Цирк "Гладиатор" - Порфирьев Борис Александрович - Страница 52

— Вы, по крайней мере, Ефим Николаевич, согласны с тем, чтобы сделать вызов «маске» через прессу?

— Вполне.

Коверзнев демонстративно взял под руку нарядную жену и, сопровождаемый офицерами, пошёл вслед за Ниной, Ефимом и Никитой. На углу Невского и Караванной они распрощались.

Но стоило Никите скрыться из глаз, как он отпустил Риту и пошёл один, позади весёлой толпы…

…Через день в газетах появились вызов Никиты Сарафанникова Красной маске и согласие её бороться.

Рита считала, что она должна показаться в цирке с героем дня — Сарафанниковым. Как же иначе может быть, ведь она жена Коверзнева, который, собственно, сделал Сарафанникова борцом. И она заставила Коверзнева ехать с ней в Чухонскую слободу.

Когда они приехали к Верзилину, там уже все были в сборе, и Рита мило поцеловала Нину, ничем не выдавая своей ревности, преувеличенно восхищённо похвалила её тайер и начала разглагольствовать об отличном вкусе цирковых артистов, об их умении держаться.

Коверзнев удивился, увидев в руках у Смурова борцовский саквояж, но не подал и вида.

Заметив незнакомого мужчину, Рита, по своему обыкновению, начала с ним кокетничать.

«Это уж какая–то прирождённая страсть, — подумал брезгливо Коверзнев. — Ей всё равно кто: офицер, борец или кучер, — лишь бы проверить свои чары ещё на одном».

У цирка Смуров пожал Коверзневу руку, поцеловал Никиту, пожелав: «Ни пуха, ни пера», — и смешался с толпой.

Схватка Никиты с «маской», как и предполагали, оказалась захватывающей, и в начале второго часа Никита победил противника, зажав его руку и голову и перекинув через спину.

Под маской скрывался знаменитый чемпион мира — француз Омер де Бульон, победитель Збышки, Заикина, Гаккеншмидта, Педерсена и других.

Держась за распухшие уши, Никита раскланивался, сиял улыбкой. К его ногам служители поставили корзину цветов, передавали записки и подарки. Смяв униформистов, публика бросилась на манеж и подхватила Никиту на руки. Потом, помывшийся, причёсанный на пробор, в новом костюме, он появился в конюшне, и Коверзнев растрогался, увидя, как Верзилин со слезами на глазах поздравляет своего ученика.

Составилась большая компания — чествовать победителя, и Верзилин, добродушно улыбаясь в усы, дал согласие ехать. Однако он не разрешил Никите пить вина, а около часу ночи увёл его домой; с ними ушла и Нина.

Кутили долго, и Рита всё требовала ехать на острова и не хотела слушать, что на улице октябрь. Часа в четыре утра она всё–таки уговорила всех, и граф в корнетских погонах звонил куда–то, чтобы послали лошадей.

Было холодно. Вода сердито плескалась о камни Стрелки. Деревья стояли голые. Было так темно, что нельзя было рассмотреть, что делается в пяти шагах.

Рита всё время порывалась забраться на гранитного льва, и все её уговаривали, чтобы она этого не делала.

Домой приехали под утро, но она всё не хотела распрощаться с графом. Коверзневу, в конце концов, это надоело, и он ушёл спать. Лёжа в постели, он воображал, как корнет обнимает и целует его жену. Он так ярко представил эту картину и так разбередил своё самолюбие, что не выдержал и, взяв одеяло и подушку, ушёл в другую комнату и закрылся на ключ.

Потом пришла Рита и стала стучаться в дверь.

— Нам надо объясниться, — говорила она в замочную скважину. — Не делай вид, что ты ревнуешь. Что это значит?.. Никогда ни слова, а сегодня — изволь радоваться… Валерьян, слышишь? Открой.

— Разбудишь прислугу.

— Не откроешь, так разбужу.

Он не выдержал и открыл дверь. Шагая в одном белье из угла в угол, говорил взволнованно:

— Нет! Я больше так не могу! Ты превращаешь меня в истерика! Я не знаю, до чего ты можешь меня довести! Это ужасно, но мне иногда хочется ударить тебя. Так жить нельзя. Мы должны объясниться. Живи одна. Хочешь, я отдам тебе квартиру и все деньги, какие у меня есть?

— Ну прости, прости, милый. Хочешь, я никуда не буду ходить? Хочешь? Мы будем жить тихо, как отшельники.

Как обычно, всё закончилось откровенными ласками в постели. Но эти ласки не казались ему выражением страсти, а заученными приёмами опытной развратницы.

36

Никита был в зените славы. Получение звания чемпиона мира, почётной ленты и золотой медали было уже простой формальностью. Ещё несколько дней, и всё будет закончено. Последний противник — Алек Корда — не был страшен после Вахтурова и Омера де Бульона.

Памятуя о том, что он всем обязан Верзилину, Никита решил ему сделать дорогой подарок. Выбор его остановился на золотом подстаканнике. Никита решил, что он выгравирует на нём какую–нибудь тёплую надпись и преподнесёт его в тот день, когда получит звание чемпиона мира.

У ювелира произошла странная встреча. Там сидел Корда. Положив свой мощный обтянутый пикейным жилетом живот на стол, он рассматривал какой–то золотой кружок, держа его в вытянутой руке и откинув голову в сдвинутом на затылок цилиндре. На толстом стекле перед ним лежало ещё много кружочков и металлических пластинок.

Увидев Никиту, он закрыл своими лапищами стекло и тяжело засопел.

Ненависть его не была в диковинку Никите, и он, договорившись с ювелиром о подстаканнике, ушёл, не придав значения происшедшему.

В цирк он явился, как обычно, перед десятью часами. Борцы уже надевали свою форму. Одни встретили его радостными приветствиями, другие — молча, третьи — неприязненно.

Заняв два стула, сидел огромный Вахтуров, рядом с ним стоял всегда весёлый Тимоша Медведев, квадратный бельгиец Стерс расправлял перед зеркалом свои усы. Оплывший жиром, с длинными, как у женщины, волосами, Луи Телье раскладывал пасьянс.

Корда, в чёрном трико, увешанный иностранными медалями и жетонами, стоял насупившись. Он потрогал свою волосатую грудь, подошёл к Никите. Сказал:

— Я имею пара слов поговорить к вам.

— О чём? — спросил Никита, ожидая подвоха.

— Мы будем выходить раздевалка. Коридор. Там имею разговор я.

— Не о чем нам с тобой говорить, — сказал с улыбкой Никита. Сказал громко, чтобы слышали все.

— Очшень, очшень важная разговор, — настаивал Корда. И, потянувшись к Никитину уху, прошептал: — Речь идёт о ваша судьба.

— Не пойду, — упрямо отказался Никита.

Тогда Корда властно притянул его шею и прохрипел в ухо:

— Если послезавтра будешь молчать, я даю тебе большой деньги.

Никита оттолкнул его и произнёс громко, сердито:

— Ишь, какой купец нашёлся!

— Не согласишься — плохо будет!

— Не распускай руки, урод! Отойди!

Никита резко толкнул его ладонями.

Ударившись о стену, Корда сжал кулаки и, нагнув голову, пошёл на него.

Несколько человек бросились к чемпиону и оттащили ею в сторону. Он отбросил их от себя, сказал Никите веско, словно ударил молотом:

— Пожалеешь!

И вышел из общей раздевалки в свою.

Никита остался. Тяжело дыша, сказал:

— Мне Омер не предлагал… А этот… толстопузый… Да я его, Якуня — Ваня!

— Ты вот что, Никита, — произнёс Вахтуров, тяжело наклоняясь, зашнуровывая башмак. — Того… осторожнее будь послезавтра… чтоб руку тебе не сломал… Ты везучий, в сорочке родился… однако… в нашем деле всё бывает…

— Да что он, не знает, что ли? — сказал Медведев. — Верзилин уж ему всё обсказал. Но ты это, правда, Никит, держись послезавтра… чтоб там руку или ногу…

— Ишь, как он по–русски–то заговорил, — сказал Уколов. — Всё тихо–мирно около нас, бочком, бочком, а сам всё понимает…

В дверях показалось озабоченное лицо арбитра.

— На манеж! Пошевеливайтесь!

Вахтуров тяжело поднялся со стульев. Неуклюже повернув могучую шею к борцам, сказал:

— Пошли, братва.

В коридоре их догнал Омер де Бульон, без маски, не страшный, не таинственный.

Из боковых дверей вышел Корда, плечом прижал Никиту к стене. Некоторые из борцов обернулись, замедлили шаги. Корда посмотрел на них угрюмо — они ушли.

— Уходи из цирка! — прохрипел он в лицо Никите.