Гойя, или Тяжкий путь познания - Фейхтвангер Лион - Страница 77

Гойя нашел счет не очень щедрым, но и не очень прижимистым.

Прошел еще день, прошел другой, третий. Назначение вступает в силу только после того, как пройдет все соответствующие инстанции, что дает нерадивым или недоброжелательным чиновникам полную возможность заниматься волокитой. Итак, Гойе не оставалось ничего иного, как ждать. Но его нетерпение принимало болезненные формы, слух ухудшался. Все чаще хотелось ему бросить все и уехать в Андалусию к Каэтане, что бы из этого ни воспоследовало.

И вот на четвертый день после визита казначея явился дон Мануэль в сопровождении Пепы. Несколько позади следовал один из его красноногих лакеев с большой папкой под мышкой.

— Мне рассказали про вашу картину, дон Франсиско, — защебетала Пепа. — И с разрешения дона Мануэля, можно сказать, потихоньку от их величества, я поехала в Аранхуэс и посмотрела портрет. Это против моих правил, но вызнаете, как я интересуюсь вашим искусством. На самом деле прекрасный портрет, надо прямо сказать — картина. Не только самая большая, но и самая лучшая из всего, что вы сделали. Правда, иногда вы не очень старались. Пармский наследный принц, например, определенно слишком длинный. Но в целом прекрасный портрет. И такой яркий.

Дон Мануэль сказал:

— Я пришел по официальному делу, у меня есть для вас приятное сообщение. — Он кивнул красноногому, тот передал ему грамоту с большой казенной печатью. — Я сам занялся вашим делом, — объяснил Мануэль, — а то это тянулось бы еще три недели. И вот я могу передать вам грамоту о назначении уже сегодня. Прочитать? — спросил он важно.

Гойя, конечно, понял, о чем идет речь, и дон Мануэль был вправе ожидать благодарности, и все же Франсиско с трудом сдерживал недовольство на чванного покровителя.

— Сегодня я опять не очень хорошо слышу, — ответил он. — Можно мне самому прочитать грамоту?

— Как хотите, — возразил с обидой премьер-министр.

Гойя прочитал: «Король, наш августейший монарх, в знак высочайшей милости соизволил наградить вас по заслугам, дабы поощрить других профессоров Академии и показать им, как высоко ценит его величество мастерство в благородном искусстве живописи. Посему король, наш августейший монарх, соизволил назначить вас первым придворным живописцем с годовым окладом в 5 000 реалов, подлежащим выплате начиная с сего дня. Кроме того, казначейству приказано выплачивать вам ежегодно 500 дукатов на расходы по собственному выезду. Казначейству также дано указание в дальнейшем договориться с вами о соответствующей прибавке на расходы по более парадной квартире. Да сохранит вас бог на многие лета! Премьер-министр дон Мануэль».

Гойя, на этот раз действительно взволнованный, сказал хриплым голосом:

— Благодарю вас, дон Мануэль.

— Не за что, дорогой друг, — ответил дон Мануэль. Его недовольство рассеялось, когда он увидел, как сильно обрадован художник. Пепа же посмотрела своими красивыми зелеными наглыми глазами прямо в лицо Гойе и сказала:

— Я хотела поздравить тебя первой, Франчо.

Оставшись один, Гойя еще и еще раз перечел грамоту. Особенно радовала его прибавка на квартиру и еще больше — пятьсот дукатов на выезд. Вечно его грызла совесть из-за этого выезда; теперь он получил подтверждение, что выезд был нужен. Он не раз думал, что король скупиться и хочет сэкономить на жалованье первого живописца. Он, Гойя, был несправедлив. Дон Карлос щедр и умеет ценить искусство. Теперь, если друзья начнут опять ругать короля, он ни слова не скажет против него.

Когда Гойя сообщил свою новость Хосефе, она вздохнула с облегчением. Ее покойный брат всегда говорил, что художник должен сочетать правду с красотой. Франчо нарушил это правило, и до последней минуты она боялась, что их величества не согласятся с подобной трактовкой их священных особ. Теперь она наконец поверила, что Франчо обязан своей блестящей карьерой не ее брату и родственным связям с прославленной семьей Байеу, а собственным заслугам.

Своему другу Мартину Сапатеру Гойя написал:

Гойя поехал в Аранхуэс, чтобы принести благодарность их величествам. Он заказал экстра-почту на юг. Сейчас же после аудиенции он переоделся, отослал в Мадрид парадное платье и прямо из Аранхуэса отправился в Андалусию.

31

Полуодетый Гойя сидел в удобном кресле и смотрел, как Каэтана пьет в постели шоколад. Занавески алькова, где стояла широкая кровать, были раздвинуты. В ногах и в изголовье кровати красовалось по античной богине, тщательно выточенной из ценного дерева; на каждой груди у обеих богинь было по подсвечнику, и, хотя солнце уже давно стояло высоко, горели свечи. Света они давали немного: комната была погружена в приятный полумрак, вдоль стен смутно виднелись фрески — аляповатая садовая панорама. В самом алькове были нарисованы высокие окна, на нарисованных ставнях были нарисованы дразнящие глазки, сквозь которые могли бы пробиться лучи приснившегося солнца, и было приятно здесь, в прохладной комнате, представлять себе, как, должно быть, жарко на улице.

Привередница и лакомка Каэтана макала сладкое печенье в густой шоколад. Дуэнья с опаской глядела на Каэтану, не капнет ли та на одеяло. Гойя тоже глядел на нее, ленивый, ублаготворенный. Все молчали.

Каэтана кончила завтрак, донья Эуфемия взяла чашку; Каэтана томно потянулась.

Франсиско был безмятежно счастлив. Когда он приехал вчера на закате, Каэтана выбежала к нему навстречу, она слишком явно выказала свою радость, что не подобает знатной даме, и обняла его в присутствии мажордома. А потом, пока он брал ванну и переодевался, болтала с ним через открытую дверь. Всю дорогу он боялся, что застанет в Санлукаре гостей; он заставил ее долго ждать и не мог бы на нее сердиться, если бы она пригласила к себе большое общество. Но никто не появился, даже доктор Пераль. Они сели за стол вдвоем. Ужин прошел очень весело, они болтали, предавались забавам, и детским и не совсем детским, не было сказано ни одной колкости, и всю долгую страстную ночь его не мучили злые думы, он пережил удивительные часы.

Она откинула одеяло, села на кровати.

— Вам незачем присутствовать при моем утреннем туалете, дон Франсиско, — сказала она. — Поспите еще немного, или займитесь осмотром замка, или погуляйте по саду. Мы встретимся за полчаса до обеда у бельведера и пройдемся вместе.

Он рано пришел к бельведеру. Оттуда открывался чудесный вид на дом и окружающую местность. Как и большинство домов здесь, в окрестностях Кадиса, просторное здание было выдержано в арабском стиле; очень белые стены были прорезаны редкими окнами, с плоской кровли целилась в небо стройная дозорная башня. Сады спускались террасами. Широкий Гвадалквивир лениво катил свои волны в море. Плодородная долина, в которой был расположен город Санлукар, раскинулась среди голых песков, словно зеленый оазис; далеко по обе стороны от пышных виноградников и оливковых рощ простиралась желтовато-белая плоская равнина. Среди песков томились чахлые рощи сосен и пробковых дубов. Волнами набегали дюны. Слепила белизна солончаков. Гойя равнодушно смотрел на ландшафт. Не все ли равно, что вокруг — пьедраитские горы или санлукарские дюны, важно, что он один с Каэтаной, вдали от двора, вдали от Мадрида.