Во-первых, человек, который вынудил «Тиокол» изменить свою позицию, мистер Маллой, был менеджером второго уровня. Заранее никто не мог предсказать, что может помешать запуску шаттла. Если представить, что Маллою сказали: «Сделайте так, чтобы завтра шаттл полетел, так как этого хочет президент», — то нужно представить, что все остальные на его уровне тоже должны были получить это предупреждение — а на его уровне много людей. Сообщить подобную информацию такому количеству людей — значит точно знать, что будут утечки. Так что такое давление было, скорее всего, невероятно.

Ко времени окончания работы комиссии я гораздо лучше понял характер операций в Вашингтоне и в НАСА. Наблюдая за их работой, я понял, что люди, работающие в большой системе наподобие НАСА, знают, что нужно делать, и им не нужно об этом говорить.

Большое давление в отношении продолжения полетов шаттла уже существовало. У НАСА был графиков полетов, которого старались придерживаться просто для того, чтобы показать возможности НАСА — вне зависимости от того, собирается ли президент выступать с речью или нет. Поэтому я не верю, чтобы Белый Дом прикладывал какие-то усилия или напрямую давил на НАСА. В этом не было необходимости, поэтому я не верю, что это имело место.