Княжич (СИ) - Волков Александр Мелентьевич - Страница 13

— К барьеру! — скомандовали секунданты, когда удалились на безопасное расстояние, и спрятались за защитным полем.

Пока Волховский шагами отмерял положенную дистанцию, Попов не отрывал от него взгляда, и надеялся, что все закончится благополучно. Такого страха Попову ещё не приходилось испытывать. Он был готов стерпеть что угодно в свой адрес, ему было плевать, что он опозорился, когда позволил Волховскому за себя заступиться. Его страшила лишь вероятная смерть близкого друга.

«Какой же я трус! — Попов до побеления костяшек стиснул кулаки. — Я должен был взять этот удар на себя!»

Растеряев не был бы Растеряевым, если бы не атаковал раньше времени. К тому же, правила не запрещали ударить в спину на пути к барьеру, однако подобной уловкой пользовались только неопытные новички с неокрепшей психикой.

Волховский чувствовал себя уверенно, был холоден будто лёд, а Растеряев взревел, взмахнул мечом в развороте, и попытался сжечь Волховского огненным веером. Однако Волховский догадывался, что всё так обернётся. Догадывался, что враг решит использовать дистанционные атаки.

Гравитация рассеяла пламя по поверхности тренировочной площадки ещё до того, как Волховский воткнул меч в землю. Укол получился настолько сильным, что у ног Растеряева возникла трещина, а вокруг Волховского ударная волна подняла облако пыли. Лавочки под зрителями дрогнули, в толпе почувствовалось волнение, некоторые не на шутку испугались.

А ведь Волховский совсем не бил всерьёз, хотя даже удар в двадцать процентов мощности позволил свести атаку Растеряева на нет. «Отец был прав, — подумал Волховский. — Главное, случайно не размазать врага в лепёшку». Волховский глядел на оппонента серьёзно, слегка зловеще, и у Растеряева душа в пятки ушла.

Растеряев всё понял, и сразу. Ему было не победить, как бы он ни старался. Насколько же глупой и наивной была мысль заполучить катану-умбра. Насколько глупо было надеяться победить того, в чьих руках меч, способный уничтожить город за считанные секунды.

— Вы сдаётесь, барон? — поинтересовался княжич, вытянул меч из земли, и резким взмахом разогнал облако пыли. — Иначе бой может зайти слишком далеко.

— Чёрта с два я перед тобой прогнусь, сучий потрох! — крикнул Растеряев, и от злобы стал молотить по Волховскому всем, что ему удавалось вспомнить. — Твой меч будет моим! Я тебя уничтожу! Унижу! Спалю живьём! Ты будешь умолять меня о пощаде! Получи! Получи!

Пыль заполнила купол доверху. Внутри вспыхивало, грохотало, основание трибун треснуло. Растеряев надеялся, что сможет провести успешную атаку в условиях ограниченной видимости. Он затих, и украдкой перемещался вокруг места, где Волховский показывался последний раз.

Когда в пыльной завесе возник едва заметный силуэт, Растеряев ударил изо всех сил, использовал огненный шторм, от чего в куполе полыхнуло, будто в гирлянде. Пламя не гасло ещё какое-то время, Растеряев уже было хотел порадоваться победе, да вот только Волховский был недосягаем для атак.

Поскольку ограничений по силе не было, Волховский принял защитную боевую стойку кокуцу-дати, и окружил себя гравитационной сферой, которую объяло пламенем. Сквозь неё не мог просочиться ни жар, ни угарный газ, однако в ней был ограниченный запас воздуха. Это стало ясно, когда дыхание Волховского стало менее глубоким — он экономил кислород.

— Я тебя подловил, тварь! — свирепо крикнул Растеряев, и поддал пламени огненному шторму. — Ты задохнешься! Сдохнешь! Ты труп!

Растеряев ликовал. Он воображал, каким позором покроется Волховский, воображал, как над ним будут злорадствовать. Как будут тыкать пальцем, и говорить, что великий носитель катаны-умбра проиграл обычному мечнику Кенши. Обычному магу огня.

Секунданты уже хотели остановить бой, планировали отдать победу Растеряеву, однако Волховский всех удивил. Он нахмурился, резко опустил меч к ноге, и гравитационная сфера ударила в стороны, словно взрыв гранаты. Хлопнуло так, что у зрителей зазвенело в ушах, а защитный купол над площадкой дал трещину. Пламя рассеялось, Растеряева сшибло с ног, швыряло по земле, пока инерция не угасла метра через три.

Шпага снова звякнула где-то в стороне, и у Растеряева в груди защемило. Он осознал, во что влип. Осознал, что отдаст ценнейшую семейную реликвию. Осознал, что продул бой на глазах у всего института. Ему захотелось сквозь землю провалиться.

— Поймите, Николай Валентинович. — Волховский неспешно зашагал к Растеряеву, и поместил катану в ножны. — Мне совершенно ни к чему ваша шпага. Но я её заберу, чтобы вы поняли, что такое быть жертвой.

— Т-ты! — Растеряев схватился за голову. — Ты не посмеешь! Не посмеешь отнять у Растеряева фамильный меч! Прошу! Оставь его мне!

— В целом, — задумался Волховский, — духовный контракт допускает выполнение подобной просьбы. Но тогда вы ничему не научитесь. Потому вынужден отказать.

Растеряев крепко зажал рот ладонями, и его стало трясти. Он не только проиграл, но ещё и у всех на виду пытался сорвать честную сделку, пытался добиться жалости Волховского. Мысль об утрате клинка лишь на миг вынудила его потерять контроль над собой, однако этого мига хватило, чтобы покрыть себя несмываемым позором.

Волховский же нисколько не злорадствовал. Он понимал, что эта ситуация давно была неизбежна, понимал, что оставлять всё как есть, особенно после агрессии в адрес Попова, нельзя. А то так ведь и до покушений на семью могло дойти, потому что Растеряев позабыл о всяких приличиях.

«Ты за это заплатишь, сукин сын!» — вот что хотел сказать Растеряев, но вовремя остановился.

Теперь всё. Теперь было страшно произнести неосторожное слово. Ведь непонятно, что выкинет Волховский, если его почившую мать назвать сукой. Тело отказалось подчиняться Растеряеву, слова застряли в глотке, а дыхание перехватило. Ощущение липкого страха не исчезло до тех пор, пока Волховский не поднял шпагу, и не отвёл взгляд.

— Благодарю вас за бой, — произнёс Волховский. — Надеюсь, на этом конфликт исчерпан.

— Да, княжич, — с неожиданной для себя покорностью согласился Растеряев, встал, и протянул Волховскому ножны от шпаги. — Конфликт исчерпан. Я приношу свои извинения вам, и господину Попову.

«Нихрена не исчерпано, белобрысая тварь!» — подумал Растеряев, который теперь ругаться в адрес Волховского, и даже хмуриться на него, осмеливался лишь мысленно.

Когда бой закончился, все разошлись, и стали собираться домой — пары тоже подошли к концу.

— Срань господня! — Попов изумлялся по дороге к парадному выходу. — Просто охренеть, мать вашу! Вот это ты выдал! А рожу его видел? Видел? Да гадёныш едва ли не разрыдался!

— Не представляю, как настолько скверные слова приходят тебе в голову, но в целом соглашусь — получилось интересно. — Ответил Волховский. — Однако, мне почему-то жаль Растеряева. Всё же, репутация для него была всем. Не считаю, что в такой ситуации уместно злорадствовать.

— Господи, да ты просто пони на облачке! — выпалил Попов, и прыснул. — Этому козлу повезло, что его никто не грохнул! Знаешь, скольким студентам он портил жизнь? Ему воздалось по заслугам!

— Это не повод опускаться до его уровня, — нравоучительно произнёс Волховский.

— Да-да, — сморщился Попов. — Давай только без нотаций.

— Кстати. — Волховский остановился у выхода, и протянул Попову шпагу в ножнах. — Теперь она твоя.

— Шутишь? — Попову совесть не позволяла принять такой подарок. — Ты заслужил его в бою. Я не имею права прикасаться к этой штуке.

— Имеешь, — ответил Волховский. — И отказа я не приму. Носи его с собой, чтобы Растеряев не забывался. Или можешь кому-нибудь подарить. Это твоё дело. Скажем так, в моём доме настолько безвкусная вещица будет выглядеть нелепо. И у меня нет склонности к сбору трофеев.

— Чёрт с тобой, — ухмыльнулся Попов, и принял подарок. — Спасибо, дружище.

Молчанова наблюдала за ними в окно класса консерватории, когда они уселись в машину кортежа, и кортеж направился прочь от института. Бой, надо сказать, произвёл на неё некоторое впечатление. Она хотела бы выразить восхищение Воховскому, но понимала, что её проигнорируют. Оставалось действовать самой, чтобы Человек в маске исполнил обещание.