Изгнание владыки - Адамов Григорий Борисович - Страница 22

Из соседней комнаты вдруг послышался звонкий веселый смех, рычание и громовой лай.

– Сюда, Плутон! – раздался детский голос. – Оставь! Ты свалишь меня!

Дверь распахнулась, и в комнату ворвались мальчик лет десяти и великолепный ньюфаундленд.[25]

Огромная собака головой почти касалась голого плеча мальчика. Могучие лапы, большая, гордо поставленная голова и характерный плотный прикус массивных челюстей могли привести в восхищение самого придирчивого к чистоте породы кинолога.[26]

Пес был черный, без единой отметины. Только над умными глазами собаки виднелись два темно-желтых пятнышка, придававших ее взгляду какой-то уморительно-скорбный вид.

Мальчик был в одних трусах, босой, крепкий, загорелый. Черные вьющиеся волосы шапкой покрывали его голову, большие черные глаза смотрели прямо и задорно. Неправильные черты лица – крупный рот с припухлыми губами, широкий, чуть приплюснутый нос – придавали ему своеобразную привлекательность.

– А где дядя Сергей? – спросил мальчик, остановившись на бегу посредине комнаты. – Мы с Плутоном слышали, что он здесь.

– Ну, какие вы оба невоспитанные! – с укором сказала Ирина, хотя глаза ее любовно и с нескрываемым удовольствием глядели на мальчика. – Дядя Сергей сейчас только ушел. Надо же поздороваться, Дима!

Дима чуть нахмурился, оживление спало с его подвижного лица.

– Что же он, даже не зашел к нам, – своенравно ответил мальчик. – Я ему скажу, когда он еще придет… Плутон! Здороваться!

Они вместе, без видимой охоты, приблизились к Березину. Дима подал, ему руку, Плутон поднял тяжелую мохнатую лапу. Березин, едва пожал руку Димы, быстро и брезгливо отодвинулся от собаки вместе с креслом, подобрав под него ноги.

– Уведи своего зверя, – сказал он Диме, скривив губы, и обратился к Ирине: – Что за дикий пережиток – держать собак в доме!

С повисшей в воздухе лапой Плутон недоумевающе взглянул на своего друга.

«Какой невоспитанный! – казалось, говорил его взгляд. – Кажется, он боится. Вот чудак!»

С достоинством повернувшись, Плутон подошел к Ирине, положил ей на колени свою огромную голову и закрыл глаза, словно заранее предвкушая наслаждение: он ждал, чтобы Ирина почесала ему за ухом.

Ирина засмеялась. Приподняв обеими руками голову собаки, она заглянула Плутону в глаза и сказала:

– Это Плутон – пережиток? Наш славный пес – дикий пережиток? Слышишь, Плутон? Ну, не огорчайся, мы сейчас проявим еще немного варварства и почешем тебя за ухом.

И ее пальцы быстро забегали по голове собаки, путаясь в густой мохнатой шерсти.

– Что вы нынче такой сердитый, Николай? Придирались к Сергею, нетерпимы к Плутону. Я знаю, что вы не любите собак. Но сегодня у вас, кажется, особенно плохое настроение.

– Что вы, Ирина! – с добродушным видом защищался Березин. – Наоборот, я шел к вам в самом лучшем настроении и с самыми, можно сказать, радужными надеждами. Правда, меня немного расстроил Сергей, но это не важно. Я… – смущенно замялся он, – я хотел бы поговорить с вами, Ирина… совсем о другом…

– Вот как, – рассеянно ответила Ирина. – Ну что же, давайте. Дима, пойди с Плутоном в сад. Я потом приду к вам туда… Вот только поговорю с Николаем Антоновичем.

Дима, обрадовавшись, вскочил с пола, где он сидел возле Плутона, и побежал к двери вместе с собакой.

– Говорите, Николай, я слушаю, – сказала Ирина.

Лицо Березина покрылось красными пятнами. Видно было, что он не знает, с чего начать.

– Ира, – проговорил он наконец каким-то сдавленным голосом, не поднимая глаз, – пришла пора объясниться. Я хотел сказать… Вы, вероятно, уже не раз имели случай убедиться, как вы мне дороги… И с каждым днем вы делаетесь мне все ближе, все милей… Ира… Я хотел сказать, что люблю вас…

Бледный, растерянный Березин спускался по эскалатору.

Выйдя из подъезда, он оглянулся и не сразу понял, куда попал. Перед ним оказалась внутренняя площадка дома с газонами, клумбами цветов, фонтаном, рассыпавшим радужную водяную пыль.

Из дальнего угла площадки, где высились шесты для лазания и сверкали гимнастические приборы, слышались детские голоса, смех, плач, порой доносился громкий лай.

Березин тяжело опустился на скамью возле фонтана, вытер лоб.

Ясно, ясно… И тут Лавров стал поперек его пути. Она этого прямо не сказала, но нетрудно было понять… Иначе почему она так смутилась, когда, получив ее отрицательный ответ, он вскользь упомянул имя Сергея?

Он ударил себя кулаком по колену.

Хорошо, хорошо, мой советский Ньютон… Вы знали, что я люблю Ирину, я вам говорил об этом не раз. А вы в ответ помалкивали. Мировые проекты? Умопомрачительные масштабы? Посмотрим, посмотрим… Что – посмотрим? Ты можешь предложить что-нибудь лучше проекта Сергея или хотя бы такое же? Ты, Николай Березин, молодой ученый с блестящим будущим…

А теплопроводность горных пород?

Эта мысль пришла неожиданно.

Теплопроводность… низкая теплопроводность…

И сразу радость подступила к сердцу.

Дурак! Дурак! Трижды дурак! Он, кажется, забыл об этом! Он, вероятно, не учел этого!

Березин даже засмеялся.

Два человека, разговаривая, прошли по дорожке мимо скамьи и с недоумением посмотрели на него.

Березин перехватил этот взгляд, встал и быстро зашагал к арке, выходившей на набережную.

Через два года после этих, казалось бы, ничем не примечательных, можно сказать, домашних событий огромный Советский Союз был охвачен небывалым волнением. Газеты были полны сообщений, статей, заметок о проекте Лаврова. Невозможно было найти дом, даже квартиру, где бы равнодушно или безразлично относились к проекту. В ресторанах и кафе, в кабинах стратопланов и в вагонах метро, в театрах люди говорили и спорили о нем.

Одни поддерживали проект, другие горячо осуждали.

Несколько месяцев назад Лавров подал правительству Союза докладную записку, в которой подробно излагал сущность своего, проекта. Кроме груды материалов – чертежей, схем, выкладок, расчетов, – записка сопровождалась положительным заключением двух институтов, с помощью которых Лавров в течение года разрабатывал свою идею.