Орден Святой Елены (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 66

— Крайняя, — суеверно поправляет меня Маша и сплевывает через плечо: — говорят не последняя, а крайняя.

— Цветковой нигде нет. — говорю я: — вот же зараза.

— Маргариту надо выручать. — соглашается со мной Мещерская: — и здесь от столичного гарнизона едва ли половина. Оставили в монастыре как охрану, остальные к следующему марш-бросок совершают. Нам туда. Надеюсь, СИБ туда уже подтянулись.

— Маш, а ты легенду про Праматерь знаешь?

— И в час смертельной угрозы выйдет она на бой, и врагов легионы в ад заберет с собой. — декламирует она и качает головой: — детская считалочка. Или колыбельная. Мрачные у нашего народа колыбельные, не думаешь? Мне мама ее пела, на ночь, перед сном. Как там дальше — под тяжкой ее пятою, треснет сыра земля, не будет нигде покою, тем кто предал короля.

— Какой еще король? У нас же царь. Или император? — замечаю я: — король…

— Наверное для рифмы. — пожимает плечами Мещерская: — кто его знает, это старая считалочка.

— Не для рифмы. — говорит Ай Гуль, которая сидит на корточках, завернувшись в цветастое лоскутное монастырское одеяло и смотрит в каменную кладку стены: — у Лопухиных в Ордене председательствующий издревле титулом «Rex» обладает.

— Rex на латыни как раз и означает «король». — кивает Мещерская: — спасибо, Ай Гуль Бориславовна.

— Вот уж не надо мне вашей благодарности — бормочет та в ответ: — тоже мне…

— А что у вас тут произошло? — спрашивает Мещерская: — и почему Ай Гуль с тобой не разговаривает?

— Дуется она. — отвечаю я: — у нас на руках кризис имперского масштаба, у нас Праматерь из земли скоро голову поднимет и всех нас в пепел разметает, а она — дуется.

— Тск! — цыкает Ледяная княжна, не поворачивая головы и продолжая изучать монастырскую стену.

— А чего она дуется? Ты что-то натворил? — спрашивает меня Мещерская и я только глаза закатываю.

— И откуда такие умозаключения? — задаю я риторический вопрос в пространство: — сразу я и сразу что-то натворил. Чуть что так Уваров сразу. Я, между прочим, стараюсь ситуацию выправить.

— Владимир Григорьевич был крайне рационален. И все сделал правильно. — подтверждает Лан из рода Цин: — как и подобает мужчине. А ее давно надо было отшлепать. По заднице.

— Что⁈ Ты избил свою младшую сестру⁈ — у Мещерской поднимаются брови, обе сразу и почти до линии волос. Вот так — скачком и сразу. Раз — и брови у нее на лбу. И смотрит строго, словно за руку поймала за кражей варенья.

— Вот! Вот! Пожалуйста. Началось. — складываю руки на груди, отрицая наветы и инсинуации: — давайте лучше собираться, нам еще в Сневеж бежать, вторую половину моего полка искать.

— Скотина ты, Уваров! — выдает Ай Гуль, мрачно смотря в монастырскую стену прямо перед собой: — как есть скотина. Ненавижу.

— И это я переживу. — вздыхаю я. Не видать мне пира со своей сестрой отныне, не видать как своих ушей, а значит и ледышки летающей вместо транспорта тоже не видать. И тоже как своих ушей. То, что вопрос «имперской важности» — можно забыть. Ай Гуль важность вопросам в своем собственном, произвольном порядке присваивает. А прямо сейчас она со мной не разговаривает, хотя и обращается. Это у нее односторонние монологи такие.

— Лан, ты сможешь меня и Машу в Сневеж доставить? Или хотя бы меня одного? — спрашиваю я, мысленно прикинув расстояние.

— Если бы у меня были две секиры. — качает головой Лан: — управлять я могу только в пределах видимости. А у меня секира и вот это дерьмо… — она взвешивает в руке кривую джурскую саблю: — была бы вторая…

— После этого обязательно в квартал к шичам зайдем, тебе новые секиры сделаем. — обещает Мещерская: — и правда, непорядок что Мастерица Парных Секир с одной вынуждена ходить. Тебе же неудобно. Надо было раньше озаботиться. — она бросает на меня косой взгляд.

— Так откуда я знал, что ей вторую секиру сделать можно, я думал фамильная, древняя, рецепт и способ изготовки утерян. Ну, или подошла бы ко мне и спросила. — говорю я, оправдываясь: — конечно сделаем, это же твою эффективность в бою наполовину повысит.

— Ваше благородие! — обращается ко мне Руслана Светлая: — личный состав излечен и готов к маршу. Боеприпасы и оружие в наличии, все проверено. Готовы исполнять ваши приказы.

— Возвращайтесь в казармы. — говорю я: — на вас же лица нет, еле на ногах держитесь.

— Но… — лицо у Русланы мрачнеет. Никогда раньше не видел мрачную валькирию. Впрочем, и черных валькирий раньше не видел. Много нового за этот день.

— Не хотят они в казармы, — переводит мне Мещерская: — ты на них посмотри. — она обводит рукой стоящих в строю валькирий. Лица у всех сосредоточено-мрачные. Ни одной улыбки.

— Мы не оправдали. — тихо говорит Руслана: — это мы должны быть опорой и защитой всех людей в Империи, а мы — не оправдали. В час, когда мы должны были встать на защиту и всех спасти — мы не справились. Вам пришлось нас защищать и спасать. Но сейчас мы готовы. Больше мы никому не позволим нами помыкать.

— Да вам амулет покажи, и вы снова на режим прямого управления перейдете. — говорит Ай Гуль не поворачиваясь к нам: — вы — уязвимость. Вы нас только назад тянуть будете, а то еще и оружие против нас повернете. В спину ударите. А он вас еще защищает, нашел себе игрушки.

— Больше такого не повторится! — бледнеет Руслана, стискивая кулаки: — этого больше не повторится никогда. Мы не куклы. Нами сделаны выводы. Ни одной черной валькирии не будет. Никогда.

— Вы приняли меры? И какие же? — интересуюсь я. В самом деле, моя кузина груба и пряма как палка, но ее можно понять. Действительно валькирии, которые «при звуках флейты теряют волю», а вернее — при виде Амулета Ордена Святой Елены переходят на режим прямого управления — бесполезны и даже опасны для своих союзников. Уж лучше без них, чем с ними. Я могу быть чертовски сентиментален, могу понимать чувства (если они есть) валькирий, которых переломали через колено и заставили исполнять приказы, которые они не собирались исполнять, заставили стоять смирно, пока им веки зашивали. Могу понять. Однако пойти в бой с союзниками, на которых нельзя рассчитывать, которые в теории — могут и в спину ударить — нет. Убивать их всех без разбору, как моя кузина хотела — я не желаю. Однако и доверять пока не могу.

— Все очень просто. — отвечает Руслана: — отныне любая из нас, которая увидит Неназывамое — умрет на месте. У вас не будет с нами проблем, мы или на вашей стороне, или мертвые.

— О, просто замечательно! — подает голос Ай Гуль, все так же глядя в монастырскую стену: — конечно! Выйдет Никки, покажет вам амулет, и вы все трупы. Какой прекрасный выход! Володя тут жизнью рисковал, только чтобы вас из черных вытащить, а вы все помрете. Дуры неблагодарные.

— Но… — Руслана бледнеет еще больше: — у нас нет иного выхода! Мы должны доказать, что…

— Если хотите что-то доказать, то развернитесь и ступайте в казармы как вам было велено! — повышает голос Ай Гуль и наконец поворачивает голову к нам. На ее щеках нездоровый румянец, рваный, полосами и пятнами, глаза блестят.

— Если вы думаете, что саботируя приказы своего командира вы сможете доказать что-то кроме того, что вы неуправляемые истерички а не воительницы — то вы здорово ошибаетесь! Слушайте своего командира! Развернулись и потопали!

—… прошу прощения! Разрешите исполнять⁈ — прикладывает руку к козырьку Руслана, видимо наконец придя в чувство.

— Исполняйте. — киваю я. Внешний вид Ай Гуль и влага в ее глазах меня настораживают. Нет, я был готов к тому, что она меня возненавидит и будет обижаться, но… что-то тут не так. Что-то не склеивается у меня в голове. Неужели? Вот в жизни бы не подумал, хотя Сашенька мне говорила, что в свое время в далеком детстве я свою кузину отшлепал и та в первый раз кончила… да, вроде в шуточку сказано было, но Ай Гуль тогда на нее не на шутку обиделась, да и сейчас — этот румянец на щеках, это лихорадочное, прерывистое дыхание, эти блестящие глаза…

— Только попробуйте ослушаться… — Ай Гуль встает, ее ноги подкашиваются, и она поспешно опирается рукой о стену: — смотрите у меня. Чего ты на меня так вылупился⁈