Прозрение. Том 1 (СИ) - Бэд Кристиан - Страница 64

— На Земле водились только такие бабочки, — сообщил мне Локьё. — Невзрачные, с четырьмя крыльями. Питались они цветочным нектаром, хоть и имели такой устрашающий хоботок.

Он сунул руку в нагрудный карман и вынул небольшой плоский контейнер.

— А теперь — смотри!

Контейнер негромко щёлкнул, раскрываясь. Из него вырвалось что-то сияющее, перетекающее из формы в форму и мигающее с такой частотой, что завтрак ринулся из моего желудка!

В зале зааплодировали.

Локьё быстро захлопнул контейнер и протянул мне стакан с водой.

— Я же говорил, — пожурил он меня, — возьми.

Я выпил воду, не ощущая вкуса.

— Что это было?

— Тоже своего рода бабочка, — Локьё убрал контейнер. — Эргомер. Ты вряд ли видел их раньше. Иная, безобидная, но совершенно иная форма жизни. Если бы здесь не было меня, знающего, что это — всего лишь бабочка иного мира, ты мог бы испытать более сильные ощущения. Твоё сознание не готово было увидеть то, чего в твоём мире не существует. Вот так и первые колонисты: рвались к чужому и получили его. И когда разум их испытал шок, когда чужое перевалило за ограниченный нашей биологией предел, началась агония. Мир вокруг оказался настолько иным, что это разрушало и рассудок, и саму биологию человека. Новые религии полезли, как грибы, в попытке объяснить изменившуюся реальность, но ужаса вокруг было слишком много. А Земля уже не могла нам помочь. У Земли тогда были свои, более важные проблемы, тоже безжалостно ударившие по геному. И первые колонисты, те, кто теперь стали Содружеством, должны были спасать себя сами.

Он налил мне ещё воды. Блестящее нечто всё ещё стояло у меня перед глазами и вызывало тошноту.

Истники перешёптывались, наблюдая за мной. Похоже, они спорили, сумею ли я оправиться от такого зрелища?

Локьё, однако, верил в меня достаточно, чтобы спокойно продолжить рассказ.

— В первое десятилетие росло количество депрессивных состояний и мутаций, но биология наших тел ещё выдерживала напор изменившейся реальности. Потом сдалась и она. Начались регрессивные мутации. Сначала — в виде привычных эпидемий раковых и иммунных заболеваний, потом пошли вспышки уродств среди детей и… болезни. Болезни чужие, незнакомые. И мы ощутили, что вопрос только в том, вымрем ли мы или превратимся в монстров? Алайский пример доказал, что не вымрем, но цена была бы огромна. Мы не знали тогда, что запускает транспозицию генов, вызывающую сумасшедшую пляску мутаций. Этот механизм оказался психическим. Именно страх перед иными, непонятными мирами запустил тогда машину уничтожения. Мы сами, вернее, наше подсознание само нажало на спусковой крючок…

Локьё помолчал, перехватил мой вопросительный взгляд. Налил мне ещё воды.

— Откуда взялись мутации? Они заложены в нас эволюционно. Человеческий геном кипит мобильными генетическими элементами, транспозонами. Это фрагменты ДНК, которые могут прыгать с места на место, копируясь или перебираясь из одного участка ДНК в другой. Мы знали об этом. Не знали только, что запускает механизм таких путешествий. Да и не в них суть. Потому что не этот, так другой механизм сработал бы на самоуничтожение. Потому что мы не могли удержать гармонию привычной картины мира. Она разрушилась. И вопрос физического разрушения стал всего лишь вопросом времени.

Он посмотрел мне в глаза, покачал головой.

— Имперцы избежали давления чужой среды. Они прибыли на всё готовое. Мы уже сумели локализовать расширение картины реальности, справились с основной массой непродуктивных мутаций. Но и того, что увидела вторая волна колонистов, хватило, чтобы генконтроль надолго стал самой авторитетной вашей силой. Хотя вы так и не поняли, в чём была суть опасности. А мы, хоть и поневоле, оберегали и вас. И ваша цивилизация начала расти вокруг нашего восприятия мира, искажая, но не отвергая его.

— Может быть, — я закашлялся и пришлось начать снова. — Может, нужно было тогда достучаться, объяснить?

Кажется я понял. Понял, почему экзоты пренебрежительно относятся к имперцам. И это из них не вытравишь.

— Не смеши меня! — перебил эрцог. — Чтобы объяснить что-то кому-то, нужно сначала воспитать из него Источник, научить чувствовать. Наши предки-земляне не дали такой возможности многим из нас. Виноваты они или это случайность, но мы строим своего человека на обломках земного генома. Нам не так много досталось целого и здорового. А вам… Вам, как мы полагали раньше, не досталось вообще ничего.

Он помолчал.

— Бросить вас мы не могли. Все мы стоим на мече граты. Это никогда не позволит нам не подать руку помощи даже тому, кто не просит. Все видели, что стало с эрцогом дома Нарья, который позабыл о личной ответственности и причинных нитях. Знание в свой срок открывает глаза в каждом. И тогда ответственность за сделанное и несделанное рубит голову открывшего глаза. Грата… — повторил он тихо, то ли с сожалением, то ли просто устало.

Я огляделся. В наш разговор никто не собирался встревать.

Сидевшие в зале вели себя так, словно смотрели спектакль. В главных ролях были я и Локьё.

Все, кого собрал эрцог дома Сиби, знали эту историю. И знали, что нам, имперцам, это не объяснить. Созерцание эргомера просто убьёт неподготовленное сознание.

— Война с Империей, — сказал вдруг Локьё, — была проиграна для нас, пока ты не влез в дела Плайты. Мы всегда знали, что победить вас невозможно. Имперцы должны были истребить нас, как более тупые, механистичные и жестокие. Таков закон инерции. Да, у нас был шанс уничтожить вас. Мы могли нарушить хартии, подняв из спячки оружие, изобретённое для войны с хаттами. И успеть первыми применить его, пока вы не расконсервируете своё. Это грозило страшным по своим последствиям откатом для нашей цивилизации. История с хаттами была ещё слишком свежа в нашей памяти, чтобы рискнуть. Хотя некоторые из нас требовали начать именно такую войну. И только с тобой, капитан, появилась хоть какая-то надежда на то, что имперцы всё-таки не тупая скотина, родственная человеку по матери.

Локьё поглядел на меня требовательно, ожидая, возможно, что я буду возмущаться. Но я молчал.

— Ты не понимаешь, как это тяжело осознавать каждый миг и всегда, что поражение ждёт нас со всех сторон, — продолжал он, всё-таки полемизируя с моим молчанием. — Или вы истребите нас, как более молодые и жестокие, или мы, истребив вас, нанесём непоправимый урон энергетическому равновесию в собственном мире. И это будет…

Он замолчал. И я теперь точно знал, за что был уничтожен выводок кровавых эрцогов. Не мной. Я был только орудием.

Эрцог Нарья и его брат хотели другой, запрещённой войны. И когда нити сложились подходящим образом, более миролюбивые взяли верх. А я послужил слепой силой, отражающей натяжение нитей.

Нет, ты не думай, что я не слышал этого раньше. Я слышал. Но не задумывался.

Мне с детства внушали — экзотианцы психи и мутанты. Они не считают нас, имперцев, людьми. А то, что внушается с детства, становится почти недоступным для анализа.

Людей почти не раздражают пороки, которых у них нет. Если бы имперцы не были выродками, вряд ли это их так пугало бы в соплеменниках.

Да. Мы тоже были выродками. Потому и поторопились приклеить этот ярлык на экзотов.

Имперцы и экзотианцы — яблоки с одного дерева. Падалица. Некондиция. Шлак.

Потому что человек — не только разумное существо. Его нельзя механически сложить из тела и памяти, записанной в компьютер, как рискнули сделать хатты.

Человек — это непознанное. Его тело невидимыми нитями вплетено во вселенскую паутину связей. Мы не понимаем природы этих связей, но выживать без них не умеем.

Когда Земля исчезла и связи оборвались, нужно было тянуть новые, чтобы люди смогли выжить в космосе.

Я вдруг необыкновенно ясно вспомнил нашу первую встречу с Локьё, когда эрцог хотел раздавить меня с порога, словно букашку.

И его неожиданное недоумение.

И… не гнев или ярость, а усталое удивлённое облегчение, что я — именно такой, каким он совсем не ожидал меня увидеть.