Княжич (СИ) - Волков Александр Мелентьевич - Страница 9

— Нет, — княжич ответил без промедления. — Я не боюсь. И способен защитить себя.

— Докажи, — Станислав Александрович указал на «Абрамс». — Ты умеешь использовать гравитационный пресс, и я об этом знаю. По аномалии скольжения ясно, что ты склонен к доминационной ветви Кенши-умбра, а не к скоростной.

— Но это же танк, а не человек, — снова засомневался Волховский. — Мощности гравитационного пресса не хватит.

— Есть единственный способ укрепить силы — использовать их. Сейчас ты способен раздавить лишь одного человека, а если у тебя получится совладать с танком, то даже рота солдат не станет проблемным врагом. К тому же, я покажу тебе новую стойку, которая усилит магию. Смотри. — Князь вынул меч из ножен, и рубанул по воздуху, закончив удар в атакующей стойке. — Это классическая дзэнкуцу-дати. Однако меч надо не вытягивать вперёд, как ты привык. Нужно рассечь воздух, и оставить рукоятку у пояса. Пойми — каждый удар, каждое движение влияет на магию, которую творит меч в пробуждённом состоянии. Подобное положение превращает тебя в своего рода пружину, частицы Кенши это чувствуют, складываются в другую картину потоков, и усиливают гравитацию. Попробуй.

Волховский вытянул катану из ножен, и пробудил её. Он вспомнил прошлую жизнь, и обрёл чувство непоколебимой решительности. Ему казалось, что если снова отдать страху управление над собой, то всё сделается худо, так же как и тогда, на старой Земле. Волховскому до одури не хотелось становиться собой прежним. Не хотелось быть обычным задротом Максимом, который был нахрен никому не нужен, и умер нелепо.

Ему удалось не попасть под колёса «КАМАЗ’а» на Невском проспекте. Удалось избежать всех подворотен со злыми гопниками и не быть зарезанным в драке, однако потом он думал, что лучше бы зарезали.

Насколько невезучим надо быть, чтобы на самом безопасном маршруте свалиться в канализацию и свернуть себе шею?

Настолько невезучим, насколько был Максим.

«Нет уж, — думал Волховский. — Теперь я — княжич Волховский, и если у меня есть возможность изменить мир и стать знаменитым, я ей воспользуюсь!»

— Давай! — подбадривал князь. — Злее! Эмоциональнее! Частицы Кенши улавливают твои чувства, и усиливаются вместе с ними! Чем свирепее ты будешь в бою, тем мощнее сможешь ударить!

Волховский всю злобу, всю решительность вложил в попытку уничтожить «Абрамс». Он с криком рубанул мечом по воздуху, и принял новую стойку. Под гравитационным давлением броня машины завибрировала, со скрипом прокрутились опорные катки, гусеницы лопнули, но танк раздавить не удалось. Волховский не сдался даже тогда, когда сердце заколотилось слишком сильно, дыхание сбилось, а рукоять катаны стала обжигать ладони. Однако продолжать давление было бессмысленно — металл не поддавался.

— Не понимаю, — княжич опустил катану к ноге, и пытался отдышаться, его мутило. — Как господин Игараси смог уничтожить Нью-Йорк, если танк доставляет столько трудностей?

— А вот так. — Князь скинул с себя пиджак, выдернул из ножен одачи-умбра, и исчез.

Да так исчез, что кресла швырнуло прочь. Стеклянный стол взорвался осколками, а затем на полигоне поднялось густое облако пыли. Танки развалились на куски с ровнейшими срезами, следом и макеты солдат порвало в клочья. Сам Волховский еле на ногах устоял, когда на него обрушился мощный шквал ветра. Послышались грохот и скрежет танковой брони, следом — страшный и оглушительный хлопок, будто бы истребитель преодолел звуковой барьер.

Волховский был вынужден сесть на корточки, прикрыться руками, чтобы не повалиться навзничь. Когда всё стихло, явился слуга. Он держался спокойно, будто бы ничего не произошло, и протянул княжичу полотенце.

— Князь разминаться изволит? — поинтересовался слуга.

— Никогда не привыкну к мысли, что это только разминочный уровень силы, — поделился переживаниями Волховский, и вытер лицо. — Спасибо, Евгений Альбертович.

— Надеюсь, вам не доведётся увидеть, как его сиятельство Станислав Александрович использует одачи-умбру в полную силу, — ностальгически ухмыльнулся слуга. — Это очень страшный меч, особенно в умелых руках.

— У вас есть воспоминания, связанные с Нью-Йоркским взрывом?

— У меня нет. — Слуга покачал головой. — Зато у мира есть. Что вы желаете на обед?

— Обед? — не понял Волховский. — Не рано ли?

— Его сиятельство решил устроить застолье пораньше, — пояснил слуга. — Вам предстоит деловая встреча.

— На ваше усмотрение, Евгений Альбертович, — ответил Волховский. — Особых пожеланий у меня нет.

— Как скажете. — Слуга учтиво поклонился. — Позвольте откланяться.

— Видел? — спросил Станислав Александрович, когда вышел из облака пыли, и положил клинок одачи-умбры обухом на плечо.

— Я бы оценил шутку, будь она смешной, — сказал Волховский, и хмыкнул. — Как ты движешься с такой скоростью?

— Скорость не выше обычной. — Князь сунул меч в ножны. — Человек не в состоянии маневрировать, целиться и атаковать, когда движется слишком быстро. Так что я не ускорил себя, а замедлил мир вокруг.

— Замедлил? — спросил Волховский с подозрением. — Хочешь сказать, клинкам-умбра подвластно время? Я об этом даже не догадывался.

— Потому что я тебе не рассказывал ни о происхождении клинков-умбра, ни о Сердцах пустоты, которые бьются у них в рукоятках, — пояснил князь. — И не время, а гравитация, как ты сам мог заметить, когда использовал катану раньше, или когда сейчас пытался раздавить танк. К слову, не расстраивайся, что не вышло. Человека, вроде Растеряева, у тебя получится размазать по асфальту. Может, сможешь справиться с бронированным внедорожником, потому что тебе удалось порвать гусеницы. Это хороший результат. Только что ты перешёл на более высокую ступень доминационной ветви. Лишь запредельные нагрузки, вроде попытки уничтожить танк, развивают силу. Ну, и стойки, разумеется. Правда, более мощные тебе рано изучать. Тебя от этой чуть не вырвало.

— Я понял, — ответил Волховский, а потом поинтересовался: — А что за Сердца пустоты?

— Нам предстоит лекция о двух ответвлениях Кенши-умбра. Выбирать тебе не придётся, к сожалению, ведь с детства ты был предрасположен именно к тому, чтобы ломать и крушить, а не быстро двигаться, как я. Но лекцию отложим на потом. — Князь вернулся на стартовую площадку, и раздражённо цокнул, когда под его ботинками хрустнули осколки стекла. — Проклятье. Пиджак унесло. Сын!

— Да?

— Приведи себя в порядок. Скоро у нас будут гости. Ты должен присутствовать.

— Хорошо, отец.

Князь не говорил княжичу Волховскому, что за гости должны были явиться. Слуги, под руководством Евгения Альбертовича, приготовили обед, накрыли на стол и украсили его дорогой посудой, но подавать блюда не спешили.

Снаружи активизировались дружинники, и выставили дозорных по периметру здания. В защите имения задействовали пять бронированных машин. Две поставили у парадного входа, две по сторонам, и одну около полигона, пыль на котором только улеглась. Дружинники были облачены в чёрные бронекостюмы высшего класса защиты с фамильными эмблемами, вооружены автоматами, и могли дать отпор в любой момент.

Князь сел во главе стола, и поставил рядом с тарелкой портативную рацию.

Рация пшикнула:

— Ваше сиятельство, кортеж босса Таоки в зоне поражения. Снайперы на позициях. Огонь готовы открыть в любой момент.

— Таока? — сдержанно поинтересовался княжич Волховский. — Я понимаю, что он герой ГВА. Но с каких пор мы ведём дела с бандитами?

— Всё не так просто, — ответил князь, взял станцию, и затем произнёс в микрофон: — Принято. Телохранителей не впускать. Господина Таоку обезоружить. В случае неповиновения спровадить, в случае агрессии — стрелять на поражение.

Босс якудзы — последний, кого княжич Волховский ожидал увидеть в своём доме, однако возмущаться не стал. Правила устанавливал князь, и перечить не хотелось.

Каким угодно Волховский воображал себе босса якудзы. Суровым, хмурым, покрытым шрамами, с маргинальным выражением лица, но уж точно не тощим, ухоженным и добродушным на вид стариком, который вошёл в обеденный зал. Волховский признал, что господин Таока производил положительное впечатление. Одет он был в аккуратный, даже несколько скромный для человека такого статуса деловой костюм.