Тень (СИ) - Номен Квинтус - Страница 27

— Я тоже сильный мужичонка, — попытался войти в бригаду Байрамали Эльшанович.

— Команды перечить не было, а раз Дылда успел принять водочки, то пойдет Тор. И ассистентом — Дитрих, он уже знает как это делается. Локомотив сколько менять будут, минут двадцать? Постараемся успеть…

— Санитарный это, — сообщил мальчишка, — паровоз уже готов, у нас санитарным локомотивы минут пять меняют.

— Значит, поедем в Горький и по дороге все доделаем.

— Но тогда Дитриха нельзя: ему побег оформят если город покинет, — растерянно сообщил азербайджанский богатырь.

— Иван Михайлович, вы тогда бегом в НКВД, пусть постановление на командировку выпишут. Мария Никитишна, Байрамали Эльшановичу настойку номер два — он на ночном дежурстве остается, нам с собой по бутылке бодрящего коктейля.

— А это-то зачем? — удивился Иван Михайлович, — доедете до Вязников — и назад, я договорюсь, и вас на любой попутный эшелон подсадят, до девяти дома будете.

— Дед, поезд «тяжелый», Степан Игнатьевич ведь не со скуки к столу сам встал. Гнать его в Горький без врачей…

— Мы же двух практикантов посадим…

— Ага, двух педиатров и гинеколога! Мы. Едем. В Горький. А заодно попробуем конвейер в поезде обкатать. Так, еще Наташу-Няшу в бригаду.

— Конвейер в поезде? Таня, ты дура. Но я горжусь тобой и уже бегу в НКВД…

В понедельник обратным рейсом санитарного поезда в Ковров вернулась только Няша (так в окрестных деревнях называли всех Наташ). Они была не медсестрой, а лаборанткой, которая — из-за сильной близорукости — могла увидеть результат пробы на группу крови без лупы, и делала этот анализ быстрее всех — но вот увидеть, что в поезде нет остальных членов бригады, она не смогла. Иван Михайлович только к вечеру смог найти пропавших, а чтобы их отправить домой, потребовалось вмешательство самого Бурденко. Правда, городской военный комиссар, сажая Таню в поезд, в качестве дополнительного извинения сообщил, что идиотов, арестовывающих военных медиков на вокзале, сразу же, после того, как они в себя придут, отправят штрафниками на фронт…

Одному из упомянутых идиотов показались очень подозрительным два явных фашиста в форме вермахта: ночь прохладной выдалась и Дитрих с Тором накинули свои военные куртки поверх медицинских комбинезонов. Конечно, это было не самой лучшей идеей, но идиотов не смутили даже светло-голубые брюки Дитриха и вовсе белые Тора, а когда Тор на вопрос патрульного что-то пролепетал по-немецки, тот ударил его прикладом. Попытался, но не очень удачно: Шэд напинала и первому идиоту, и второму — который, сорвав с плеча винтовку, приготовился «стрелять в диверсантов». А подошедший на шум офицерский патруль увидел феерическую картину: огромный немец крепко держал в руках светловолосую девочку и жалобно при этом ее упрашивал (на немецком, поскольку на другом общаться не мог):

— Фрейфройляйн Таня, не надо их убивать, они все равно не могли бы меня ударить больно…

Командиру патруля подозрительным показалось Танино удостоверение, но, к его чести, драться он не полез, а очень вежливо пригласил всех в комендатуру «для выяснения обстоятельств» — но «выяснение» сильно затянулось из-за того, что какое-либо удостоверение личности нашлось только у Тани, а она вообще не знала, в какой госпиталь отправили раненых с поезда. Который, пока в комендатуре вокзала пытались разобраться со странными задержанными, от вокзала ушел…

Когда же этот вопрос удалось прояснить, «привокзальный» сотрудник НКВД уже успел составить рапорт начальству «о задержании группы диверсантов на Московском вокзале», так что освобождать Танину команду туда приехал военный комендант города лично. И лично извинился, а уже подсаживая Таню в вагон, тихо поблагодарил:

— Уж не знаю, как вы это проделали, но если опять станет плохо, я сам к вам приеду в Ковров с просьбой о помощи.

— Что проделала?

— Сняла с должностей все руководство Сормовского отдела НКВД. Надеюсь, новое не будет боевых офицеров в кутузку сажать за то, что те с Канавинского рынка продукты в эшелоны тащат через пути напрямки, а не прутся лишний километр через вокзальную площадь…

В Ковров бригада приехала во вторник, ближе к обеду. И прямо на вокзале Иван Михайлович, который очень переживал за девочку, спросил:

— Ну, как там все было-то?

— Довольно паршиво. Пришлось, кроме Дьяченко, еще одиннадцать человек срочно оперировать, но справились. И конвейер в поезде хорошо прошел, я отправила Дитриха инструкцию для поедных бригад писать. Я вот думаю, что Тора нужно отправить на курсы медсестер… в смысле, медбратьев: у парня явный талант. Только учителя русского найти бы ему толкового — но, надеюсь, в свои девятнадцать он еще сможет русский освоить.

— Немца на наши курсы?

— А он наполовину швед, Торвальдом же его не смеху ради мать назвала? А Няшу замуж возьмет — вообще каким-нибудь карелофинном станет.

— Да, на Няшу он, издали видать, глаз положил. А она-то согласится? Парень он, конечно красавец, но ведь Няша его даже разглядеть не сможет. Она даже с очками книжки читает, носом по страницам водя.

— Кстати, да… Ладно, зрение я ей починю, да и не к спеху, и вообще не это важно. Важно то, что если семнадцатый в таком состоянии, то как же другие санпоезда выглядят? Надо Фрицу сказать чтобы всех пионеров-радиолюбителей в городе собрал, но чтобы через неделю у нас было штук тридцать дефибрилляторов. Распорядитесь, чтобы с каждого поезда, которые мимо нас ходят, по паре медсестер снимали: обучим их работе с прибором — а на обратный рейс будем уже возвращать их с опытом и готовым устройством. А еще хорошо бы…

— Белоснежка ты наша, я, по-твоему, похож на товарища Сталина, чтобы такие распоряжения отдавать?

— Нет, у товарища Сталина усы, а вы бритый. Но телефон-то Николая Ниловича у вас есть? Ему звоните, пусть он вопрос срочно решает. В семнадцатом даже до нас двое не доехали, а Швабра еще двоих с того света вернуть успела по пути в Горький. Ну а если прикинуть, сколько таких поездов по всей стране колесит…

— Уже иду звонить, а ты спать иди.

— Прям побежала! Мы все бодрящим коктейлем подзаправились, теперь до утра колобродить будем. Новые поступления есть?

— Вчера утром были, дюжину немцев привезли в третий, но их Дыл… Байрамали Эльшанович уже прооперировал, все у них хорошо. А ты бы все же тормозуху приняла, третьи сутки почти без сна все же.

— Я молодая, мне можно.

— Да на тебя глядя все у нас молодыми становятся! Даже Никитишна жаловалась, что больше шести часов теперь спать у нее не получается… хотя готовит она теперь даже вкуснее, чем раньше.

— Это в народе патриотизм нарастает, а он бодрит и веселит. Ладно, раз в госпиталях спокойно, на завод сбегаю: для приборов-то всяко еще корпуса изготовить нужно, а кто, как не механический цех…

— Ой, побьют тебя там когда-нибудь, ты же их работой загружаешь больше, чем плановый отдел. Ладно, беги…

Когда Таня зашла в цех, Миша — вопреки обыкновению — не скривился, а, широко улыбнувшись девочке, послал куда-то работающего рядом практиканта из ФЗУ. А минут через пятнадцать в цех зашел все тот же пожилой мужичок:

— Добрый день, Татьяна Васильевна, меня, откровенно говоря, пистолет ваш очень заинтересовал…

— Пришли посмотреть как их делать? Одну минутку, сейчас стволы готовые заберу и пойдем в мою лабораторию.

Когда они вышли из цеха, мужичок повернул было в сторону старой заводской лаборатории, но Таня его поправила:

— Нам не туда, моя сейчас вон там.

Новое здание было уже почти достроено, а на первом этаже и оборудование строители успели поставить. Формально здание было «на территории завода», но так как его строили все же немцы, разместилось оно за заводским забором, а в заборе специально сделали дополнительную калитку. С охраной, конечно — но охранник у Тани пропуск спрашивать не стал (привык, что она постоянно шастает — и в основном только она), а мужичок был, скорее всего, «из начальства» и тоже вышел через калитку без проблем.